Кризис революционных и оппозиционных партий

Поражение революции больно ударило по всем партиям, но особенно — по тем из них, которые делали ставку на более или менее крутые перемены в общественном строе. Престиж эсеров подорвало разоблачение Азефа. Оказалось, что один из создателей партии и бессменный глава ее Боевой организации, неуловимый террорист — давний агент охранки. Он одновременно готовил удачные покушения на министров и губернаторов и сам же выдавал террористов жандармам. ЦК партии эсеров был вынуж­ден в полном составе подать в отставку. Жару добавил своими литератур­ными выступлениями его помощник Савинков. В своих публикациях «То, чего не было», «Конь бледный» он нарисовал образ террориста как цинич­ного убийцы, ставящего себя выше жизни и смерти, выше добра и зла.

Подведение итогов революции и споры о новой тактике в условиях ре­акции раскололи социал-демократов. Основой новых расколов стала оценка итогов революции и соответственно перспективы новой револю­ции и тактика партии. Ленин и идущие за ним большевики верили в неиз­бежность новой революции, но предлагали готовить ее по-новому, ис­пользуя Государственную Думу, профсоюзы, рабочую печать и другие воз­можности легальной работы в интересах нелегальной партии. Часть мень­шевиков утверждала, что Государственная Дума и возможность легальных профсоюзов делают ненужными революционную программу и нелегаль­ную организацию партии. Их обвинили в стремлении ликвидировать пар­тию и назвали ликвидаторами. Другая часть меньшевиков во главе с Пле­хановым порвала с ними и назвалась меньшевиками-партийцами. От боль­шевиков откололись сторонники прежней революционной тактики. На­зывая Думу «картонным мечом в руках самодержавия», они требовали отозвать из нее социал-демократическую фракцию, тем более, что она не­однократно допускала ошибки. Их назвали отзовистами. Близко к ним стояли те, кто предлагал поставить перед фракцией ультиматум: никогда не допускать отклонений от революционной тактики, а в случае первой же ошибки - уйти из Думы. Это были ультиматисты. Кполитическим спорам добавились теоретические: некоторые большевики отчаялись научно обосновать социализм и вообще познать окружающую действительность и ударились в богостроительство — конструирование социалистической религии. Троцкий объявил все эти споры несущественными и выступил с планом объединения всех фракций и групп. К нему были близки те боль­шевики, которые критиковали Ленина за крайности в борьбе против меньшевиков-ликвидаторов.

На этой основе проходил последний пленум ЦК РСДРП в январе 1910 г. На нем большевики объявили о роспуске своего центра и передаче его средств в руки ЦК. Однако после этого ЦК окончательно развалился: за границей разгорелась еще более ожесточенная борьба фракций, а дейст­вовавшие в России члены ЦК либо были арестованы, либо отошли от по­литической деятельности.

Группа либералов (Бердяев, Булгаков, Гершензон, Струве и др.) в 1909 г. выпустила сборник статей с многозначительным названием «Вехи». В нем революция рисовалась как разрушение, и вина за это возлагалась на ин­теллигенцию. Ее обвиняли в безверии и оторванности от народа. Это вы­звало протест и революционного, и либерального лагерей. Особенно по­рицалось утверждение инициатора сборника Гершензона: «Сонмище больных, изолированных в родной стране, - вот что такое русская интел­лигенция» «Каковы мы ни есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, — бояться его мы должны пуще всяких казней власти и благо­словлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ог­раждает нас от ярости народной». Зато реакционеры, вплоть до черносо­тенного епископа Антония Волынского, рукоплескали «Вехам».

Третья Государственная Дума. По новому избирательному закону, названному самими его составителями «бесстыжим», представительство от дворян-помещиков возросло вдвое, настолько же сократилось представительство рабочих, крестьян и населения нацио­нальных окраин. Поскольку право толкования законов принадлежало Се­нату, правительство неоднократно пускало в ход «сенатские разъяснения», еще более урезавшие представительство низов. Так власть получила, нако­нец, послушную Думу. Ни одна фракция не имела в ней большинства, по­этому им приходилось блокироваться. В Третьей Думе, вопреки логике, оказалось два большинства: блок октябристов и кадетов и блок октябрис­тов и правых. Правительство поочередно опиралось на оба: когда нужно было провести реформы, складывалось октябристско-кадетское (260 из 442) большинство, а когда надо было реформы затормозить - право-октя­бристское (около 300 голосов). Получив относительную свободу, прави­тельство открыто третировало Думу. Страну облетела брошенная ей в ли­цо фраза министра финансов В.Н.Коковцова: «У нас парламента, слава Богу, еще нет». Пощечина была оглушительной.

«Третьеиюньский режим» обладал всеми признаками бонапартизма: ставка на насилие, опора на военную силу, пропаганда национализма, лавирование между примерно равными политическими группировками и демагогия. «Дай­те государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете Рос­сию», - говорил Столыпин.