2013-12-28
752
Поскольку большевистская партия в 1920-е гг. превратилась в особый общественный институт, встроенный в государственный организм, очень многое в развитии советского общества зависело от борьбы в высших эшелонах партийно-государственного руководства и состояния самой партии. Поначалу борьба разворачивалась вокруг «ленинского наследия» и за лидерство в политической и идеологической области. Эта борьба началась еще до смерти Ленина, который, находясь в подмосковных Горках, больной и отстраненный от дел, фактически не имел возможности принимать участия в дискуссиях.
Если Ленина отличали исключительная цельность натуры и всепоглощающая страсть в борьбе за власть, за «диктатуру пролетариата», ради которой он был готов идти на любые жертвы и компромиссы, то его теоретическое наследие, зачастую как раз именно по этой причине, оказалось весьма противоречивым. Всякий мало-мальски способный мыслить коммунист мог черпать из этого наследия подтверждение своих собственных взглядов, что стало весьма распространенным явлением в постоянной «войне цитат» — неотъемлемом спутнике идейной жизни советского общества. Так, защитники внутрипартийной демократии с равным успехом ссылались на Ленина, как и их оппоненты; твердолобые сторонники крутых и решительных мер тоже опирались на Ленина, как и те, кто призывал к осторожности и умеренности, к поиску компромиссов; к Ленину апеллировали как апологеты мировой социалистической революции, так и теоретики «построения социализма в одной, отдельно взятой стране».
В ленинском творческом наследии отчетливо прослеживается несколько «связанных узлов», заметно отличающихся друг от друга. Это, во-первых, его труды, посвященные стратегии и тактике большевиков в революционном движении, имеющие к советской истории опосредованное отношение. Во-вторых, это работы периода «бури и натиска», в которых содержатся общие, нередко утопические, смутные и неопределенные очертания будущего общественного устройства, отражавшие напряженные и лихорадочные усилия большевиков для завоевания власти и ее удержания в условиях острейших социальных и политических столкновений. От той части ленинского наследия берет начало «левый уклон» в ВКП(б) и международном коммунистическом движении, руководимом большевиками. Впрочем, термин «левый» в партийном лексиконе всегда заключался в кавычки, т.е. подразумевалось, что за ним стоит нечто иное, отличное от «генеральной линии» партии, якобы олицетворявшей истинное левое крыло в мировом революционном движении. Наконец, это последние работы Ленина, где, как уже отмечалось, содержится попытка осмыслить опыт, пережитый Россией за несколько лет после революции. Это попытка не образует сколько-нибудь завершенной и стройной концепции. Ленин размышляет о том, какими путями идти к социализму в крестьянской по преимуществу стране, способах «приобщения» крестьянства к социалистическому строительству, выражает тревогу по поводу неправильной организации управления в Советской республике, недовольство тем, как решаются вопросы национально-государственного устройства страны, озабочен растущей бюрократизацией партийно-советских учреждений, выражает сомнения по поводу личных качеств своих ближайших соратников и обеспокоенность в связи с этим судьбой партийного руководства. Мысли Ленина этого времени отрывочны и хаотичны, тем не менее многие из них легли в основу так называемого «правого уклона» в партии и Коминтерне.
Большая часть литературы, посвященной истории 1920-х гг., рассматривает ее исключительно в контексте персональной борьбы за власть. Это — одномерный взгляд. Политическая борьба «наверху» определялась суммой многих обстоятельств, складывавшихся по внутренней и международной жизни от самых низших ее пластов до высших эшелонов руководства. При Ленине оно было более или менее единым, вернее то, что его объединяло, играло более весомую роль, чем расхождения во взглядах. Однако по мере укрепления Советской власти последние стали приобретать все более существенное значение. Если все коммунистические вожди были согласны с тем, что строительство нового общества требует проведения индустриализации, кооперирования, культурной революции, то различия во взглядах касались таких вопросов, как можно или нельзя построить социализм в одной стране, если нельзя, то каким образом удерживать подступы к мировой революции, можно или нет осуществлять «экспорт» революции в другие страны, и если возможно, то какими путями и способами. Сильно расходились точки зрения и по вопросу о темпах и методах строительства социализма, об отношении к отдельным классам и слоям советского общества. Таким образом, дискуссии в ВКП(б) представляли собой причудливое смешение разных и весьма противоречивых идей, одни из которых, едва родившись, отправились «на свалку истории», другие получили жизнь и конкретное воплощение в советской действительности, правда, в сильно отличном от задуманного варианте.
Сущность дискуссий 1920-х гг. проще понять в связи с процессом бюрократизации советского общества и образования его нового правящего слоя — номенклатуры. Предпосылкой этого процесса было превращение РКП(б) в особый политический институт по руководству государством, что, как можно убедиться из ранее сказанного, произошло в предшествующие годы. Однако сложилось противоречие между бюрократическим устройством Советского государства и сохраняющимися элементами внутрипартийной демократии, которое требовалось устранить. Для ограничения последней существовало гораздо больше причин, чем для ее расширения. Проводником номенклатуры стал партийный аппарат, позиции которого усиливались по мере роста партии и ее влияния на управление страной. Все более заметной становилась роль Секретариата и Оргбюро ЦК РКП(б).
Сам по себе термин «номенклатура» обозначал перечень, а в данном контексте — список наиболее важных постов и должностей, кандидатуры на которые предварительно рассматривались и утверждались партийными комитетами. Освобождение с поста также производилось с согласия партийного комитета. Одновременно термин «номенклатура» распространялся на людей, которые данные посты занимали и тем самым превращались в особую социальную группу со своими интересами, образом жизни, идеологией и т.д. В предшествующей истории образования подобных групп в социальной структуре общества не наблюдалось.
Номенклатура явилась «становым хребтом» партийно-советской государственности. Процесс создания номенклатуры был следующим. Еще в годы гражданской войны (в 1919г.) был образован Учраспред — специальный отдел ЦК, который в условиях острой нехватки кадров, способных проводить политику руководства и пригодных к тому или иному виду деятельности, занимался мобилизацией, постановкой на учет и переброской на «горячие» участки соответствующих кадров коммунистов. В результате в партийном аппарате сложился механизм назначений и перемещений в противовес принципу выборности кадров. Этот механизм все шире использовался как инструмент проведения партийной политики, особенно с того момента, когда партийный аппарат в качестве его генерального секретаря возглавил И.В. Сталин. Тем самым Сталин сосредоточил в своих руках, по выражению Ленина, «необъятную власть».
Сталин в то время не принадлежал к числу самых известных большевистских лидеров; вождем революции и гражданской войны его провозгласила позднейшая традиция. Троцкий называл Сталина «выдающейся посредственностью», что в общем-то верно, если сделать упор на слове «выдающаяся». По сравнению с другими большевистскими лидерами Сталин нигде ярко не проявил себя, хотя с 1912 г. входил в ЦК, а с 1919 г. — в Политбюро, занимал посты Наркома национальностей, Госконтроля, а позднее — РКИ (Рабоче-крестьянской инспекции). В раскладе политической борьбы Сталин чаще всего лавировал, выжидал, чья точка зрения будет решающей, кто окажется победителем. Везде, где бы он ни находился, Сталин как авторитарная личность тяготел к администрированию, к чисткам, к закулисным маневрам и интригам. Он, в отличие от многих других вождей, не чурался секретарской работы и ради нее был готов пожертвовать другими должностями и, безусловно, оказался в струе в связи с бюрократизацией партийного и советского аппарата. Однако было бы ошибкой думать, что руками Сталина в борьбе за власть был создан этот аппарат. Тут снова уместно сослаться на Троцкого, который считал, что не Сталин создал аппарат, а скорее аппарат создал Сталина.
Возглавив партийный аппарат, Сталин выступил в роли теоретика и создателя номенклатуры. На XII съезде РКП(б) в апреле 1923 г. Сталин говорил о необходимости введения коммунистов во все отрасли управления и весь промышленный комсостав, при помощи которого партия сможет держать в руках аппарат и осуществлять свое руководство. Одновременно им в своем типичном стиле выдвигались и требования к кадрам, занимающим руководящие посты, — это должны быть люди, умеющие осуществить директивы, могущие понять директивы, могущие принять эти директивы, как свои родные, и умеющие претворить их в жизнь.
Датой рождения номенклатуры можно считать возникшее в недрах партаппарата постановление ЦК РКП(б) от 8 ноября 1923 г., в котором определялись задачи подбора, расстановки кадров на ответственные посты. Постановлением ЦК утверждались различные номенклатурные списки. В номенклатуру № 1 входило около 3500 наиболее важных постов, причем для утверждения 1590 из них (СНК, ЦИК СССР, ВЦИК, членов президиумов и коллегий наркоматов, руководства ВЦСПС и кооперативных органов) должны были создаваться специальные комиссии ЦК. Сюда включались начальники главков ВСНХ, руководители трестов, синдикатов, крупных промышленных предприятий. В номенклатуру № 2 входили, как правило, заместители начальников главков, управлений и другие должности. Номенклатура № 3 касалась руководящих кадров на местах. Общая потребность в руководящих кадрах, определенная аппаратом ЦК на начало 1924 г., — 13 163 человека.
Для каждого уровня партийного руководства устанавливалась своя номенклатура. Так, Уралобком определил свою потребность в руководящих кадрах в 1066 человек. На уездном (районном), волостном уровне существовали свои номенклатуры, причем наиболее важные посты на периферии считались прерогативой ЦК. Более того, местные руководители всячески стремились к своему утверждению в центре, чтобы не зависеть от обстановки на местах и обеспечивать себе на этом уровне относительную самостоятельность действий. В таком виде институт номенклатуры становился дополнительным инструментом централизации и бюрократизации управления. С самого начала к выдвижению на номенклатурные должности были подключены органы ОГПУ с целью выявления лояльности кандидатов и их приверженности партийной линии.
На протяжении 1920-х гг. наблюдались две тенденции: во-первых, расширение списков номенклатурных должностей, во-вторых, расширение номенклатуры ЦК. Все это привело к тому, что в конце 1928 г. было постановлено пересматривать номенклатурные списки каждые три месяца.
Кадры для номенклатуры и «резерва» черпались в основном за счет выдвиженчества. Поначалу безусловный приоритет отдавался большевикам с дореволюционным стажем, однако таких в рядах РКП(б) было крайне мало (не более 10 тыс.). Основной контингент коммунистов составляли рабочие, крестьяне и служащие, пришедшие в партию в годы гражданской войны. Именно они претендовали в большинстве случаев на «должность» и заполняли приемную Учраспреда, преобразованного позднее в Орграспред ЦК. Постепенно именно им стало отдаваться предпочтение в выдвижении на руководящую работу. Как говорил один из аппаратчиков, верный и последовательный сторонник Сталина Л.М. Каганович в начале 1927 г., «надо продвинуть партийца, который прошел огонь и воду гражданской войны..., вот основная задача».
В литературе часто утверждается, что в формировании номенклатуры критерии профессиональной пригодности и образования не играли никакой роли. Это не совсем так. Проблема заключалась в том, что сама партия обладала крайне незначительным числом подготовленных и образованных кадров, большинство же специалистов находилось вне ее. По данным партийных переписей того времени, более 90% коммунистов если и имели какое-то образование, то не выше начального. Естественно, что при выдвижении на какой-либо пост они стремились всячески восполнить недостаток образования, знаний и опыта демонстрацией верности партийному аппарату и готовности выполнять любые его указания. Сами критерии выдвижения формулировались, конечно же, не без их участия.
Тем не менее разительные противоречия между потребностями управления и уровнем подготовки выдвиженцев рано или поздно должны были всплыть на поверхность. Впрочем, уже в годы гражданской войны появились своего рода «рекламации» на деятельность комиссаров и уполномоченных, присылаемых Учраспредом, на их нелепые распоряжения и действия. Раньше и сильнее всего недовольство номенклатурными работниками проявлялось в тех ведомствах, где особенно требовались профессиональные знания (ВСНХ, Наркомфин, Наркомпрос н др.). Эта проблема особенно обострилась в связи с продвижением номенклатуры в среднее звено управления, где нужна была специальная подготовка к определенному виду деятельности, которая в верхних этажах зачастую компенсировалась административным рвением.
Во второй половине 1920-х гг. были предприняты меры по ускорению профессиональной подготовки и переподготовки номенклатурных работников. Для этого была мобилизована вся система партийной учебы, рабфаки, краткосрочные курсы. Партийные студенты ставились на учет и подлежали особому распределению на работу по партийной линии. Таким образом складывался механизм развития и воспроизводства номенклатуры, который обрел окончательную форму в более позднее время.
Способы работы с номенклатурой были чисто аппаратными, бюрократическими и сводились по преимуществу к заполнению всевозможных анкет и их проверке. Поскольку такая деятельность противоречила нормам внутрипартийной демократии, ее необходимо было скрыть от глаз рядовых коммунистов, «засекретить». Процесс выработки решений в партийных органах становится тайным, чисто бюрократическим, складывающимся не в ходе дискуссий и обмена мнениями, а путем аппаратной организации. Вопрос должен был «созреть» в недрах аппарата, а затем решен в спешном и оперативном порядке.
Номенклатура в сущности представляла собой верхний слой партийно-советской бюрократии с тенденцией превращения в связанную как бы круговой порукой замкнутую касту, существование которой было скрыто от глаз рядовых коммунистов и остального общества. Вошедшие в номенклатуру коммунисты переходили с должности на должность, тасовались, подобно колоде карт. Работники, которые «проштрафились», обнаруживали некомпетентность, профессиональную непригодность и т.д., передвигались на другие менее значимые посты. Местом «ссылки» их в те годы становится профсоюзный аппарат, историко-революционные общества, издательства, библиотеки, архивы. В соответствии с должностью определялись преимущества и привилегии для номенклатурных работников. Для поддержания их материально-бытовых условий был установлен некий уровень в пределах партминимума и партмаксимума, который не рекомендовалось нарушать.
Партийные съезды, съезды Советов, профсоюзов и т.п. превращаются в массовые сборища номенклатуры, причем за каждым органом закрепляется своя роль. Главным становится партийный съезд, утверждающий основные установки и директивы, которые другие органы должны претворять в жизнь. Съезды Советов и сессии ЦИК были призваны законодательно подтверждать принятые решения, создавать им видимость народной поддержки. Номенклатура была не способна и не заинтересована в широком обсуждении вопроса, для нее важнее всего были четкие указания и директивы, согласно которым следовало действовать. Всякие дискуссии и рассуждения рассматривались как мешающие делу, пустая болтовня и треп. Разгром «навязанных» партии дискуссий тщательно готовился в недрах аппарата. С этой точки зрения и необходимо рассматривать политическую борьбу на съездах и конференциях 1920-х гг., которая была, по сути, столкновением старой большевистской политической элиты с нарождающимся «новым классом», состоявшим в то время в основном из людей, чей облик сформировался в годы революции и гражданской войны.
«Выпадение из обоймы», «игра не по правилам», принятым в номенклатуре, грозили ослушникам серьезными карами, ставившими их в положение изгоев. Только безусловное покаяние в своих заблуждениях и ошибках, демонстрация верности «генеральной линии партии», одобренной той же номенклатурой, оставляли возможность пребывания в рядах «посвященных».
Превращение партии в государственную структуру и процесс ее бюрократизации органически требовали свертывания демократии. Первыми по этому поводу, как уже говорилось, забили тревогу представители «рабочей оппозиции» и «группа демократического централизма». Хотя на XI съезде РКП(б) в марте — апреле 1922 г. их взгляды были осуждены, антибюрократические настроения внутри партийной элиты продолжали нарастать. Их выразителем становится Троцкий. В литературе существует устойчивое мнение, что Троцкий как человек, ярко проявивший себя в годы революции и гражданской войны, с наступлением нэпа стушевался, потускнел и поблек, оказался непригодным к повседневной будничной хозяйственной работе, превратился в сварливого доктринера, высокомерного и деспотичного. Может быть, и так. Но дело заключается не в самой личности Троцкого, а в определенных настроениях внутри политической элиты, которые находили довольно внушительную поддержку. Троцкий еще в начале 1923 г. выступил против линии на совмещение функций партийной и советской, в частности хозяйственной работы. В октябре 1923 г. он обвинил ЦК в установлении «диктатуры аппарата» и был поддержан так называемой «платформой 46», в основном «старых большевиков», писавших в ЦК о «кризисе в партии» и разрыве между «верхушкой» и рядовыми членами. В начале зимы того же года Троцкий выдвинул программу «нового курса», провозглашавшего борьбу с бюрократизмом и развитие внутрипартийной демократии. Троцкий исходил из того, что партия, встраиваясь в государственный организм, заражается от него бюрократическим духом, однако положение было несколько иным: рост бюрократизма был следствием самой партийной политики и идеологии, поэтому процесс скорее был одновременным и обоюдным.
Центральная идея «нового курса» — проведение открытых партийных дискуссий, свобода обсуждения всеми членами РКП(б) острых и наболевших вопросов. Троцкий указывал, что «старая партийная гвардия» все более превращается в слой партийных бюрократов-перерожденцев, которые забывают язык революции и переходят на «партийный штиль», поэтому нужно перетряхнуть, обновить эти кадры. Новые члены партии должны говорить своим голосом, а не повторять, что скажут наверху. Пока в верхнем ярусе решают, а в нижнем узнают, в партийных рядах будет существовать источник бюрократизации и застоя. Троцкий выступил против выдвиженчества и формирования на его основе нового управленческого слоя. По его мнению, главным источником пополнения партийных рядов (примерно на две трети) должны быть партийные ячейки на предприятиях. Там, утверждал Троцкий, зреет недовольство: «думают за нас, решают за нас, не знают наших нужд». Второй источник роста партийных рядов, по мнению Троцкого, — учащаяся молодежь. В ней — будущее партии, а значит, и судьба страны. Молодежь острее реагирует на извращения партийной линии, обобщает их, делает выводы. Поэтому Троцкий называл ее «барометром партии». Барометр не делает погоду, он только измеряет перепады атмосферного давления, отмечает все плюсы и минусы. Напрасно, указывал он, ретивые аппаратчики фыркают на молодежь, наивно полагая, что именно они являются воплощением всей суммы знаний и опыта. Чем больше аппаратных методов работы, тем больше власть сосредоточивается в руках одного секретаря, командующего и дергающего кадры. Если руководство хозяйством — сегодня главный фронт, писал Троцкий, то важно учитывать мнение каждого на всех участках, и на этой основе делать политику.
Выступая в качестве выразителей «настроений рабочей массы», Троцкий и оппозиция были сторонниками усиления «социалистического» сектора экономики и директивного планирования. Основная атака оппозиционеров велась против большинства в Политбюро ЦК, где всеми делами заправляла «внеуставная тройка», названная в западной историографии «триумвиратом» (Сталин, Каменев и Зиновьев). Союз этих трех лидеров не был случайным. Сталин защищал интересы партийного аппарата, Каменев — государственного, роль Зиновьева сводилась к идеологическому прикрытию действий «тройки». В этой обстановке началась борьба против «троцкизма». Масла в огонь подлил сам Троцкий. В работе «Уроки Октября» он попытался по-новому осмыслить происшедшие после революции события, подчеркнул свою роль в революции и прозрачно намекнул на политические ошибки своих оппонентов. Во взглядах Троцкого усилились элементы революционной фразеологии, упор на «штурм, на необходимость идти вперед путем прорывов, вопреки законам истории».
В состоявшейся дискуссии Троцкому были предъявлены обвинения в стремлении стать диктатором, в натравливании одной части партии на другую, в «гипериндустриализме», в недооценке революционных возможностей крестьянства, в фракционности. При этом был использован и обнародован Седьмой пункт резолюции X съезда РКП(б) «О единстве партии», запрещавший фракционную деятельность под угрозой наложения всех мер партийных взысканий вплоть до исключения. С тех пор данный пункт стал широко применяться для борьбы с оппозиционными течениями в партии.
XIII конференция РКП(б) в начале 1924 г. ознаменовалась разгромом «троцкизма». Сторонники Троцкого были смещены со своих постов и направлены на периферию. Вместе с тем, учитывая антибюрократические настроения в партии, аппарат включил в лозунги политических кампаний «развитие рабочей демократии», «совершенствование внутрипартийной демократии» и т.п. Одним из примеров проведения такой кампании стал «ленинский призыв в партию», существенно изменивший ее состав, но мало повлиявший на ее роль общественно-политического института. После смерти Ленина в РКП(б) в течение года было выдвинуто более 200 тыс. новых кандидатов, главным образом «рабочих от станка». Однако этот процесс не привел к расширению внутрипартийной демократии за счет «низов». Попытки противопоставить новых членов партии партийному аппарату были решительно пресечены сверху. «Ленинский» и последующие призывы «рабочих от станка» и «крестьян от сохи» в партию превратились в массированные кампании, осуществляемые формально-бюрократическими методами, в ходе которых иной раз в партию принимались целые бригады, цеха или заводы. Эти мероприятия вели к стремительному расширению рядов ВКП(б), служившей всего лишь своеобразным резервуаром для последующего выдвижения и расширения номенклатурного слоя, растворению политической элиты в аморфной и безликой, политически малоактивной и малокомпетентной массе.
Борьба с «троцкизмом» привела к устранению Троцкого с важных постов председателя РВС и Наркомвоенмора и некоторой корректировке курса в отношении деревни и крестьянства в области как экономической, так и политической. Главным теоретиком проводимых мер выступил Н.И. Бухарин. Безусловно, он был сыном своего времени, представителем чисто большевистского менталитета, человеком городской культуры. Однако до сих пор остается загадкой его трансформация из главного идеолога «военного коммунизма» в решительного и наиболее последовательного сторонника нэпа, так сказать библейское «обращение Савла в Павла». Возможно, это связано с некоторыми личными особенностями Бухарина, его импульсивностью, неустойчивостью характера, склонностью к крайностям, которые превращали его то в архиреволюционера, то в главного оппортуниста, не выходящего, впрочем, за пределы ортодоксального марксизма.
С именем Бухарина в какой-то мере связано творческое развитие социалистической теории применительно к изменившимся после 1917 г. историческим условиям. В середине 1920-х гг. Бухарин призвал руководство страны, не взирая ни на что, ни на какие трудности, твердо стоять на позициях экономических методов управления народным хозяйством, «смычки» между городом и деревней. В разработке своей экономической теории Бухарин больше всех ратовал за союз с наукой, и не случайно среди его сторонников оказалось большинство ученых-экономистов, идеи которых использовались для практического претворения в жизнь бухаринского курса. Экономическая программа
Бухарина не исключала индустриализации как условия построения социализма, в чем его нередко обвиняли оппоненты. Необходимо признать, что Бухарин одним из первых заявил о возможности построения социализма в одной стране, но его видение этого процесса стояло гораздо ближе к идее мировой революции, чем позднейшие интерпретации советского социализма. Основы социализма в СССР создать можно, утверждал он, но затратить на это придется десятилетия. Социализм этот, видимо, будет отсталым и азиатским, но, по смыслу бухаринских рассуждений, — «овчинка стоит выделки». Условием и регулятором построения социализма является использование закона стоимости (по Бухарину, «ценности»), развитие рынка, товарно-денежных отношений, кооперации. На обвинения в том, что это приведет к росту капиталистических элементов и, в частности, кулака в деревне, Бухарин выдвинул положение о «неизбежном врастании кулака в социализм». Бухарин настаивал на здоровой конкуренции между различными секторами экономики при регулирующей роли государства, на необходимости сотрудничества различных классов. Отсюда — проповедь классового мира, теория затухания классовой борьбы по мере приближения к социализму.
«Время, когда дают по зубам, прошло», — утверждал он. «Не сметь командовать», — так называлась одна из его статей, посвященная отношению к крестьянству. Будучи ранее ярым поборником чистоты «пролетарской диктатуры», теперь в своих работах он чаще употребляет термины: «рабоче-крестьянская власть», «рабоче-крестьянский союз». Он же вместе с М.И. Калининым явился инициатором кампании середины 1920-х гг. по оживлению деятельности сельских Советов. Они должны были стать своеобразными «маленькими парламентами», в которых «перевариваются крестьяне», изживается их индивидуалистическая психология. Бухарин выступает сторонником методов убеждения, воспитания, действий в рамках провозглашенной Конституции. Ближе всех большевистских руководителей Бухарин подошел к пониманию природы партийно-советского бюрократизма и причин роста «бюрократического Левиафана».
До поры до времени большинство Политбюро разделяло положения бухаринской программы и следовало обозначенным им курсом. Об этом свидетельствуют решения XIV конференции ВКП(б) в апреле 1925 г. Однако постепенно внутри правящей элиты назревал новый раскол, порожденный трудностями и противоречиями нэпа, процессами, происходившими в мире и международном социалистическом движении, особенно очевидно обозначившимися во второй половине 1920-х гг.
В рамках нэпа Советской власти удалось добиться отдельных успехов. Установилось своеобразное равновесие в пределах тех ресурсов и возможностей, которыми на тот момент располагала страна. Но на более широком историческом фоне это восстановление означало достижение довоенного уровня, но, как уже говорилось, и в 1913 г. Россия не принадлежала к числу передовых экономически развитых государств. Естественно, что по прошествии более чем 10 лет отставание даже усугубилось. Отрыв стал более заметным, особенно по сравнению с США (постоянный ориентир для СССР), которые от войны не только не понесли существенного ущерба, но даже сумели вырваться вперед. К тому же основные фонды российской промышленности были изношены, оборудование устарело. Культурно-технический уровень рабочих был ниже, чем до войны. Его и без того незначительные квалифицированные кадры растеряны. Число специалистов на производстве уменьшилось. Страна стала еще более аграрной, чем была, ее индустриальное развитие напрямую зависело от состояния сельского хозяйства. По мере восстановления возвращались старые проблемы экономики дореволюционной России, ее структурные диспропорции и противоречия, причем иногда даже в более обостренной форме. Например, гораздо острее стоял вопрос о внутренних накоплениях, экспорте и импорте продукции.
В условиях нэпа политическое руководство не сумело решить целого ряда проблем. Экономические методы управления народным хозяйством не были полностью внедрены в государственный механизм, не были доведены до первичных звеньев — производственных коллективов и отдельных хозяйственных субъектов. Образовался странный симбиоз экономических и командно-административных способов управления. Вся экономика испытывала пресс партийно-государственного регулирования. Административные путы сковывали трестовский хозрасчет, синдикатскую систему, развитие товарно-денежных отношений, кооперации.
Громадным балластом была бюрократия. Несмотря на все антибюрократические заклинания, число служащих в учреждениях стремительно росло и увеличилось на протяжении 1920-х г. более чем в 3 раза. Основную массу составляли малообразованные выдвиженцы. Попадая в бюрократическую систему управления, эти люди быстро усваивали свойственные всякой бюрократии черты: бумагопроизводство, иерархию и субординацию, карьеризм. Не удалось избежать роста таких явлений, как взяточничество, произвол, злоупотребления, распущенность, пьянство и т.д. Огромный поток писем и жалоб снизу содержал многочисленные факты подобного рода. Наряду с этим в обществе усиливались эгалитарно-социалистические настроения и недовольство нэпом.
Одновременно стали ясны некоторые итоги кампании по «оживлению Советов» и выборов 1925/26 г. Ставка на привлечение беспартийных крестьян в низовые звенья советской организации привела к тому, что в них заметно возросло число средних и зажиточных элементов, более грамотных, авторитетных и способных к практическим делам.
Завершение восстановительного процесса поставило на повестку дня вопрос о том, куда и как двигаться дальше. Вместе с тем восстановление означало и исчерпание тех ресурсов и возможностей, которые были унаследованы от старой России. Первым шагом в направлении индустриализации были контрольные цифры на 1925/26 хозяйственный год. На 50% был запланирован рост объемов промышленного производства. Осуществить его предполагалось путем расширения экспортно-импортных операций (продажи хлебопродуктов и сырья за границу и приобретения оборудования). Однако установленные планы хлебозаготовок как в текущем, так и в следующем году были провалены. Дело в том, что ни промышленность, ни сельское хозяйство не создали для себя рынков расширенного производства. Деревня, «осереднячившись» в результате проводимой политики, приобрела полунатуральный характер и не удовлетворяла потребностей промышленности и города в товарной сельскохозяйственной продукции. В свою очередь, нужды индустриализации требовали иной ориентации производства, чем деревенский спрос. Товарный обмен между городом и деревней оказался нарушенным. Первому нечего было дать за товарные излишки крестьяне стали оставлять их в своем хозяйстве. Повсеместно обнаруживался дефицит и обострилась продовольственная проблема.
На почве недовольства нэпом возникла новая оппозиция, центром которой является индустриальный Ленинград. В отличие от торгово-промышленной Москвы Ленинград больше страдал от существовавших в то время противоречий, нерешенных проблем и трудностей, от возросших цен и товарного дефицита. Все лето 1925 г. на страницах «Ленинградской правды» печатались статьи, доказывающие превосходство питерского пролетариата, «творца трех революций» в России и единственного наследника славных революционных традиций. Выборы делегатов на предстоящий (XIV) партийный съезд проходили в обстановке бурных дискуссий на заводах и фабриках. Зиновьев, лидер ленинградской партийной организации, выступил против проводимой политики по отношению к крестьянству, осудив ее как «уступку кулачеству». В своей работе «Ленинизм» он громил теоретические построения Бухарина и высказывался против теории построения социализма в отдельно взятой стране.
На почве усиливающихся разногласий обозначился раскол внутри правящей политической элиты. Зиновьев и Каменев развернули кампанию против большинства в Политбюро. Они выражали настроения части партийного аппарата, недовольной мерами, направленными на развитие рыночных отношений. Коль скоро эти меры осуществлялись с помощью государственного регулирования, Каменев и Зиновьев определили советскую экономику не как социалистическую, а как госкапиталистическую. Одновременно они выступили с критикой бюрократизма в аппарате и усиливающейся роли партгосноменклатуры во главе с ее вождем — Сталиным.
Большое влияние на полемику оказала международная обстановка. Если в начале 1920-х гг. революционный подъем на Западе в какой-то мере вселял политическим лидерам надежды на мировую революцию, то последовавшие вслед за этим стабилизация и экономический подъем, которые совпали с временем признания СССР рядом государств, внесли доты пессимизма и разочарования. Новая оппозиция считала, что экономика СССР в результате проводимых мер вес больше интегрируется в мировое хозяйство (что соответствовало истине) и тем самым превращается в госкапиталистическую. Споры по теоретическим вопросам захлестнули в этот период практически все только что созданные коммунистические партий, в том числе и Коминтерн.
«Новая оппозиция» на XIV (декабрь 1925 г.) съезде ВКП(б) потерпела сокрушительное поражение, закулисно организованное партийно-государственной номенклатурой. Фактически на ее стороне оказались лишь ленинградские делегаты. Съезд констатировал наличие в партии уклона, недооценивавшего рост кулацкой опасности и середняка как центральную фигуру земледелия. Съезд в резолюции по отчету ЦК, с которым выступал Сталин, отметил, что второй уклон («новая оппозиция») представлял наибольшую угрозу. Одновременно съездом был взят курс на «социалистическую индустриализацию», на усиление планово-директивного начала в строительстве социализма. Советская историография не случайно называла этот съезд «съездом индустриализации».
Сразу после съезда был организован разгром ленинградской партийной организации. В Ленинград был высажен «десант» — особо назначенная комиссия под председательством опытного партийного бюрократа и верного сталинца В.М. Молотова, куда входили многие партийные деятели. Примерно месяц велась «обработка» местных коммунистов. В результате «форпост оппозиции» удалось уничтожить, была достигнута чуть ли не единодушная поддержка «генеральной линии». Ленинградскую партийную организацию возглавил последовательный сторонник Сталина С.М. Киров.
Однако с самой оппозицией не было покончено. Более того, весной 1926 F. на почве сближения идей происходит объединение «старой» и «новой» оппозиции в «троцкистско-зиновьевский блок». В него входили по большей части представители «старой партийной гвардии» — большевистской элиты старшего поколения: Троцкий, Зиновьев, Каменев, Крупская, Преображенский, Пятаков, Серебряков, Сокольников, Антонов-Овсеенко, Муралов, Шляпников и др. Точки зрения на причины переживаемых трудностей и методы их преодоления среди оппозиции практически совпали. Все ее представители провозглашали себя подлинными большевиками-ленинцами, борцами против оппортунизма и бюрократизма. Троцкий, например, в это время активно выдвигал теорию «преданной революции», опасности «термидора», ведущего к победе бюрократии над пролетариатом. Он также говорил о невозможности построения социализма в одной стране и неизбежном его перерождении, если таковой будет строиться.
Выход из создавшегося положения левые видели в «реконструкции нэпа», в проведении «сверхиндустриализации», в развитии тяжелой промышленности в целях удержания подступов к мировой социалистической революции. Основной огонь критики был обрушен на экономические построения Бухарина и «правых оппортунистов» — Рыкова, Калинина, Дзержинского, Томского и др. Сталина и его ставленников — Молотова, Куйбышева, Кирова и др. — левые отнесли к аппаратно-центристской группировке, бюрократически извращающей партийную линию.
В основу экономической программы левых легла теория «изначального (первоначального) социалистического накопления», окончательно сформулированная к тому времени Преображенским и Пятаковым. Суть программы — сделать «геркулесово усилие», чтобы вырваться из заколдованного круга нэповских проблем, совершить на них лобовую атаку, развернуть наступление социализма по всему фронту. Левые обвиняли Бухарина в том, что его программа предусматривает «черепаший шаг». Старая промышленность не может удовлетворить крестьянский спрос без реконструкции, поэтому каждый шаг в ту или иную сторону чреват кризисом. В стране огромное аграрное перенаселение, грозящее ростом безработицы. А главное, программа Бухарина означает усиление элементов капитализма (что, по мнению левых, было особенно опасно, так как вело к его реставрации).
Понимая чрезвычайность и искусственность своих мер, левые тем не менее считали, что они крайне необходимы как выход из того неустойчивого равновесия, в котором оказалась новая экономическая политика после завершения восстановительного периода. Дальнейшее развитие промышленности становится невозможным, так как находится в постоянной и сильной зависимости от крестьянского рынка, слабого, стихийного и неуправляемого.
План левых предполагал усиление налогового пресса на крестьянство, перекачку средств из деревни в город путем повышения цен на промышленную продукцию и обращения получаемых средств на нужды индустриализации. Чтобы сгладить наносимый деревне урон, намечалось бросить туда максимум организационных усилий, помочь в кооперировании крестьянских хозяйств, оттянуть из деревни лишние рабочие руки. В дальнейшем мыслилось постепенно сокращать долю средств, выделяемых на накопление за счет деревни, и капиталовложения в промышленность и возвратиться к органическому развитию экономики («троцкистская концепция затухающей кривой», как определил ее Сталин).
В социальной и политической области левые делали ставку на демократизацию партии, улучшение жизни рабочих, борьбу против «политических поползновений кулачества». В середине 1926 г. Зиновьев выступил против кампании «оживления Советов», которая, по его мнению, вылилась в засорение всей советской системы элементами новой буржуазии и бюрократии.
Оппозиция выступала также под флагом борьбы с «назначенчеством», подбором «верных людей», «проверенных лиц», «подмачивания», «подсиживания» идейных противников, их смещения с занимаемых постов.
Внутрипартийная борьба в 1926—1927 гг. характеризуется постоянным усилением позиций номенклатурного слоя, возглавляемого Сталиным. Идейные разногласия «правых» и «левых» для него имели второстепенное значение. Основная масса членов партии, как свидетельствуют многочисленные документы, шедшие снизу, плохо разбиралась в сущности теоретических расхождений политических лидеров, больше реагируя на те или иные повороты в текущих делах. «Генеральная линия» складывалась как причудливое смешение разнонаправленных действий, проводимых сталинским аппаратом. Всякое выражение инакомыслия превращалось в серьезную проблему. Попытки оппозиции воздействовать открыто на общественное мнение встречали неодолимые преграды, толкая ее на путь нелегальщины, а это, в свою очередь, создавало прецедент для политических обвинений. Отдельные оппозиционеры включились в активную пропагандистскую работу в первичных партийных ячейках на предприятиях и вузах Москвы и Ленинграда. За ними неотступно следовали агенты ОГПУ и отряды партийных инструкторов, разъясняющих «генеральную линию».
Партийный аппарат всячески вытеснял оппозицию, обвиняя ее в фракционной деятельности. На июльском пленуме ЦК ВКП(б) 1926 г. Политбюро было перетасовано в угоду Сталину. Зиновьев был заменен Рудзутаком, кандидатами в члены Политбюро стали лица из сталинского окружения: Андреев, Каганович, Киров, Микоян, Орджоникидзе. На следующем пленуме в октябре того же года Троцкий и Каменев были отстранены от деятельности Политбюро, Исполкому Коминтерна было предложено сместить Зиновьева с поста его председателя. XV партийная конференция (октябрь—ноябрь 1926 г.) устроила настоящую травлю оппозиции, представителям которой было отказано в выражении своих взглядов. От них требовали одного — публичного покаяния в своих ошибках. Конференция единогласно приняла тезисы «о возможности построения социализма в одной, отдельно взятой стране». Выдвигался лозунг: в кратчайший исторический срок догнать и перегнать передовые капиталистические страны.
Наступление на оппозицию усилилось в связи с так называемой «военной тревогой 1927 г.», вызванной осложнениями дипломатических отношений СССР с рядом стран (Англией, Польшей, Китаем и др.). «Большинство» ЦК под предлогом угрозы войны клеймило любую форму оппозиции. Весь 1927 г. был отмечен кампанией дискредитации оппозиционеров и их изгнания из партийных рядов. На организованных по стране партийных собраниях принимались резолюции, их осуждающие. «Последний бой» оппозиция решила дать осенью 1927 г., представив свою программу экономических реформ и демократизации партии накануне предстоящего XV съезда. Так как ЦК запретил распространение этой программы, оппозиция использовала нелегальные формы и юбилейные мероприятия, связанные с 10-летием Октябрьской революции. В ответ на это октябрьский пленум ЦК вывел Троцкого и Зиновьева из своего состава, а в ноябре обоих исключили из партии. На XV съезде ВКП(б) (декабрь 1927 г.) были исключены из ее рядов еще 93 видных оппозиционера. В начале 1928 г. большая группа их во главе с Троцким была сослана в Алма-Ату.
Между тем начиная с 1926 г. наметились признаки изменения «генеральной линии». Взгляды на причины этого высказываются разные, не исключается и воздействие критики со стороны оппозиции. Думается, однако, что изменения были продиктованы господствующими в советском обществе настроениями и интересами укрепляющейся номенклатуры. На словах еще сохранялась верность принципам нэпа, но на деле проводилась политика, ведущая к их свертыванию. На 1926/27 г. приходится налоговая реформа, которая акцентировала свое внимание на классовом расслоении деревни. Она меняла прогрессию обложения и систему распределения налогов. Если в 1925/26 г. от налога освобождалось 9% хозяйств, то на следующий год — 24%. В ближайшие годы намечалось увеличить эту долю до 35%. Одновременно резко возрастала налоговая прогрессия в сторону более зажиточных хозяйств.
В 1926 г. принимается новая инструкция по выборам в Советы, ограничивающая избирательные права зажиточных крестьян.
На протяжении 1926—1927 гг. отчетливо прослеживается нарастание централизации и административного нажима по всем направлениям государственной политики и отмечается ухудшение общего положения в стране.
XV съезд ВКП(б), который раньше почему-то называли «съездом коллективизации», был тем не менее очень важной вехой в советской истории. Он ознаменовал переход к планово-распределительной системе управления в связи с принятием директив пятилетнего плана развития народного хозяйства. В основу плана были заложены высокие темпы индустриализации, наступление на частнокапиталистические элементы города и деревни путем значительного повышения налоговых ставок, поощрительные меры в отношении беднейшего крестьянства и усиление кооперирования деревни. В то же время в директивах еще остаются следы разумной хозяйственной политики, указывается на необходимость сохранения равновесия, правильных пропорций между потреблением и накоплением, промышленностью и сельским хозяйством, учитываются возможности освоения природных и привлечения трудовых ресурсов, создания резервов и т.д. В составлении плана участвовало большое число специалистов. План был разработан в двух вариантах: минимальном и оптимальном. В целом же предполагалось через 5 лет достигнуть некоторого промежуточного уровня, обеспечивающего тем не менее существенный шаг вперед к социализму.
§ 5. «Год великого перелома»
Зимой 1927/28 г. разразился очередной кризис нэпа, приведший к корректировке всех направлений внутреннего и внешнего курса руководства страны. «Социалистическая индустриализация» приобретала все более зримые черты, переходя из плоскости теоретических дискуссий в практическое воплощение. Уже в августе 1927 г. ВСНХ отверг умеренные контрольные цифры на следующий хозяйственный год, потребовав более высоких капиталовложений в тяжелую промышленность. СТО одобрил строительство Днепрогэса и целого ряда других объектов, предусмотренных пятилетним планом.
Политика «социалистической индустриализации» была направлена на: 1) всемерное развитие государственного сектора как основы социалистической экономики; 2) внесение в управление народным хозяйством планового начала; 3) установление новых взаимоотношений между городом и деревней с учетом расширения крестьянского спроса не только на продукты потребления, но и на средства производства; 4) сокращение непроизводительного потребления («режим экономии»), с тем чтобы сэкономленные средства направить на строительство новых заводов и фабрик. При этом утверждалось, что «социалистическая индустриализация» может быть осуществлена только за счет внутренних источников накопления, так как СССР не мог рассчитывать на иностранные кредиты.
Программа «социалистической индустриализации» дополнялась планом реконструкции народного хозяйства, который предусматривал: изменение техники и способов производства в направлении развития энергетических мощностей, расширение массового производства, перенесение в экономику страны передовой американской и европейской технологии, рационализацию, научную организацию труда (НОТ), изменение общей структуры производства с целью развития отраслей тяжелой промышленности, перемещение производства к источникам сырья и энергии, специализацию районов в соответствии с их природными и социальными особенностями.
Несмотря на хороший урожай в 1927 г., государство встретилось с еще большими трудностями с хлебозаготовками, чем в прошлом году. Главную роль в торговле продуктами и снабжении ими населения в стране играл частник. В связи с этим была выдвинута задача полного его вытеснения за счет государственной и кооперативной торговли, воздействия на рынок путем регулирования цен. Цены на сельскохозяйственные продукты были снижены, тогда как на промышленные товары они оставались относительно высокими. Промышленность, направившая свои усилия на нужды индустриализации, не могла обеспечить расширение спроса. Крестьяне задерживали продажу излишков государственным органам. Государственные и кооперативные магазины и лавки оставались пустыми или были заполнены не пользующимся спросом товаром. Какие-либо поступления дефицитных продуктов неизбежно перекочевывали в руки частных торговцев и спекулянтов, которые в условиях постоянных нехваток товаров неимоверно «вздували» цены. Добавились слухи о надвигающейся войне, которые увеличивали ажиотажный спрос. В продовольственном снабжении городов наступило резкое ухудшение. Стали проявляться признаки общего недовольства и социальной напряженности.
План хлебозаготовок, намеченный на конец (октябрь — декабрь) 1927 г., провалился. Вместо 4,58 млн. т заготовленных за соответствующий период прошлого года удалось закупить только 2.4 млн. т, т.е. почти в два раза меньше. Экспортировать, собственно говоря, было нечего и закупать оборудование не на что, так как хлеб составлял главную статью вывоза. Вопрос теперь стоял так: либо отказаться от взятых высоких темпов индустриализации, либо пойти на какие-то экстраординарные меры. Таким образом, кризис хлебозаготовок стал тем катализатором, который ускорил и обострил социальные и политические процессы в стране и послужил поводом для смены курса политического руководства.
Чтобы лучше понять смысл и масштабы последовавших вслед за этим социальных катаклизмов, видимо, необходимо привести некоторые данные о социальной структуре советского общества накануне «великого перелома». Основой для них послужили сведения комиссии по налогообложению при СНК и СТО в 1927 г., сверенные с результатами переписи населения 1926 г. (см. таблицу).
