В первой половине 30-х годов Пушкин создал несколько стихотворных сказок, в которых он, завершая свои длительные искания в этой области, замечательно приблизился к духу и складу народного творчества. Заслушиваясь в Михайловском сказками няни, Пушкин в каждой из них угадывал потенциально «поэму». Большинству своих сказок он и придал книжно-литературную форму поэмы, замечательно сохранив вместе с тем сказочный их характер.
Народности сказок способствует их особый стихотворный размер (вольный тонический нерифмованный стих «Сказки о рыбаке и рыбке», бойкий раёшник «Сказки о попе и о работнике его Балде»), который, в противоположность якобы народному стиху Н. М. Карамзина («Илья Муромец») и его многочисленных подражателей, действительно, выходит за рамки литературного стихосложения. Но народность сказок Пушкина заключается не только в их форме и стиле. Пушкин сумел проникнуться в них и народным духом, народным — крестьянским — миросозерцанием. Характерен и самый выбор им для большинства своих сказок особенно популярных в народе сюжетов (таковы сюжеты и сказки о Балде, и сказки о мертвой царевне). В то же время сказки Пушкина совершенно чужды какого бы то ни было налета казенной «официальной народности». Наоборот, своим лукаво-ироническим отношением к царям («Сказжа о царе Салтане...» и в особенности «Сказка о золотом петушке»),"остросатирическим отношением к правящим классам — дворянству («Сказка о рыбаке и рыбке»), духовенству («Сказка о попе и о работнике его Балде») сказки Пушкина резко противостояли сусально-прикрашенным творениям в духе «официальной народности». Неудивительно, что некоторые стихи из «Сказки о золотом петушке» (например, «Царствуй, лежа на боку...») были выкинуты цензурой, а сказка о Балде и вовсе не могла быть напечатана при жизни Пушкина и была опубликована только в 1840 г. В. А. Жуковским с вынужденной заменой «попа» «купцом».
Убедительным доказательством подлинной народности сказок Пушкина является необычайная доходчивость их до простого народа, о которой свидетельствует М. Горький, вспоминая свои детские годы: «Великолепные сказки Пушкина были всего ближе и понятнее мне; прочитав их несколько раз, я уже знал их на память; лягу спать и шепчу стихи, закрыв глаза, пока не усну. Нередко я пересказывал эти сказки денщикам; они, слушая, хохочут, ласково ругаются. Сидоров гладит меня по голове и тихонько говорит: — Вот славно, а? Ах, господи».