Александр Николаевич Радищев. Вольность 8 страница

ЗАВИДОВО Лошади уже были впряжены в кибитку, и я приготовлялся к отъезду, каквдруг сделался на улице великий шум. Люди начали бегать из краю в край подеревне. На улице видел я воина в гранодерской шапке, гордо расхаживающегои, держа поднятую плеть, кричащего: - Лошадей екорее; где староста? Его превосходительство будет здесь чрезминуту; подай мне старосту... - Сняв шляпу за сто шагов, староста бежал вовсю прыть на сделанный ему позыв. - Лошадей скорее! - Тотчас, батюшка; пожалуйте подорожную. - На. Да скорее же, а то я тебя... - говорил он, подняв плеть надголовою дрожащего старосты. Недоконченная сия речь столь же была выраженияисполнена, как у Виргилия в "Енеиде" речь Эола к ветрам: "Я вас!"... и,сокращенный видом плети властновелительного гранодера, староста столь жеживо ощущал мощь десницы грозящего воина, как бунтующие ветры ощущали надсобою власть сильной Эоловой остроги. Возвращая новому Полкану подорожную,староста говорил: - Его превосходительству с честною его фамилией потребно пятьдесятлошадей, а у нас только тридцать налицо, другие в разгоне. - Роди, старый черт. А не будет лошадей, то тебя изуродую. - Да где же их взять, коли взять негде? - Разговорился еще... А вот лошади у меня будут... - И, схватя стариказа бороду, начал его бить по плечам плетью нещадно. - Полно ли с тебя? Давот три свежие, - говорил строгий судья ямского стана, указывая навпряженных в мою повозку. - Выпряги их для нас. - Коли барин-та их отдаст. - Как бы он не отдал! У меня и ему то же достанется. Да кто он таков? - Невесть какой-то... - Как он меня величал, того не знаю. Между тем я, вышед на улицу, воспретил храброму предтече егопровосходительства исполнить его камерение и, выпрягая из повозки моейлошадей, меня заставить ночевать в почтовой избе. Спор мой с гвардейским полканом прерван был приездом егопревосходительства. Еще издали слышен был крик повозчиков и топот лошадей,скачущих во всю мочь. Частое биение копыт и зрению уже неприметное обращениеколес подымающеюся пылью толико сгустили воздух, что колесница егопревосходительства закрыта была непроницаемым облаком от взоров ожидающихего, аки громовой тучи, ямщиков. Дон-Кишот, конечно, нечто чудесное бы тутувидел; ибо несущееся пыльное облако под знатною его превосходительстваособою, вдруг остановясь, разверзлося, и он предстал нам от пыли серовиден,отродию черных подобным. От приезду моего на почтовый стан до того времени, как лошади вновьвпряжены были в мою повозку, прошло по крайней мере целый час. Но повозкиего превосходительства запряжены были не более как в четверть часа... ипоскакали они на крылех ветра. А мои клячи хотя лучше казалися тех, коиудостоилися везти превосходительную особу, но, не бояся гранодерского кнута,бежали посредственною рысью. Блаженны в единовластных правлениях вельможи. Блаженны украшенныечинами и лентами. Вся природа им повинуется. Даже несмысленные скотыугождают их желаниям, и, дабы им в путешествии зевая не наскучилось, скачутони, не жалея ни ног, ни легкого, и нередко от натуги околевают. Блаженны,повторю я, имеющие внешность, к благоговению всех влекущую. Кто ведает изтрепещущих от плети, им грозящей, что тот, во имя коего ему грозят,безгласным в придворной грамматике называется; что ему ни А..., ни О... вовсю жизнь свою сказать не удалося {См. рукописную "Придворную грамматику"Фон-Визина {В "Придворной грамматике" Д. И. Фонвизин писал: "Чрез гласныхразумею тех сильных вельмож, кои по большей части самым простым звуком, чрезодно отверстие рта, производят уже в безгласных то действие, какое имугодно. Например, если большой барин при докладе ему... нахмурясь скажет: о!- того дела вечно сделать не посмеют, разве как-нибудь перетолкуют ему обоном другим образом, и он, получа о деле другие мысли, скажет тоном,изъявляющим свою ошибку: а! - тогда дело обыкновенно в тот же час и решено". Эта сатира на двор Екатерины была опубликована лишь в 1829 г.}. (Прим.автора.)}; что он одолжен, и сказать стыдно кому, своим возвышением; что вдуше своей он скареднейшее есть существо; что обман, вероломство,предательство, блуд, отравление, татьство, грабеж, убивство не больше емустоят, как выпить стакан воды; что ланиты его никогда от стыда не краснели,разве от гнева или пощечины; что он друг всякого придворного истопника и рабедва-едва при дворе нечто значащего. Но властелин и презирающ неведающих егонизкости и ползущества. Знатность без истинного достоинства подобна колдунамв наших деревнях. Все крестьяне их почитают и боятся, думая, что оничрезъестественные повелители. Над ними сии обманщики властвуют по своейволе. А сколь скоро в толпу, их боготворящую, завернется мало кто,грубейшего невежества отчуждившийся, то обман их обнаруживается, и таковыхдальновидцев они не терпят в том месте, где они творят чудеса. Равноберегись и тот, кто посмеет обнаружить колдовство вельмож. Но где мне гнаться за его превосходительством! Он поднял пыль столбом,которая по пролете его исчезла, и я, приехав в Клин, нашел даже память егопогибшую с шумом. КЛИН - "Как было во городе во Риме, там жил да был Евфимиам князь..." -Поющий сию народную песнь, называемую "Алексеем божиим человеком", былслепой старик, седящий у ворот почтового двора, окруженный толпою по большейчасти ребят и юношей. Сребровидная его глава, замкнутые очи, видспокойствия, в лице его зримого, заставляли взирающих на певца - предстоятьему со благоговением. Неискусный хотя его напев, но нежностию изречениясопровождаемый, проницал в сердца его слушателей, лучше природе внемлющих,нежели взращенные во благогласии уши жителей Москвы и Петербурга внемлюткудрявому напеву Габриелли, Маркези или Тоди {Габриелли Катарина(1730-1796), Маркези Луиджи (1755-1829), Тоди Мария Франциска Лючия(1748-1793) - итальянские певцы.}. Никто из предстоящих не остался беззыбления внутрь глубокого, когда клинский певец, дошед до разлуки своегоироя, едва прерывающимся ежемгновенно гласом изрекал свое повествование.Место, на коем были его очи, исполнилося исступающих из чувствительной отбед души слез, и потоки оных пролилися по ланитам воспевающего. О природа,колико ты властительна! Взирая на плачущего старца, жены возрыдали; со устюности отлетела сопутница ее, улыбка; на лице отрочества явилась робость,неложный знак болезненного, но неизвестного чувствования; даже мужественныйвозраст, к жестокости толико привыкший, вид восприял важности. О! природа, -возопил я паки... Сколь сладко неязвительное чувствование скорби! Колико сердце онообновляет и оного чувствительность. Я рыдал вслед за ямским собранием, ислезы мои были столь же для меня сладостны, как исторгнутые из сердцаВертером... {Вертер - герой романа Гете "Страдания молодого Вертера"(1774).} О мой друг, мой друг! Почто и ты не зрел сея картины? Ты быпрослезился со мною, и сладость взаимного чувствования была бы гораздоусладительнее. По окончании песнословия все предстоящие давали старику как будто бынаграду за его труд. Он принимал все денежки и полушки, все куски и краюхихлеба довольно равнодушно, но всегда сопровождая благодарность своюпоклоном, крестяся и говоря к подающему: "Дай бог тебе здоровья". Я не хотелотъехать, не быв сопровождаем молитвою сего, конечно, приятного небу старца.Желал его благословения на совершение пути и желания моего. Казалося мне, даи всегда сие мечтаю, как будто соблагословение чувствительных душ облегчаетстезю в шествии и отъемлет терние сомнительности. Подошед к нему, я вдрожащую его руку толико же дрожащею от боязни, не тщеславия ли ради тоделаю, положил ему рубль. Перекрестясь, не успел он изрещи обыкновенногосвоего благословения подающему, отвлечен от того необыкновенностию ощущениялежащего в его горсти. И сие уязвило мое сердце. Колико приятнее ему, -вещал я сам себе, - подаваемая ему полушка! Он чувствует в ней обыкновенноек бедствиям соболезнование человечества, в моем рубле ощущает, может быть,мою гордость. Он не сопровождает его своим благословением. О! колико мал ясам себе тогда казался, колико завидовал давшим полушку и краюшку хлебапевшему старцу! - Не пятак ли? - сказал он, обращая речь свою неопределенно, как ивсякое свое слово. - Нет, Дедушка, рублевик, - сказал близстоящий его мальчик. - Почто такая милостыня? - сказал слепой, опуская места своих очей иища, казалося, мысленно вообразити себе то, что в горсти его лежало. - Почтоона не могущему ею пользоваться? Если бы я не лишен был зрения, сколь бывелика моя была за него благодарность. Не имея в нем нужды, я мог быснабдить им неимущего. Ах! если бы он был у меня после бывшего здесь пожара,умолк бы хотя на одни сутки вопль алчущих птенцов моего соседа. Но на что онмне теперь? Не вижу, куда его и положить; подаст он, может быть, случай кпреступлению. Полушку не много прибыли украсть, но за рублем охотно многиепротянут руку. Возьми его назад, добрый господин, и ты и я с твоим рублемможем сделать вора. - О истина! Колико ты тяжка чувствительному сердцу,когда ты бываешь в укоризну. - Возьми его назад, мне, право, он не надобен,да и я уже его не стою; ибо не служил изображенному на нем государю. Угоднобыло создателю, чтобы еще в бодрых моих летах лишен я был вождей моих.Терпеливо сношу его прещение. За грехи мои он меня посетил... Я был воин; намногих бывал битвах с неприятелями отечества; сражался всегда неробко. Новоину всегда должно быть по нужде. Ярость исполняла всегда мое сердце приначатии сражения; я не щадил никогда у ног моих лежащего неприятеля ипросящего, безоруженному помилования не дарил. Вознесенный победою оружиянашего, когда устремлялся на карание и добычу, пал я ниц, лишенный зрения ичувств пролетевшим мимо очей в силе своей пушечным ядром. О! вы, последующиемне, будьте мужественны, но помните человечество! - Возвратил он мне мойрубль и сел опять на место свое покойно. - Прими свой праздничный пирог, дедушка, - говорила слепому подошедшаяженщина лет пятидесяти. С каким восторгом он принял его обеими руками! - Вот истинное благодеяние, вот истинная милостыня. Тридцать лет срядуем я сей пирог по праздникам и по воскресеньям. Не забыла ты своегообещания, что ты сделала во младенчестве своем. И стоит ли то, что я сделалдля покойного твоего отца, чтобы ты до гроба моего меня не забывала? Я,друзья мои, избавил отца ее от обыкновенных нередко побои крестьянам отпроходящих солдат. Солдаты хотели что-то у него отнять; он с ними заспорил.Дело было за гумнами. Солдаты начали мужика бить; я был сержантом той роты,которой были солдаты, прилучился тут; прибежал на крик мужика и его избавилот побои; может быть, чего и больше, но вперед отгадывать нельзя. Вот чтовспомнила кормилица моя нынешняя, когда увидела меня здесь в нищенскомсостоянии. Вот чего не позабывает она каждый день и каждый праздник. Деломое было невеликое, но доброе. А доброе приятно господу; за ним никогданичего не пропадает. - Неужели ты меня столько пред всеми обидишь, старичок, - сказал я ему,- и одно мое отвергнешь подаяние? Неужели моя милостыня есть милостынягрешника? Да и та бывает ему на пользу, если служит к умягчению егоожесточенного сердца. - Ты огорчаешь давно уже огорченное сердце естественною казнию, -говорил старец, - не ведал я, что мог тебя обидеть, не приемля на вредпослужить могущего подаяния; прости мне мой грех, но дай мне, коли хочешьмне что дать, дай, что может мне быть полезно... Холодная у нас была весна,у меня болело горло - платчишка не было, чем повязать шеи, - бог помиловал,болезнь миновалась... Нет ли старенького у тебя платка? Когда у меня заболитгорло, я его повяжу; он мою согреет шею; горло болеть перестанет; я тебявспоминать буду, если тебе нужно воспоминовение нищего. - Я снял платок смоей шеи, повязал на шею слепого... И расстался с ним. Возвращался чрез Клин, я уже не нашел слепого певца. Он за три днимоего приезда умер. Но платок мой, сказывала мне та, которая ему приносилапирог по праздникам, надел, заболев перед смертию, на шею, и с ним положилиего во гроб. О! если кто чувствует цену сего платка, тот чувствует и то, чтово мне происходило, слушав сие. ПЕШКИ Сколь мне ни хотелось поспешать в окончании моего путешествия, но, попословице, голод - не свой брат - принудил меня зайти в избу и, доколе недоберуся опять до рагу, фрикасе, паштетов и прочего французского кушанья, наотраву изобретенного, принудил меня пообедать старым куском жаренойговядины, которая со мною ехала в запасе. Пообедав сей раз гораздо хуже,нежели иногда обедают многие полковники (не говорю о генералах) в дальныхпоходах, я, по похвальному общему обыкновению, налил в чашку приготовленногодля меня кофию и услаждал прихотливость мою плодами пота несчастныхафриканских невольников. Увидев передо мною сахар, месившая квашню хозяйка подослала ко мнемаленького мальчика попросить кусочек сего боярского кушанья. - Почему боярское? - сказал я ей, давая ребенку остаток моего сахара. -Неужели и ты его употреблять не можешь? - Потому и боярское, что нам купить его не на что, а бояре егоупотребляют для того, что не сами достают деньги. Правда, что и бурмистрнаш, когда ездит к Москве, то его покупает, но также на наши слезы. - Разве ты думаешь, что тот, кто употребляет сахар, заставляет васплакать? - Не все; но все господа дворяне. Не слезы ли ты крестьян своих пьешь,когда они едят такой же хлеб, как и мы? - Говоря сие, показывала она мнесостав своего хлеба. Он состоял из трех четвертей мякины и одной частинесеяной муки. - Да и то слава богу при нынешних неурожаях. У многих соседейнаших и того хуже. Что ж вам, бояре, в том прибыли, что вы едите сахар, а мыголодны? Ребята мрут, мрут и взрослые. Но как быть, потужишь, потужишь, аделай то, что господин велит. - И начала сажать хлебы в печь. Сия укоризна, произнесенная не гневом или негодованием, но глубокимощущением душевныя скорби, исполнила сердце мое грустию. Я обозрел в первыйраз внимательно всю утварь крестьянския избы. Первый раз обратил сердце ктому, что доселе на нем скользило. - Четыре стены, до половины покрытые,так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях, на вершок по крайней мерепоросший грязью; печь без трубы, но лучшая защита от холода, и дым, всякоеутро зимою и летом наполняющий избу; окончины, в коих натянутый пузырьсмеркающиися в полдень пропускал свет; горшка два или три (счастливая изба,коли в одном из них всякий день есть пустые шти!). Деревянная чашка икружки, тарелками называемые; стол, топором срубленный, который скоблятскребком по праздникам. Корыто кормить свиней или телят, буде есть, спать сними вместе, глотая воздух, в коем горящая свеча как будто в тумане или зазавесою кажется. К счастию, кадка с квасом, на уксус похожим, и на дворебаня, в коей коли не парятся, то спит скотина. Посконная рубаха, обувь,данная природою, онучки с лаптями для выхода. - Вот в чем почитается посправедливости источник государственного избытка, силы, могущества; но тутже видны слабость, недостатки и злоупотребления законов и их шероховатая,так сказать, сторона. Тут видна алчность дворянства, грабеж, мучительствонаше и беззащитное нищеты состояние. - Звери алчные, пиявицы ненасытные, чтокрестьянину мы оставляем? То, чего отнять не можем, - воздух. Да, одинвоздух. Отъемлем нередко у него не токмо дар земли, хлеб и воду, но и самыйсвет. Закон запрещает отъяти у него жизнь. Но разве мгновенно. Сколькоспособов отъяти ее у него постепенно! С одной стороны - почти всесилие; сдругой - немощь беззащитная. Ибо помещик в отношении крестьянина естьзаконодатель, судия, исполнитель своего решения и, по желанию своему, истец,против которого ответчик ничего сказать не смеет. Се жребий заклепанного воузы, се жребий заключенного в смрадной темнице, се жребий вола во ярме... Жестокосердый помещик! Посмотри на детей крестьян, тебе подвластных.Они почти наги. Отчего? Не ты ли родших их в болезни и горести обложил сверхвсех полевых работ оброком? Не ты ли не сотканное еще полотно определяешьсебе в пользу? На что тебе смрадное рубище, которое к неге привыкшая твоярука подъяти гнушается? Едва послужит оно на отирание служащего тебе скота.Ты собираешь и то, что тебе не надобно, несмотря на то, что неприкрытаянагота твоих крестьян тебе в обвинение будет. Если здесь нет на тебя суда, -но пред судиею, не ведающим лицеприятия, давшим некогда и тебе путеводителяблагого, совесть, но коего развратный твой рассудок давно изгнал из своегожилища, из сердца твоего. Но не ласкайся безвозмездием. Неусыпный сей деянийтвоих страж уловит тебя наедине, и ты почувствуешь его кары. О! если бы онибыли тебе и подвластным тебе на пользу... О! если бы человек, входя почастуво внутренность свою, исповедал бы неукротимому судии своему, совести, своидеяния. Претворенный в столп неподвижный громоподобным ее гласом, непускался бы он на тайные злодеяния; редки бы тогда стали губительствы,опустошения... и пр., и пр., и пр. ЧЕРНАЯ ГРЯЗЬ - Здесь я видел также изрядный опыт самовластия дворянского надкрестьянами. Проезжала тут свадьба. Но вместо радостного поезда и слезбоязливой невесты, скоро в радость претвориться определенных, зрелись начеле определенных вступать в супружество печаль и уныние. Они друг друганенавидят и властию господина своего влекутся на казнь, к алтарю отца всехблаг, подателя нежных чувствований и веселий, зиждителя истинногоблаженства, творца вселенный. И служитель его приимет исторгнутую властиюклятву и утвердит брак! И сие назовется союзом божественным! И богохулениесие останется на пример другим! И неустройство сие в законе останетсяненаказанным!.. Почто удивляться сему? Благословляет брак наемник;градодержатель, для охранения закона определенный, - дворянин. Тот и другойимеют в сем свою пользу. Первый ради получения мзды; другой, дабы, истребляяпоносительное человечеству насилие, не лишиться самому лестного преимуществауправлять себе подобным самовластно. - О! горестная участь многих миллионов!Конец твой сокрыт еще от взора и внучат моих... Я тебе, читатель, позабыл сказать, что парнасский судья {Парнасскийсудья - то есть встреченный путешественником стихотворец, автор оды"Вольность".}, с которым я в Твери обедал в трактире, мне сделал подарок.Голова его над многим чем испытывала свои силы. Сколь опыты его были удачны,коли хочешь, суди сам; а мне скажи на ушко, каково тебе покажется. Если,читая, тебе захочется спать, то сложи книгу и усни. Береги ее длябессонницы. СЛОВО О ЛОМОНОСОВЕ Приятность вечера после жаркого летнего дня выгнала меня из моей кельи.Стопы мои направил я за Невский монастырь и долго гулял в роще, позади еголежащей {Озерки. (Прим. автора.)}. Солнце лицо свое уже сокрыло, но легкаязавеса ночи едва-едва ли на синем своде была чувствительна {Июнь. (Прим.автора.)}. Возвращался домой, я шел мимо Невского кладбища. Ворота былиотверсты. Я вошел... На сем месте вечного молчания, где наитвердейшее челопоморщится несомненно, помыслив, что тут долженствует быть конец всехблестящих подвигов; на месте незыблемого спокойствия и равнодушиянепоколебимого могло ли бы, казалося, совместно быть кичение, тщеславие инадменность? Но гробницы великолепные? Суть знаки несомненные человеческиягордыни, но знаки желания его жити вечно. Но се ли вечность, которыя человектолико жаждущ?.. Не столп, воздвигнутый над тлением твоим, сохранит памятьтвою в дальнейшее потомство. Не камень со иссечением имени твоего пренесетславу твою в будущие столетия. Слово твое, живущее присно {Присно - всегда.}и вовеки в творениях твоих, слово российского племени, тобою в языке нашемобновленное, прелетит в устах народных за необозримый горизонт столетий.Пускай стихии, свирепствуя сложенно, разверзнут земную хлябь и поглотятвеликолепный сей град, откуда громкое твое пение раздавалося во все концыобширныя России; пускай яростный некий завоеватель истребит даже имялюбезного твоего отечества: но доколе слово российское ударять будет слух,ты жив будешь и не умрешь. Если умолкнет оно, то и слава твоя угаснет.Лестно, лестно так умрети. Но если кто умеет исчислить меру сегопродолжения, если перст гадания назначит предел твоему имени, то не се ливечность?.. Сие изрек я в восторге, остановись пред столпом, над тлениемЛомоносова воздвигнутым. - Нет, не хладный камень сей повествует, что ты жилна славу имени российского, не может он сказать, что ты был. Творения твоида повествуют нам о том, житие твое да скажет, почто ты славен. Где ты, о! возлюбленный мой! Где ты? Прииди беседовати со мною овеликом муже. Прииди, да соплетем венец насадителю российского слова. Пускайдругие, раболепствуя власти, превозносят хвалою силу и могущество. Мывоспоем песнь заслуге к обществу. Михаиле Васильевич Ломоносов родился в Холмогорах... Рожденный отчеловека, который не мог дать ему воспитания, дабы посредством оного понятиеего изострилося и украсилося полезными и приятными знаниями; определенный посостоянию своему препровождать дни свои между людей, коих окружностьмысленныя области не далее их ремесла простирается; сужденный делить времясвое между рыбным промыслом и старанием получить мзду своего труда, - разуммолодого Ломоносова не мог бы достигнуть той "обширности, которую онприобрел, трудясь в испытании природы, ни глас его той сладости, которую онимел от обхождения чистых мусс. От воспитания в родительском доме он приялмаловажное, но ключ учения: знание читать и писать, а от природы -любопытство. И се, природа, твое торжество. Алчное любопытство, вселенноетобою в души наши, стремится к познанию вещей; а кипящее сердце славолюбиемне может терпеть пут, его стесняющих. Ревет оно, клокочет, стонет и, махомпрерывая узы, летит стремглав (нет преткновения) к предлогу своему. Забытовсе, один предлог в уме; им дышим, им живем. Не выпуская из очей своих вожделенного предмета, юноша собираетпознание вещей в слабейших ручьях протекшего наук источника до нижайшихстепеней общества. Чуждый руководства, столь нужного для ускорения впознаниях, он первую силу разума своего, память, острит и украшает тем, чтобы рассудок его острить долженствовало. Сия тесная округа сведений, кои онмог приобресть на месте рождения своего, не могла усладить жаждущего духа,но паче возжгла в юноше непреодолимое к учению стремление. Блажен! что ввозрасте, когда волнение страстей изводит нас впервые из нечувствительности,когда приближаемся степени возмужалости, стремление его обратилося кпознанию вещей. Подстрекаем науки алчбою, Ломоносов оставляет родительский дом; течет впрестольный град, приходит в обитель иноческих мусс {Обитель иноческих мусс- Славяно-греко-латинская академия в Москве.} и вмещается в число юношей,посвятивших себя учению свободных наук и слову божию. Преддверие учености есть познание языков; но представляется яко поле,тернием насажденное, и яко гора, строгим каменей усеянная. Глаз не находиттут приятности расположения, стопы путешественника - покойныя гладости наотдохновение, ни зеленеющегося убежища утомленному тут нет. Тако учащийся,приступив к неизвестному языку, поражается разными звуками. Гортань егонеобыкновенным журчанием исходящего из нее воздуха утомляется, и язык,новообразно извиваться принужденный, изнемогает. Разум тут цепенеет,рассудок без действия ослабевает, воображение теряет свое крылие; единаяпамять бдит и острится и все излучины и отверстия свои наполняет образаминеизвестных доселе звуков. При учении языков все отвратительно и тягостно.Если бы не подкрепляла надежда, что, приучив слух свой к необыкновенностизвуков и усвоив чуждые произношения, не откроются потом приятнейшиепредметы, то неуповательно, восхотел ли бы кто вступить в столь строгийпуть. Но, превзошед сии трудности, коликократно награждается постоянство впонесенных трудах. Новые представляются тогда естества виды, новая цепьвоображений. Познанием чуждого языка становимся мы гражданами тоя области,где он употребляется, собеседуем с жившими за многие тысячи веков, усвояемих понятия: и всех народов и всех веков изобретения и мысли сочетаваем иприводим в единую связь. Упорное прилежание в учении языков сделало Ломоносова согражданиномАфин и Рима. И се наградилося его постоянство. Яко слепец, от чрева материясвета не зревший, когда искусною глазоврачевателя рукою воссияет для неговеличество дневного светила, - быстрым взором протекает он все красотыприроды, дивится ее разновидности и простоте. Все его пленяет, все поражает.Он живее обыкших всегда во зрении очей чувствует ее изящности, восхищается иприходит в восторг. Тако Ломоносов, получивши сведение латинского игреческого языков, пожирал красоты древних витий и стихотворцев. С ниминаучался он чувствовать изящности природы; с ними научался познавать всеуловки искусства, крыющегося всегда в одушевленных стихотворством видах, сними научался изъявлять чувствия свои, давать тело мысли и душубездыханному. Если бы силы мои достаточны были, представил бы я, как постепенновеликий муж водворял в понятие свое понятия чуждые, кои, преобразовавшись вдуше его и разуме, в новом виде явилися в его творениях или родили совсемдругие, уму человеческому доселе неведомые. Представил бы его, ищущегознания в древних рукописях своего училища и гоняющегося за видом учениявезде, где казалося быть его хранилище. Часто обманут бывал в ожиданиисвоем, но частым чтением церковных книг он основание положил к изящностисвоего слога, какое чтение он предлагает всем желающим приобрести искусствороссийского слова. Скоро любопытство его щедро получило удовлетворение. Он ученик сталславного Вольфа {Вольф Христиан (1679-1754) - марбургский профессор, знатокестествознания и философии.}. Отрясая правила схоластики или пачезаблуждения, преподанные ему в монашеских училищах, он твердые и ясныеполагал степени к восхождению во храм любомудрия. Логика научила егорассуждать; математика верные делать заключения и убеждаться единоюочевидностию; метафизика преподала ему гадательные истины, ведущие часто кзаблуждению; физика и химия, к коим, может быть, ради изящности силывоображения прилежал отлично, ввели его в жертвенник природы и открыли емуее таинства; металлургия и минералогия, яко последственницы предыдущих,привлекли на себя его внимание; и деятельно хотел Ломоносов познать правила,в оных науках руководствующие. Изобилие плодов и произведений понудило людей менять их на таковые, вкоих был недостаток. Сие произвело торговлю. Великие в меновном торгузатруднения побудили мыслить о знаках, всякое богатство и всякое имуществопредставляющих. Изобретены деньги. Злато и сребро, яко драгоценнейшие посовершенству своему металлы и доселе украшением служившие, преображены сталив знаки, всякое стяжание представляющие. И тогда только, поистине тогдавозгорелась в сердце человеческом ненасытная сия и мерзительная страсть кбогатствам, которая, яко пламень, вся пожирающи, усиливается, получая пищу.Тогда, оставив первобытную свою простоту и природное свое упражнение,земледелие, человек предал живот свой свирепым волнам или, презрев глад изной пустынный, претекал чрез оные в неведомые страны для снискания богатстви сокровищ. Тогда, презрев свет солнечный, живый нисходил в могилу и,расторгнув недра земная, прорывал себе нору, подобен земному гаду, ищущему внощи свою пищу. Тако человек, сокрываясь в пропастях земных, искал блестящихметаллов и сокращал пределы своея жизни наполовину, питаяся ядовитымдыханием паров, из земли исходящих. Но как и самая отрава, став иногдапривычкою, бывает необходимою человеку в употреблении, так и добываниеметаллов, сокращая дни ископателей, не отвергнуто ради своея смертоносности;а паче изысканы способы добывать легчайшим образом большее число металлов повозможности. Сего-то хотел познать Ломоносов деятельно и для исполнения своегонамерения отправился в Фрейберх. Мне мнится, зрю его пришедшего к отверстию,чрез которое истекает исторгнутый из недр земных металл. Приемлет томноесветило, определенное освещать его в ущелинах, куда солнечные лучи досязатьне могут николи. Исполнил первый шаг; - что делаешь? - вопиет ему рассудок.- Неужели отличила тебя природа своими дарованиями для того только, чтобы тыупотреблял их на пагубу своея собратий? Что мыслишь, нисходя в сию пропасть?Желаешь ли снискать вящее искусство извлекати сребро и злато? Или неведаешь, какое в мире сотворили они зло? Или забыл завоевание Америки?.. Нонет, нисходи, познай подземные ухищрения человека и, возвратясь в отечество,имей довольно крепости духа подать совет зарыть и заровнять сии могилы, гдетысящи в животе сущие погребаются. Трепещущ нисходит в отверстие и скоро теряет из виду живоносноесветило. Желал бы я последовать ему в подземном его путешествии, собрать егоразмышления и представить их в той связи и тем порядком, какими они в разумеего возрождалися. Картина его мыслей была бы для нас увеселительною иучебною. Проходя первый слой земли, источник всякого прозябения, подземныйпутешественник обрел его нисходственным с последующими, отличающимся отдругих паче всего своею плодоносною силою. Заключал, может быть, из того,что поверхность сия земная не из чего иного составлена, как из тленияживотных и прозябений, что плодородие ее, сила питательная ивозобновительная, начало свое имеет в неразрушимых и первенственных частяхвсяческого бытия, которые, не переменяя своего существа, переменяют видтолько свой, из сложения случайного рождающийся. Проходя далее, подземныйпутешественник зрел землю всегда расположенную слоями. В слоях находилиногда остатки животных, в морях живущих, находил остатки растении изаключать мог, что слоистое расположение земли начало свое имеет в наплавномположении вод и что воды, переселяяся из одного края земного шара к другому,давали земле тот вид, какой она в недрах своих представляет. Сие единовидноеслоев расположение, терялся из его зрака, представляло иногда ему смешениемногих разнородных слоев. Заключил из того, что свирепая стихия, огнь,проникнув в недра земные и встретив противуборствующую себе влагу, ярясь,мутила, трясла, валила и метала все, что ей упорствовать тщилося своимпротиводействием. Смутив и смешав разнородные, знойным своим дохновениемвозбудила в первобытностях металлов силу притяжательную и их соединила. Тамузрел Ломоносов сии мертвые по себе сокровища в природном их виде,воспомянул алчбу и бедствие человеков и с сокрушенным сердцем оставил сиемрачное обиталище людской ненасытности. Упражнялся в познании природы, он не оставил возлюбленного своегоучения стихотворства. Еще в отечестве своем случай показал ему, что природаназначила его к величию, что в обыкновенной стезе шествия человеческого онскитаться не будет. Псалтирь, Симеоном Полоцким {Симеон Полоцкий (1629-1680)- русский поэт, драматург, Церковный деятель.} в стихи преложенная, емуоткрыла о нем таинство природы, показала, что и он стихотворец. Беседуя сГорацием, Виргилием и другими древними писателями, он давно ужеудостоверился, что стихотворение российское весьма было несродно благогласиюи важности языка нашего. Читая немецких стихотворцев, он находил, что слогих был плавнее российского, что стопы в стихах были расположены по свойствуязыка их. И так он вознамерился сделать опыт сочинения новообразнымистихами, поставив сперва российскому стихотворению правила, на благогласиинашего языка основанные. Сие исполнил он, написав оду на победу, одержаннуюроссийскими войсками над турками и татарами, и на взятие Хотина, которую изМарбурга он прислал в Академию наук {"Ода на взятие Хотина" (1739) быланаписана Ломоносовым во Фрейберге (Саксония).}. Необыкновенность слога, силавыражения, изображения, едва не дышащие, изумили читающих сие новоепроизведение. И сие первородное чадо стремящегося воображения понепроложенному пути в доказательство с другими купно послужило, что когданарод направлен единожды к усовершенствованию, он ко славе идет не однойтропинкою, но многими стезями вдруг. Сила воображения и живое чувствование не отвергают разысканияподробностей. Ломоносов, давая примеры благогласия, знал, что изящностьслога основана на правилах, языку свойственных. Восхотел их извлечь изсамого слова, не забывая, однако же, что обычай первый всегда подает всочетании слов пример, и речения, из правила исходящие, обычаем становятсяправильными. Раздробляя все части речи и сообразуя их с употреблением их,Ломоносов составил свою грамматику {Ломоносов составил первую научную"Российскую грамматику" (1757).}. Но, не довольствуяся преподавать правилароссийского слова, он дает понятие о человеческом слове вообще якоблагороднейшем по разуме даровании, данном человеку для сообщения своихмыслей. Се сокращение общей его грамматики: Слово представляет мысли; орудиеслова есть голос; голос изменяется образованием или выговором; различноеизменение голоса изображает различие мыслей; итак, слово есть изображениенаших мыслей посредством образования голоса чрез органы, на то устроенные.Поступая далее от сего основания, Ломоносов определяет неразделимые частислова, коих изображения называют буквами. Сложение нераздельных частей словапроизводит склады {Склады - слоги.}, кои опричь образовательного различияголоса различаются еще так называемыми ударениями, на чем основываетсястихосложение. Сопряжение складов производит речения, или знаменательныечасти слова. Сии изображают или вещь, или ее деяние. Изображение словесноевещи называется имя; изображение деяния - глагол. Для изображения жесношения вещей между собою и для сокращения их в речи служат другие частислова. Но первые суть необходимы и называться могут главными частями слова,а прочие служебными. Говоря о разных частях слова, Ломоносов находит, чтонекоторые из них имеют в себе отмены. Вещь может находиться в разных врассуждении других вещей положениях. Изображение таковых положений иотношений именуется падежами. Деяние всякое располагается по времени; оттудаи глаголы расположены по временам, для изображения деяния, в какое времяоное происходит. Наконец, Ломоносов говорит о сложении знаменательных частейслова, что производит речи. Предпослав таковое философическое рассуждение о слове вообще, на самоместестве телесного нашего сложения основанном, Ломоносов преподает правилароссийского слова. И могут ли быть они посредственны, когда начертавший ихразум водим был в грамматических терниях светильником остроумия? Негнушайся, великий муж, сея хвалы. Между согражданами твоими не грамматикатвоя одна соорудила тебе славу. Заслуги твои о российском слове сутьмногообразны; и ты почитаешися в малопритяжательном сем своем труде якопервым основателем истинных правил языка нашего и яко разыскателеместественного расположения всяческого слова. Твоя грамматика есть преддвериечтения твоея риторики {Риторика - "Краткое руководство к красноречию"(1748).}, а та и другая - руководительницы для осязания красот изречениятворений твоих. Поступая в преподавании правил, Ломоносов вознамерилсяруководствовать согражданам своим в стезях тернистых Гелликона, показав импуть к красноречию, начертавая Правила риторики и поэзии. Но краткость егожизни допустила его из подъятого труда совершить одну только половину. Человек, рожденный с нежными чувствами, одаренный сильным воображением,побуждаемый любочестием, исторгается из среды народный. Восходит на лобноеместо. Все взоры на него стремятся, все ожидают с нетерпением егопроизречения. Его же ожидает плескание рук или посмеяние, горшее самыясмерти. Как можно быть ему посредственным? Таков был Демосфен, таков былЦицерон; таков был Пит; таковы ныне Бурк, Фокс, Мирабо и другие {Пит (Питт)Старший Уильям (1708-1778), Бурк (Берк) Эдмунд (1730-1797), Фокс Чарлз Джемс(1749-1806) - известные английские политические деятели и ораторы; МирабоОноре-Габриель-Рикетти (1749-1791) - французский политический деятель,оратор.}. Правила их речи почерпаемы в обстоятельствах, сладость изречения вих чувствах, сила доводов - в их остроумии. Удивлялся толико отменным в слове мужам и раздробляя их речи,хладнокровные критики думали, что можно начертать правила остроумию ивоображению, думали, что путь к прелестям проложить можно томнымипредписаниями. Сие есть начало риторики. Ломоносов, следуя, не замечая того,своему воображению, исправившемуся беседою с древними писателями, думалтакже, что может сообщить согражданам своим жар, душу его исполнявший. Ихотя он тщетный в сем предприял труд, но примеры, приводимые им дляподкрепления и объяснения его правил, могут несомненно руководствоватьпускающемуся вслед славы, словесными науками стяжаемой. Но если тщетный его был труд в преподавании правил тому, что болеечувствовать должно, нежели твердить, - Ломоносов надежнейшие любящимроссийское слово оставил примеры в своих творениях. В них сосавшие устасладости Цицероновы и Демосфеновы растворяются на велеречие. В них на каждойстроке, на каждом препинании, на каждом слоге, почто не могу сказать прикаждой букве, слышен стройный и согласный звон столь редкого, столь малоподражаемого, столь свойственного ему благогласия речи. Прияв от природы право неоцененное действовать на своих современников,прияв от нее силу творения, поверженный в среду народный толщи, великий муждействует на оную, но и не в одинаком всегда направлении. Подобен силаместественным, действующим от средоточия, которые, простирая действие свое вовсе точки окружности, деятельность свою присну везде соделовают, - тако иЛомоносов, действуя на сограждан своих разнообразно, разнообразные отверзалобщему уму стези на познания. Повлекши его за собою вослед, расплетаязапутанный язык на велеречие и благогласие, не оставил его при тощем безмыслей источнике словесности. Воображению вещал: лети в беспредельностьмечтаний и возможности, собери яркие цветы одушевленного и, вождаяся вкусом,украшай оными самую неосязательность. И се паки гремевшая на Олимпическихиграх Пиндарова труба возгласила хвалу всевышнего вослед псальмопевца{Пиндар (522-447 до н. э.) - греческий поэт, автор од в честь победителей наолимпийских играх. Радищев называет его последователем "Псальмопевца", тоесть библейского царя Давида.}. На ней возвестил Ломоносов величиепредвечного, восседающего на крыле ветренней, предшествуемого громом имолниею и в солнце являя смертным свою существенность, жизнь. Умеряя гластрубы Пиндаровой, на ней же он воспел бренность человека и близкий пределего понятий. В бездне миров беспредельной, как в морских волнах малейшаяпесчинка, как во льде, не тающем николи, искра едва блестящая, в свирепейшемвихре как прах тончайший, что есть разум человеческий? - Се ты, о Ломоносов,одежда моя тебя не сокроет. Не завидую тебе, что, следуя общему обычаю ласкати царям, нередконедостойным не токмо похвалы, стройным гласом воспетой, но ниже гудочногобряцания, ты льстил похвалою в стихах Елисавете. И если бы можно было безуязвления истины и потомства, простил бы я то тебе ради признательныя твоеядуши ко благодеяниям. Но позавидует не могущий вослед тебе идти писательоды, позавидует прелестной картине народного спокойствия и тишины, сейсильной ограды градов и сел, царств и царей утешения; позавидуетбесчисленным красотам твоего слова; и если удастся когда-либо достигнутьнепрерывного твоего в стихах благогласия, но доселе не удалося еще никому. Ипускай удастся всякому превзойти тебя своим сладкопением, пускай потомкамнашим покажешься ты нестроен в мыслях, неизбыточен в существенности твоихстихов!.. Но воззри: в пространном ристалище, коего конца око не досязает,среди толпящейся многочисленности, на возглавии, впереди всех, се вратаотверзающ к ристалищу се ты. Прославиться всяк может подвигами, но ты былпервый. Самому всесильному нельзя отъять у тебя того, что дал. Родил он тебяпрежде других, родил тебя в вожди, и слава твоя есть слава вождя. О! вы,доселе бесплодно трудившиеся над познанием существенности души и как сиядействует на телесность нашу, се трудная вам предлежит задача на испытание.Вещайте, как душа действует на душу, какая есть связь между умами? Еслизнаем, как тело действует на тело прикосновением, поведайте, как неосязаемоедействует на неосязаемое, производя вещественность; или какое междубезвещественностей есть прикосновение. Что оно существует, то знаете. Ноесли ведаете, какое действие разум великого мужа имеет над общим разумом, товедайте еще, что великий муж может родить великого мужа; и се венец твойпобедоносный. О! Ломоносов, ты произвел Сумарокова. Но если действие стихов Ломоносова могло размашистый сделать шаг вобразовании стихотворческого понятия его современников, красноречие егочувствительного или явного ударения не сделало. Цветы, собранные им в Афинахи в Риме и столь удачно в словах его пресажденные, сила выраженияДемосфенова, сладкоречив Цицероново; бесплодно употребленные, повержены ещево мраке будущего {Радищев хочет сказать, что в екатерининской России неможет быть ораторов, не может развиться искусство красноречия, так как нетсвободы слова.}. И кто? Он же, пресытившие обильным велеречием похвальныхтвоих слов, возгремит не твоим хотя слогом, но будет твой воспитанник.Далеко ли время сие или близко, блудящий взор, скитался в неизвестностигрядущего, не находит подножия остановиться. Но если мы непосредственного отвитийства Ломоносова не находим отродия, действие его благогласия и звонкогопрепинания бесстопной речи было, однако же, всеобщее. Если не было емупоследователя в витийстве гражданском, но на общий образ письма онораспространилося. Сравни то, что писано до Ломоносова, и то, что писанопосле его, - действие его прозы будет всем внятно. Но не заблуждаем ли мы в нашем заключении? Задолго до Ломоносованаходим в России красноречивых пастырей церкви, которые, возвещая словобожие пастве своей, ее учили и сами словом своим славилися. Правда, онибыли; но слог их не был слог российский. Они писали, как можно было писатьдо нашествия татар, до сообщения россиян с народами европейскими. Они писалиязыком славенским. Но ты, зревший самого Ломоносова и в творениях егопоучаяся, может быть, велеречию, забвен мною не будешь. Когда российскоевоинство, поражая гордых оттоманов, превысило чаяние всех, на подвиги еговзирающих оком равнодушным или завистливым, ты, призванный на торжественноеблагодарение богу браней, богу сил, о! ты, в восторге души твоей к Петрувзывавший над гробницею его, да приидет зрети плода своего насаждения:"Восстани, Петр, восстани", когда очарованное тобою ухо очаровало по чредеоко, когда казалося всем, что, приспевый ко гробу Петрову, воздвигнути егожелаешь, силою высшею одаренный, тогда бы и я вещал к Ломоносову: зри, зри издесь твое насаждение. Но если он слову мог тебя научить... В Платоне душаПлатона, и да восхитит и увидит нас, тому учило его сердце {Здесь Радищевобращается к московскому митрополиту Платону (Левшину), сравнивает его сгреческим философом Платоном и упоминает речь митрополита над гробницейПетра I, произнесенную в 1770 г., по случаю победы русского флота надтурками под Чесмой.}. Чуждый раболепствования не токмо в том, что благоговение нашевозбуждать может, но даже и в люблении нашем, мы, отдавая справедливостьвеликому мужу, не возмним быти ему богом всезиждущим, не посвятим егоистуканом на поклонение обществу и не будем пособниками в укоренениикакого-либо предрассуждения или ложного заключения. Истина есть высшее длянас божество, и если бы всесильный восхотел изменить ее образ, являлся не вней, лицо наше будет от него отвращение. Следуя истине, не будем в Ломоносове искать великого дееписателя, несравним его с Тацитом, Реналем или Робертсоном; не поставим его на степениМаркграфа или Ридигера, зане упражнялся в химии {Робертсон Уильям(1721-1793) - английский историк; Маркграф Андрей Сигизмунд (1709-1782) -немецкий химик; Ридигер (Рюдигер) Андрей (1673-1731) - немецкийфилософ-идеалист; возможно, Радищев имел в виду естествоиспытателя РюдигераХристиана Фридриха (1760-1808). Зане - поскольку.}. Если сия наука была емулюбезна, если многие дни жития своего провел он в исследовании истинестественности, но шествие его было шествие последователя. Он скиталсяпутями проложенными {Радищев ошибочно недооценивал заслуги Ломоносова вобласти химии.}, и в нечисленном богатстве природы не нашел он ни малейшиябылинки, которой бы не зрели лучшие его очи, не соглядал он ниже грубейшияпружины в вещественности, которую бы не обнаружили его предшественники. Ужели поставим его близ удостоившегося наилестнейщия надписи, которуючеловек низ изображения своего зреть может? Надпись, начертанная неласкательством, но истиною, дерзающею на силу: _"Се исторгнувший гром снебеси и скиптр из руки царей"_ {Надпись на портрете В. Франклина(1706-1790).}. За то ли Ломоносова близ его поставим, что преследовалэлектрической силе в ее действиях; что не отвращен был от исследования оней, видя силою ее учителя своего пораженного смертно {Радищев говорит огибели друга Ломоносова, физика Георга Вильгельма Рихмана (1711-1753),погибшего при проведении опытов с электричеством во время грозы.}. Ломоносовумел производить электрическую силу, умел отвращать удары грома, но Франклинв сей науке есть зодчий, а Ломоносов рукодел. Но если Ломоносов не достиг великости в испытаниях природы, он действияее великолепные описал нам слогом чистым и внятным. И хотя мы не находим втворениях его, до естественныя науки касающихся, изящного учителяестественности, найдем, однако же, учителя в слове и всегда достойный примерна последование. Итак, отдавая справедливость великому мужу, поставляя имя Ломоносова вдостойную его лучезарность, мы не ищем здесь вменить ему и то в достоинство,чего он не сделал или на что не действовал; или только, распложая неистовоеслово, вождаемся исступлением и пристрастием. Цель наша не сия. Мы желаемпоказать, что в отношении российской словесности тот, кто путь ко храмуславы проложил, есть первый виновник в приобретении славы, хотя бы он войтиво храм не мог. Бакон Веруламский не достоин разве напоминовения, что могтокмо сказать, как можно размножать науки? {Бакон (Бэкон) Веруламский(1561-1626) - английский философ-материалист, положивший началоэкспериментальному методу в науке.} Не достойны разве признательностимужественные писатели, восстающие на губительство и всесилие для того, чтоне могли избавить человечества из оков и пленения? И мы не почтем Ломоносовадля того, что не разумел правил позорищного стихотворения и томился вэпопеи, что чужд был в стихах чувствительности, что не всегда проницателен всуждениях и что в самых одах своих вмещал иногда более слов, нежели мыслей?Но внемли: прежде начатия времен, когда не было бытию опоры и вся терялося ввечности и неизмеримости, все источнику сил возможно было, вся красотавселенный существовала в его мысли, но действия не было, не было начала. Исе рука всемощная, толкнув вещественность в пространство, дала ей движение.Солнце воссияло, луна прияла свет, и телеса, крутящиеся горе, образовалися.Первый мах в творении всесилен был; вся чудесность мира, вся его красотасуть только следствия. Вот как понимаю я действие великия души над душамисовременников или потомков; вот как понимаю действие разума над разумом. Встезе российской словесности Ломоносов есть первый. Беги, толпа завистливая,се потомство о нем судит, оно нелицемерно. Но, любезный читатель, я с тобою закалякался... Вот уже Всесвятское...Если я тебе не наскучил, то подожди меня у околицы, мы повидаемся навозвратном пути {Трудно сказать, хотел ли Радищев в действительностипродолжить книгу: заключительные строки главы "Клин" упоминают осостоявшемся возвращении путешественника.}. Теперь прости. - Ямщик, погоняй. МОСКВА! МОСКВА!!!..