Империя Цин

Период восстания и войн в конце династии Мин продолжался свыше полувека - это был катаклизм, сравнимый по масштабам с монгольским нашествием. Хроники тех лет свидетельствуют об огромных заброшенных пространствах земли в Северном Китае, об отсутствии признаков жизни в только что <усмиренных> южных провинциях[111]. В провинции Шаньси погибло более половины населения, в некоторых округах низовий Янцзы - до 2/3 всех жителей[112]. Трагичной была судьба почти всех крупных городов; в Нанчане во время осады погибло от голода около 1 миллиона человек, в Цзянъине из 200 тысяч жителей в живых осталось лишь 53 человека[113]. По словам китайского историка, <за военными опустошениями следовали неурожаи, но все затмевали буйства Желтой реки>[114]. В 1671 году Хуанхэ прорвала давно не ремонтировавшиеся дамбы и затопила многие уезды; повсюду царил голод. Бедствия войны утихли только в 80-х годах XVII века, но голодающие и беженцы еще долго бродили в поисках пристанища по дорогам Поднебесной [115]

После маньчжурского завоевания начался процесс социального синтеза - процесс создания нового общества и государства. Маньчжуры с самого начала действовали в союзе с китайскими помещиками и обещали им, что после подавления крестьянских восстаний будут восстановлены порядки XVI века. Действительно, свод законов новой династии Цин в основном копировал законы эпохи Мин[116]. Был провозглашен лозунг: <Маньчжуры и китайцы одно целое и между ними отсутствует неравенство>[117]. Сохранились минская административная система, министерства и ведомства; чиновники, присягнувшие Цин, были оставлены на своих местах. На одну министерскую должность обычно назначали сразу двух чиновников - маньчжура и китайца. Земли помещиков сохранились в неприкосновенности. Еще в начале войны, в 1645 году, маньчжурское командование ввело смертную казнь за грабежи мирного населения[118].

Реально маньчжурское завоевание Китая привело к созданию нового сословного государства. Маньчжуры превратились в замкнутое привилегированное военное сословие, так называемые <восьмизнаменные войска>. После завоевания Северного Китая было произведено массовое переселение маньчжур в столичную провинцию Чжили. Каждый всадник получил поместье в 150 му (5-10 крестьянских участков); эти земли обрабатывали полученные при разделе пленных рабы. Рабы-оруженосцы сопровождали воина в поход. Князья и сановники - в том числе и служившие Цин китайские полководцы - имели сотни и тысячи рабов, которых в случае надобности призывали в войска. По маньчжурскому обычаю после смерти хозяина рабы и наложницы должны были следовать за ним в могилу - их отравляли ртутью и погребали вместе с их господином. Маньчжуры жили обособленно от китайцев, подчиняясь своим законам. Воин-маньчжур не мог породниться с китайцами, взяв в жены или наложницы китаянку; ему было запрещено заниматься ремеслами и торговлей[119]. Достигшие зрелости юноши сдавали экзамен на выучку, демонстрировали свое умение скакать верхом и стрелять из лука - это было единственное, что от них требовали, излишняя грамотность не поощрялась[120]. После этого юношей зачисляли в роты и направляли в один из гарнизонов. Гарнизоны маньчжурских войск были размещены по всему Китаю - однако около половины из 200-тысячного войска постоянно пребывало в столице Даду (теперешний Пекин)[121].

Во время завоевательной войны маньчжурские правители, до тех пор поклонявшиеся шаманам, объявили себя приверженцами конфуцианства. Однако поначалу племенная знать сохраняла свое могущество; главы восьми знатных родов входили в Совет князей и сановников, который существенно ограничивал власть императора. Знать пользовалась наследственными привилегиями на занятие важнейших должностей, в том числе должностей наместников и военных губернаторов. В процессе социального синтеза императорская власть постепенно усиливалась и приобретала абсолютный характер; в правление императора Юнчжена (1723-1736) Совет князей и сановников потерял былое значение. При Цянлуне китайцы составляли уже около половины членов Совета; китайцами были многие военные губернаторы. Влияние китайской культуры было настолько сильным, что маньчжурская знать была вынуждена давать своим детям конфуцианское образование[122].

Китайские чиновники, допущенные к отправлению должностей, происходили в основном из помещичьей среды. Экзаменационная система, с помощью которой производилось выдвижение чиновников, была до крайности коррумпированной, ученые степени получали благодаря протекции и взяткам; некоторые ученые титулы официально продавались и могли быть приобретены только состоятельными людьми. По данным, относящимся к 1748 году, 28% вновь назначенных чиновников не сдавали экзаменов, а приобрели степень за деньги[123]. Лица, сдавшие экзамены или купившие титул составляли сословие <шэньши> и пользовались различными привилегиями. Верность китайских чиновников обеспечивалась их огромными доходами: чиновникам было разрешено собирать в свою пользу дополнительные налоги[124]. Благодаря этим дополнительным сборам доход чиновника низшего ранга составлял около 5 тысяч лян [125] - то есть был равен доходу примерно ста крестьянских хозяйств. Это положение резко контрастировало с порядками времен Чжу Юаньчжана, когда доходы низших чиновников ненамного превосходили доходы крестьян. Политика завоевателей привела к формированию паразитической чиновничьей касты, верно служившей маньчжурам; стать чиновником и получать огромные доходы стало заветной мечтой многих образованных китайцев. Чиновничьих должностей было намного меньше, чем претендовавших на их <шэньши>; в конце XVIII века их было лишь 27 тысяч, а количество шэньши исчислялось сотнями тысяч [126]. Большинство <шэньши>, не получив постов, жили в своих поместьях, служили секретарями у чиновников, работали учителями в общинных школах, возглавляли общественные работы, руководили местными отрядами самообороны. Многие шэньши служили <наставниками> в системе <сельских собеседований>: каждые две недели <наставники> собирали крестьян для проведения <воспитательных бесед>, разъясняли постановления властей, обсуждали местные события, давали оценку <хорошим> и <плохим> поступкам сельчан (и регистрировали эти поступки)[127]. Жизнь крестьян до мелочей регламентировалась системой <стодворок> и <десятидворок>; без разрешения старосты крестьянин не мог забить свинью или поехать на рынок[128].

Маньчжуры заняли для поселения земли в столичной провинции; эти земли считались государственными и составляли примерно десятую часть всей пашни[129]. В остальных областях деревня оставалась во власти поддерживавших Цин помещиков - хотя число их заметно уменьшилось, многие погибли во время войн и восстаний. Повсюду царила разруха, поля лежали пустыми, по дорогам бродили толпы беженцев. Многие из них, чтобы как-то прокормиться, шли в кабалу к маньчжурам и селились на их землях в качестве немногим отличавшихся от рабов наследственных арендаторов, <тоучунженей>[130]. Маньчжурские императоры, пытаясь навести порядок, из года в год оглашали декреты о расселении беженцев; им давали семена, быков и на шесть лет освобождали от налогов[131]. <В первые годы династии император направил цензоров для инспекции земельных угодий... отмены жестоких поборов династии Мин и запрещения избыточных требований корыстных чиновников, - утверждает официальная хроника. - Было проведено новое обследование урожайности земель и установлен соответствующий земельный налог... Политика была такая, чтобы крестьяне были накормлены и одеты...>[132]. По сравнению с концом эпохи Мин налоги были немного уменьшены и составляли в среднем 1 доу зерна и 1 цянь серебра с 1 му. Помимо поземельного налога, существовал еще подушный налог, с 1723 года он взимался в качестве 10-20-процентной надбавки к поземельному налогу. После реформы 1723 года для каждого участка земли была определена фиксированная ставка налога, которая в дальнейшем уже не менялась[133]. В целом официальные налоги составляли примерно 1/10 часть урожая, но были еще дополнительные сборы в пользу местных чиновников; в 1753 году эта надбавка составляла примерно 20% к официальным налогам [134].

Резкое уменьшение численности населения в середине XVII века привело к появлению свободных земель и падению демографического давления. Это проявилось в снижении цен на зерно: по сравнению с концом XVI века цены уменьшились в пять-шесть раз и составляли 0,2-0,3 ляна за 1 дань[135]. Начало XVIII столетия характеризуется в источниках как время относительного благополучия. <:Дожди и процветание были много лет, так что все зерно было собрано и люди в деревнях счастливы>, - говорится в императорском указе 1708 года[136]. В другом указе говорится о быстром росте населения: <Страна жила в мире в течение долгого времени и население увеличивается день ото дня. Следовательно, поставка продовольствия постепенно становится недостаточной:>[137]. По оценке Чжоу Юаньхэ за первую половину XVIII века численность населения возросла со 100 до 180 млн. человек[138], а площадь пашни в середине столетия составляла лишь 7,8 млн. му - немногим больше, чем в конце эпохи Мин[139]. Общая сумма поземельного налога в 1753 году составляла 54 млн. лян[140], а в пересчете на зерно - 70-80 млн. даней, то есть намного больше, чем в XV веке (около 32 млн. даней). Учитывая всевозможные надбавки, обложение на 1 му было в два раза выше, чем при Минах.

Цена на зерно к середине века возросла вдвое, до 0,6-0,7 ляна за 1 дань[141]; еще быстрее росли цены на землю: в 1730-х годах 1 му средней земли стоил 7-8 лян, а в 1780-х годах - 50-60 лян. Сведения относительно заработной платы сравнительно немногочисленны, известно, в частности, что помощник ткача в Сучжоу получал в середине века 5 цяней в месяц[142], это эквивалентно поденной плате в 3,6 литра зерна в день.

Император Юнчжен[143] проявлял сильную обеспокоенность быстрым ростом населения: <В течение долгого времени страна жила в мире, и население быстро увеличилось, - говорится в указе 1723 года. - Поэтому урожаев едва хватает, чтобы обеспечить людей, и любой недостаток приведет к затруднениям и голоду: Единственно, чем правительство может помочь людям, - это освоение целинных земель>[144]. Указ разрешал крестьянам свободно, не спрашивая разрешения властей, занимать пустующие земли, а властям предписывалось давать поселенцам волов и семена. Правительство возлагало большие надежды на развитие рисосеяния на севере Китая, в столичной провинции Чжили - однако природные условия севера оказались неподходящими для риса и посадки не прижились[145]. В 1740 году местным властям было предписано содействовать крестьянам в террасировании холмов и освоении неудобных земель[146] - однако исследователи полагают, что все эти меры были по большей части декларативными[147]. Более того, источники свидетельствуют, что ирригационной системе не уделялось должного внимания, что многие оросительные каналы были засорены илом и обмелели[148]. Правительство не занималось развитием ирригации, возложив эти обязанности на местные власти[149]. При этом население продолжало расти - к 1800 году его численность приблизилась к 300 миллионам[150]. Французский историк М. Картье пишет, что <принимая во внимание отсутствие какой бы то ни было промышленной или сельскохозяйственной революции: огромный прирост населения в XVIII веке представляет для демографов настоящую загадку>[151].

Действительной причиной прогресса сельского хозяйства (и следовательно, роста населения) было совершенствование агротехники: распространение кукурузы, батата, арахиса, скороспелых сортов риса. В XVIII веке успехи стихийной крестьянской селекции привели к появлению риса, вызревавшего через сорок дней после высадки рассады - на десять дней раньше, чем прежде. Это дало возможность значительно расширить практику двухразовых посевов и увеличить урожаи. Кроме того, огромное значение играла интенсификация труда: пахота с использованием волов постепенно заменялась ручной вспашкой, когда тщательно обрабатывался каждый кустик риса[152]. Китайская технология возделывания риса требовала в десятки раз больших затрат труда, чем технология выращивания пшеницы в Европе[153]; в то же время она была примерно в десять раз более продуктивной. В низовьях Янцзы 1 му земли, средней по качеству, давал в двух урожаях примерно 800 цзиней риса[154] - то есть 1 гектар давал 79 центнеров в год; в Европе при трехпольной системе урожайность редко превышала 10 ц/га[155], то есть 1 гектар давал около 7 центнеров в год. К XIX веку возделывание риса превратилось в сложный технологический процесс, рассада выращивалась в специальных питомниках с регулируемым микроклиматом; оросительные системы поддерживали водный режим на затопленных полях, для борьбы с водорослями разводили карпов, а экскременты животных и людей считались драгоценным удобрением. К началу XIX века были сведены последние леса и китайский пейзаж принял современный облик - голая равнина и голые безлесные холмы, где каждый метр склона занят под посевы кукурузы, а все плоские участки разделены на клетки рисовых полей[156].

Рост численности населения приводил к дроблению крестьянских участков и разорению крестьян. Уже в начале XVIII века обследование нескольких провинций показало, что лишь 30-40% крестьян имеют свою землю, остальные вынуждены арендовать ее у помещиков; при этом многие крестьяне-собственники хозяйствовали на карликовых участках в 8-10 му[157]. В середине XVIII века положение ухудшилось, губернатор Хунани докладывал императору, что <ныне богатым дворам принадлежит уже пять-шесть десятых всех земель и те, кто раньше владел землей, теперь стали арендаторами>[158]. Деревню заполнили массы безземельных батраков, готовых работать за скудную похлебку. Дешевизна рабочей силы привела в падению цен на рабов; в 70-х годах XVIII века раб стоил в среднем 10 лян серебра, почти вдвое меньше, чем в прошлом веке[159]. В то же время месячное пропитание раба (1/2 даня риса) стоило 5 цяней, а рабочего можно было нанять за 6 цяней в месяц (10 цяней равны 1 ляну)[160]. Очевидно, что рабство стало невыгодным[161]; маньчжуры за выкуп отпускали своих рабов и сдавали поля в аренду. Уменьшились и поместья маньчжурских воинов; привыкнув к расточительности, они влезали в долги, разорялись и продавали свои земли ростовщикам - хотя такие продажи были запрещены законом и правительство иногда пыталось выкупить эти поместья. К середине ХVIII века маньчжурские солдаты лишились половины своих земель; многие из них жили на выдаваемые казной пайки[162].

Рис.2. Поденная плата в эпоху Цин (в пересчете на литры риса).

Страдая от малоземелья, многие крестьяне занимались подсобными промыслами. Современник свидетельствует, что в сельское местности <из каждых десяти семей восемь-девять занимаются ручным прядением и ткачеством>[164]. Распространялось и профессиональное ремесло, использующее станки: в районе Шанхая 200 тысяч ткачей изготовляли хлопчатобумажные ткани, а в районе Сучжоу половина крестьянских дворов занималась выделкой шелка[165]. Многие "лишние люди" уходили в города, которые снова разрослись до размеров эпохи Мин. Население старинного шелкового центра Сучжоу достигло 1 миллиона[166] - однако Сучжоу был вынужден уступить славу <шелковой столицы> Нанкину; большие шелковые мануфактура Нанкина имели по 500-600 рабочих. Поднялся из руин "фарфоровый город" Цзиндэчжэнь; хотя фарфоровое производство восстановилось не полностью, в Цзидэчжэне насчитывалось несколько сот тысяч ремесленников-гончаров. Более миллиона жителей насчитывалось в Ханчжоу и Фошаньчжене; крупнейшим портом, <воротами Китая> был Гуанчжоу. Ремесленники, проживавшие в городах, объединялись в цехи-<ханы>, устанавливавшие цены и правила торговли; для вступления в цех требовался трехмесячный стаж ученичества [167]. Как в эпоху Мин, при Цинах существовало много казенных мануфактур; частные предприятия жестко регламентировались, облагались высоким налогом и часто были вынуждены сдавать часть своей продукции государству по фиксированным ценам. Регламентации подлежала и частная торговля, повсюду стояли таможни, а цены на рынках контролировались особыми уполномоченными. Горные разработки и соляной промысел были государственной монополией, сдававшейся на откупа частным предпринимателям. Соляные откупщики были влиятельной кастой, напоминавшей французских откупщиков "габели"; они в больших масштабах занимались ростовщичеством, и их дома напоминали дворцы[168]. Другой государственной монополией, сдававшейся на откупа, была монополия внешней торговли. С середины ХVIII века внешняя торговля была сосредоточена в Гуанчжоу, где ей занималась казенная купеческая гильдия "гунхан". Прикрытый мощными фортами порт Гуанчжоу был единственными воротами в Китай, местом, где цивилизация Востока соприкасалась с цивилизацией Запада. Первые португальские корабли появились у Гуанчжоу еще в 1516 году, вслед за португальцами, в ХVII веке, у берегов Китая появились голландцы и англичане, но лишь в эпоху Цин торговля с Европой приобрела значительные размеры. В середине XVIII века главным товаром китайского экспорта был шелк, стоимость вывезенного шелка достигала 1 млн. лян в год[169]. В 1784 году Англия резко снизила таможенные пошлины на чай, с этого времени начался <чайный бум>; за двадцать лет английские закупки в Китае увеличились в четыре раза, достигнув 7,5 млн. лян[170].

К началу XIX века численность населения Китая достигла 300 млн. человек. За вторую половину XVIII столетия цены на рис возросли с 6-7 до 30-40 цяней за 1 дань, то есть в 5-6 раз[171]. Заработная плата тоже возросла, но в меньшей степени; дневная зарплата в зерновом исчислении составляла около 2 литров зерна; этого едва хватало на пропитание. Таким образом, реальная заработная плата за полвека уменьшилась в полтора раза и приблизилась к голодному минимуму. Высокопоставленные чиновники в один голос утверждали: "Население растет, и сто бед происходят прежде всего от того, что население слишком велико"[172]. Даже сам император Цяньлун сетовал, что "не хватает места на полях для домов, а между теми, кто тянет двор и едоками образуется диспропорция не в пользу кормильцев"[173]. В 1793 году сановник Хун Лянцзи представил двору трактат с предупреждением о грядущих бедствиях. <Количество земли и жилья может увеличиться в 2 раза, в крайнем случае в 3-5 раз, в то время как население возрастет в 10 или в 20 раз: - писал Хун Лянцзи. - Знает ли природа средства от перенаселения? Наводнения и засухи, болезни и эпидемии - вот что предлагает нам природа в качестве лекарства:>[174] Китайский сановник говорил о грядущем наступлении голода и предупреждал, что многие не согласятся тихо умирать на дорогах, что, в конце концов, начнутся восстания[175].

Позднее, в ХХ веке, европейские социологи назвали Хун Лянцзи <китайским Мальтусом>. Однако, в отличие от Мальтуса, Хун Лянцзи просто описывал то, что видел своими глазами, и справедливость его предупреждений была понятна каждому. Голод и эпидемии были повсеместным явлением, города были переполнены беженцами и нищими, которые спали прямо на улицах. После морозной ночи 1 февраля 1796 года на улицах Пекина было подобрано 8 тысяч замерзших нищих[176]. Однако за рассуждениями о грядущих бедствиях не следовало никаких дел. Еще в середине XVIII века один из высших сановников Цяньлуна предлагал ограничить земли помещиков максимальными размерами в 30 цин, а излишки раздать беднякам. Предложение было отвергнуто как <нереальное>[177]. В конце правления Цяньлуна действительная власть находиласть в руках временщика Хэшеня, которого не интересовало ничего, кроме личного обогащения. Хэшень открыто грабил казну, его сокровища превосходили доход государства за восемь лет[178].

В 1796 году пророчество Хун Лянцзи стало сбываться: на востоке страны началось большое крестьянское восстание, которое охватило шесть провинций и продолжалось девять лет. Поднявшая крестьян на восстание секта <Белого лотоса> проповедовала уравнение имуществ, повстанцы убивали всех маньчжур и помещиков. Решимость восставших была такова, что уходя в повстанческую армию, они сжигали свои дома. Маньчжурские войска потерпели несколько поражений, и правительство было вынуждено прибегнуть к помощи местных ополчений, сформированных помещиками и шэньши. Каратели применяли <тактику выжженной земли>; при подавлении восстания погибло несколько сот тысяч человек[179].

Восстание не привело к переменам в государственной политике - наоборот, оно ускорило разложение государства. Если при Цяньлуне правительство до какой-то степени контролировало местные власти, то теперь дела управления были оставлены на произвол судьбы. К 1820-м годам коррупция и воровство достигли небывалых размеров. Один из цензоров, проверявший сметы работ по укреплению дамб на Хуанхэ, с удивлением отмечал, что было разворовано лишь 3/5 отпущенных средств - обычно крали больше[180]. Деревня была отдана на произвол местных властей, помещиков и шэньши. Дополнительные сборы с крестьян многократно возросли - причем центральные власти даже не знали их объемов. Северные провинции, обеспечивавшие хлебом столицу, должны были в счет налогов поставлять 4 млн. даней зерна - в действительности чиновники собирали 14 млн. даней[181]. У крестьян вымогали деньги под любыми предлогами. При сдаче налога зерном устанавливались дополнительные сборы за обмер зерна и его прием, за составление квитанции, на <чай и фрукты>, сборы в пользу смотрителя, стражника, на ремонт амбара, на <усушку>, за транспортировку, за то, чтобы поставить печать на квитанции, за свечи. Если крестьянин пытался возражать, то его обвиняли в отказе платить налоги, угрожали судом и требовали взятку, чтобы замять дело. Уездный суд был местом, к которому крестьяне боялись приблизиться; всякое разбирательство превращалось для них в сплошную цепь вымогательств; семьи, рискнувшие обратится в суд обычно разорялись еще до окончания дела. Полиция при любом обращении прежде всего требовала <подъемных>, но в действительности вовсе не занималась расследованием дел. Обычной практикой был сговор полиции с грабителями и бандитами, которые регулярно платили полицейским чинам <отступное> [182]. Армия не могла и не желала бороться с разбойниками; воровство среди офицеров дошло до того, что солдаты получали довольствие гнилым зерном. Многие солдаты и офицеры курили опиум; нередко они вступали в сговор с разбойниками и под видом карательных операций грабили мирное население [183].

Произвол властей не распространялся на местных шэньши - поскольку их защищали привилегии этого сословия. Император Цзяцин отмечал, что <северные шэньши и <большие дома> отказываются платить налоги и сборщики не смеют даже приходить к ним:>[184]Недоимки <злостных шэньши> разверстывались на окрестных крестьян. Более того, даже неслужившие шэньши в знак уважения к ним властей получали свою долю собираемых чиновниками дополнительных сборов[185]. Многие <злостные шэньши> были помещиками, <местными магнатами>; они возглавляли <большие дома> и <богатые семьи>. В южных провинциях 70-80% крестьян были арендаторами на землях помещиков[186]. Как отмечают специалисты, это была <кабальная голодная аренда>[187]. При заключении арендного договора с крестьянина требовали залог в размере годового урожая с участка, это сразу же делало его кабальным должником ростовщика-помещика. Помещики и их управляющие часто измеряли рис в <арендных ху>, по своему произволу увеличивая объем арендной платы. Еще хуже было положение батраков: обычная оплата батрака составляла около 10 тысяч вэней в год[188] - при цене риса в 3000 вэней за дань[189]это составляло 1,2 литра зерна в день; даже с учетом хозяйских харчей эта плата была чрезвычайно низкой. Батраки не имели возможности жениться и обзавестись семьей, по существу, они находились в кабале у хозяев[190]. По цинским законам, арендатор, не уплативший положенное, подлежал телесному наказанию с последующим взысканием задолженности. <Местные магнаты> держали стражников, имели свои тюрьмы, творили над арендаторами и должниками свой суд (хотя формально это было запрещено). В случае провинности арендаторов секли плетьми, их жен и дочерей превращали в помещичьих рабынь и наложниц. На случай бунта бедняков существовали содержали отряды сельской милиции, которыми командовали те же помещики; таким образом <местные магнаты> держали в руках всю округу[191].

В 1825 году численность населения достигла 370 миллионов. В низовьях Янцзы люди жили на воде; 35 тысяч джонок ежедневно уходили на рыбную ловлю и обитавшие на них рыбаки, по словам современника, не умели ходить по суше[192]. Разорение крестьян дошло до такой степени, что в некоторых районах помещикам принадлежало 9/10 земли; а все имущество земледельцев было заложено и перезаложено. "Если вся одежда и утварь были проданы, то закладывали землю и орудия труда, - свидетельствует современник. - Если не было земли и орудий, то продавали скот, если не было уже вещей, то продавали детей и так шло, пока все не кончалось"[193]. "Из каждых десяти дворов трудно найти хотя бы два-три, где бы люди не стонали от голода и холода и могли бы свести концы с концами к началу нового года"[194]. Были случаи, когда крестьянин шел на казнь вместо совершившего преступника помещика, чтобы его семья получила клочок земли. Деревня была переполнена безработными батраками. Ученый Гун Цзычжень писал, что безработные "составляют около половины населения... Богатые дворы стали бедными, бедные - голодными. Образованные шэньши мечутся туда-сюда, но все бесполезно, поскольку все обнищали. Китай на пороге потрясений..."[195]

Если во времена кризисов в конце Хань, Сун и Мин "честные чиновники" пытались что-то предпринять и выступали с проектами уравнительного передела земель, то теперь они признавали, что "все бесполезно". Голод и эпидемии были постоянным явлением. В 1821-1823 годах в Пекине 3 раза вспыхивала эпидемия холеры. По рассказам очевидцев, из каждых девяти ворот столицы каждый день вывозили до восемьсот трупов[196]. В 1831 году низовья Янцзы жестоко пострадали от сильного наводнения. Из всех провинции постоянно докладывали о стихийных бедствиях, наводнениях, неурожаях, голоде. Не все из этих сообщений были достоверными: дело в том, что в 1820-х годах аграрный кризис достиг такой остроты, что крестьяне уже не могли платить налоги, и в оправдание недоимок провинциальные власти <придумывали> наводнения и неурожаи[197]. В 1830 году недоимки по налогам достигли 30 млн. лян; правительство <простило> эти недоимки, но они снова стали копиться и через девять лет достигли 39 млн. лян[198].

	Год	Площадь пашни, млн. цин	Население, млн.	Площадь пашни на душу нас., му
		5.5	105.3	5.2
		6.1	101.7
		7.2	130.6	5.5
		7.8	183.7	4.3
		7.8	208.1	3.8
		7.9	361.6	2.2
		7.4	398.9	1.9
		7.7	432.2	1.8
Табл. 1.Население и площадь пахотных земель в Китае[199].

И без того тяжелое экономическое положение Китая усугублялось в результате торговой экспансии европейских держав. Поначалу, во времена <чайного бума>, англичанам приходилось расплачиваться за китайские товары серебром; это привело к удешевлению серебра в Китае - к <революции цен>, подобной той, которая сопровождала приход европейских купцов в Индию. Как отмечалось выше, в конце XVIII - начале XIX века цены на рис значительно возросли, возросла и заработная плата - но намного меньше. В конце концов, англичане нашли способ оплатить свои расходы в Китае. Не останавливаясь ни перед чем ради прибыли, английская Ост-индская компания развернула широкую торговлю наркотиками; производившийся в Индии опиум стал главным товаром, который поставляли англичане на рынки Китая. Торговля опиумом была запрещена китайскими законами, но цинское правительство находилось на крайней степени разложения и практически уже не контролировало таможни. Английские купцы платили таможенникам огромные взятки, и корабли с опиумом беспрепятственно разгружались в порту Гуанчжоу. Когда в 1839 году китайские власти предприняли-таки попытку прекратить эту торговлю, Англия начала войну и заставила Китай легализовать торговлю опиумом. Обороты этой торговли были таковы, что всех товаров Китая не хватало для оплаты наркотиков; началась утечка из страны серебра; в 1830-х годах она приняла огромные масштабы. В результате серебряную инфляцию сменила дефляция; в 1830-50-х годах цены на рис упали вдвое, соответственно возрос курс ляна по отношению к разменной медной монете. В действительности на рынках ходила в основном медная монета, и в медной монете цена зерна почти не менялась[200]. Однако налоги собирались в условном серебряном исчислении, и рост курса серебра на практике привел к двойному увеличению налогов. <Раньше денег, вырученных от продажи трех доу риса хватало на уплату налогов с одного му земли, да еще и оставалось, а теперь после продажи 6 доу риса не хватает на налоги:> - свидетельствует современник[201].

Рис. 3. Кривая численности населения Китая в XVII - XIX веках (реконструкция Чжоу Юаньхэ).

Скачкообразный рост показателей численности населения в 1740-х и 1770-х годах объясняется улучшением учета. Падение показателей 1810-х и 1820-х годах объясняется отсутствием учета в областях, охваченных восстаниями.

Рост налогов стал последней каплей, переполнившей терпение простого народа. В исторической хронике <Дунхуалу> с 1841 по 1849 год было зарегистрировано 110 восстаний в различных провинциях страны[203]. Революция была неизбежна, и истории оставалось найти ее лидеров и написать на знаменах ее лозунги. Впрочем, в силу давней традиции было известно, что эти знамена будут красными и на них будет написан лозунг передела земель. Оставались некоторые детали - но именно детали создают облик эпохи, отличающий ее от того, что уже было однажды. В ХIV веке на красных знаменах было написано изречение перса Мани: "Кто богат - будет бедным", в ХIХ веке с этих знамен - в эти моменты открывается величие истории - с красных знамен повстанцев глядел лик Иисуса Христа.

Когда-то давно, во времена Римской империи, христианство было великой социалистической религией и опорой древнего социализма на Западе. Христианские миссионеры, прибывшие в Китай в ХVI веке, по-прежнему учили, что "все люди - братья" и "кто не работает - тот да не ест". Их изгоняли, но они возвращались, и их пропаганда дала грозные всходы.

Великий Старший Брат Иисус предрек, что небесное царство грядет, что оно придет на землю. Ныне Отец Небесный и Небесный Брат, спустившись на землю, основали как раз это Царство Небесное - <Тайпин тянго>[204].

Так писал в своей прокламации вождь восставших Хун Сюцюань, провозгласивший себя младшим братом Иисуса. Хун Сюцюань был бедным деревенским учителем, случайно познакомившимся с христианскими миссионерами в Кантоне. Он семь лет бродил по дорогам Южного Китая, проповедуя, что "вся Поднебесная - одна семья, все люди братья" и "повсюду должно быть полное равенство"[205]. В июле 1850 года он собрал у горы Цзиньтянь 20 тысяч верующих и провозгласил создание "Тайпин тянго" -"Небесного государства всеобщего равенства и благоденствия". Это государство было военно-монашеским орденом, члены которого отрекались от семьи, детей и имущества ради священной борьбы с "дьяволами"-маньчжурами и служившими им китайскими помещиками. Голодающие крестьяне толпами присоединялись к тайпинам, и их поход на Янцзы напоминал движение лавины; когда тайпины пришли к Южной Столице, Нанкину, их было уже больше миллиона. В марте 1853 года тайпины взяли Нанкин и создали в долине Янцзы большое государство, просуществовавшее десять лет. На территории, подвластной тайпинам, была упразднена помещичья собственность, крестьяне объединялись в коммуны по 25 семей с общей "священной кладовой" и церковью[206].

Европейские державы воспользовались гражданской войной в Китае, чтобы полностью <открыть> страну для опиумной торговли. В сентябре 1860 года англо-французские войска овладели Пекином. Цинское правительство приняло все условия европейцев - и получило за это европейское оружие для борьбы с тайпинами. В 1863 году тайпинское восстание было подавлено вооруженной европейскими пушками "непобедимой армией". По оценкам специалистов, погибло более 50 миллионов человек[207]- это была одна из самых страшных катастроф, когда-либо происходивших на Земле. Характерно, однако, что наибольшие потери принесли не военные действия, а сопровождавшие их голод и эпидемии. Летом 1855 года Хуанхэ прорвала давно не ремонтировавшиеся дамбы и, уничтожая все на своем пути, нашла себе новую дорогу к морю севернее Шаньдуна. Эта гигантская катастрофа привела к гибели семи миллионов человек. Уже после войны, в 1877-78 годах на Севере разразился страшный голод, унесший жизни примерно десяти миллионов человек[208]. "Поля заброшены, повсюду виднеются кости, не курятся дымки в очагах, - писал современник. - Немногие оставшиеся в живых днем собирают дикие травы, чтобы утолить голод, ночью - спят на голой земле"[209].

Китай вступил в новый период своей истории.

***

Переходя к анализу истории Китая в период Цин, необходимо отметить, что роль перенаселения как ведущего фактора социально-экономического развития, признается практическими всеми специалистами, изучавшими этот период. Среди отечественных исследований, освещающих роль этого фактора, мы можем отметить цитировавшиеся выше работы А. Д. Дикарева, В. П. Илюшечкина, М. В. Крюкова, О. Е. Непомнина, Н. И. Тяпкиной, А. Н. Хохлова, среди китайских - прежде всего работу Чжоу Юаньхэ[210]. Для Э. С. Кульпина и А. С. Мугрузина цинский цикл послужил основной моделью для разрабатываемой этими авторами циклической теории; в последнее время ссылки на эту теорию появляются и в учебных пособиях[211]. Обилие материала и степень изученности проблемы позволяют нам ограничиться минимальным комментарием.

Маньчжурское нашествие было очередным завоеванием Китая варварами, и история Империи Цин с необходимостью началась с синтеза маньчжурских и китайских социальных традиций. В данном случае синтез был облегчен тем обстоятельством, что маньчжуры с самого начала выступали в роли союзников китайских помещиков в развернувшейся в XVII веке гражданской войне. Таким образом, власть маньчжур была властью китайских помещиков, и, в отличие от предыдущего цикла, помещичья собственность была сохранена и преобладала уже в начале эпохи Цин. Господство помещиков проявлялось в том, что местное чиновничество формировалось из помещиков, и в том, что чиновники собирали дополнительные налоги в размерах, не ограниченных центром (в дальнейшем эти налоги делились между чиновниками-помещиками). С другой стороны, власть завоевателей подразумевала высокий уровень центральных налогов, все эти факторы изначально сужали экологическую нишу китайского этноса. Однако, несмотря на эти обстоятельства, считается, что численность населения в цинском цикле значительно превысила соответствующие показатели предшествующего цикла (хотя в действительности мы не знаем, какова была численность населения в эпоху Мин). Это увеличение населенности можно объяснить усовершенствованием технологии возделывания риса, распространением кукурузы и батата, а также окончательным переходом к мотыжному земледелию, когда все пастбища были отданы под пашни и каждому кустику риса уделялось особое внимание. Однако, в отличие от предыдущего периода, правительство не играло активной роли в подъеме сельского хозяйства; у нас нет данных о крупном ирригационном строительстве. Власть Цинов изначально была ограничена властью помещиков - и поэтому она была слабой. При Цинах не было <чистых чиновников>, которые бы требовали реформ; все рассуждения о будущем сводились к печальной констатации фактов.

В целом, можно считать, что период восстановления продолжался с 80-х годов XVII века да середины XVIII века. Для этого периода характерны: относительно высокий уровень потребления основной массы населения, рост населения, рост посевных площадей, строительство новых (или восстановление разрушенных ранее) поселений, низкие цены на хлеб, низкие цены на землю, дороговизна рабочей силы, ограниченное развитие городов и ремесел, внутриполитическая стабильность. С середины XVIII века начинается Сжатие, мы отмечаем низкий уровень потребления основной массы населения, частые сообщения о голоде и стихийных бедствиях, крестьянское малоземелье, разорение крестьян-собственников, рост помещичьего землевладения, рост ростовщичества, распространение долгового рабства, уход разоренных крестьян в города, рост городов, бурное развитие ремесел и торговли, падение уровня реальной заработной платы, дешевизну рабочей силы, высокие цены на хлеб, высокие цены на землю, большое количество безработных и нищих, голодные бунты и восстания, активизация народных движений под лозунгами передела собственности и социальной справедливости. В середине XIX века разразился экосоциальный кризис: восстания и гражданские войны, голод, эпидемии, гибель больших масс населения, принимающая характер демографической катастрофы, разрушение или запустение многих городов, гибель значительного числа крупных собственников и частичное перераспределение собственности.