История Древнего мира, том 1. Ранняя древность 3 страница

Ибо всякие касающиеся человека закономерные и целенаправленные (либо мнимоцеленаправленные) явления мира, всякие явления, имеющие неизвестную, но несомненную причину, мыслились и чувствовались как вызванные разумной волей. На опыте наблюдать связь между причиной и следствием человек мог, сущности, почти исключительно в пределах своей собственной деятельности, а потому причину чувственно представлял себе как акт воли. Тем самым за всяким явлением мира мыслилось разумное движущее им существо, которое следует умилостивлять в свою пользу. Это существо, или божество, мыслилось не духовным ибо нематериальный дух — это тоже абстракция, для словесного выражения которой, а следовательно, и для воображения которой не было средств), а материальным. Оно могло отличаться от человека могуществом, злобностью — чем угодно, но не духовностью.

Божество не отличалось от человека также и бессмертностью, потому что человек не имел средств чувственно пли словесно представить себе смерть как небытие. Умерший был для него перешедшим из жизни здесь в жизнь где-то в другом месте; точно так же и родившийся был перешедшим из жизни где-то в другом месте к жизни здесь. Еще одним переходом из одного бытия в другое бытие был переход из детства: мальчика — в полноправного воина, девочки — в девушку брачного возраста; такой переход часто сопровождался обрядом инициации (посвящения), включавшим испытания стойкости юноши или девушки против боли (например, путем обрезания крайней плоти, нанесения ран или ожогов), против страха и т.п., а также передачу новому поколению опыта предков, запечатленного не только в приемах труда разного рода, но и в мифах как чувственно-образном постижении предполагаемых причин и связей явлений.

Миф нельзя отделить и от обряда (ритуала). Свои действия первобытный человек осмысляет так же чувственно-ассоциативно, а не абстрактно-логически, как явления мира. Некоторые практические действия (например, технические трудовые приемы) он при этом осмысляет хотя и ассоциативно, по вполне правильно, так как действие здесь очевидно зависит от зрпмо проявляемой человеческой воли. Другие, ритуальные действия человека были обусловлены предположительными причинами явлений мира, заключающимися в воле божеств; божества же и их деяния воссоздавались в мифах (как мы уже видели) по ассоциациям, не имеющим строго логического характера, ассоциациям образно-эмоциональным. Неудивительно, что и воздействие на (божественные!) причины явлений оказывалось тоже ассоциативно-эмоциональным, а но логическим. Например, если имя-материальная часть божества, то называющий это имя разве не овладевает в какой-то море самим богом? Не способствует ля брачный акт с женщиной, воплощающей (как «актриса») богиню, оплодотворению самой богини, а также плодородию земли, которую эта богиня но только ведает, но которой и сама является? Обряд том более действен, что для первобытного человека как бы нет абстрактного физического времени. Современные люди, конечно, знают, что физическое время разворачивается равномерно, всегда в одном направлении; по в ощущении мы воспринимаем не время, а только наполняющие его события или их ожидание. Если того и другого много, кажется, что прошло много времени, если ничего не происходит, время кажется протекшим быстро. Так же ощущает время и первобытный человек — в той мере, в какой он мог соотносить его с событиями собственной жизни)Напомним, что в древности но было ни постоянный эры для отсчета лет, ни постоянных подразделений суток: дневное время просто делилось на утро, полдень и вечер, и ночь — на несколько «страж» (дежурств войной) в зависимости от гарнизонных обычаев). Труднее было определить такую точку во времени, которая не соотносится с нашей жизнью, ни даже с жизнью близких предков, о которых нам еще известно. А мифологические события, скажем рождение солнца богиней или рождение другой богиней хлебов из земли, н вовсе не имеют определенной точки во времени, к которой можно было бы их привязать, потому что солнце ведь восходит каждый день и хлеба всходят ежегодно; а поэтому обряд, совершаемый сегодня, вполне может считаться воздействующим на мифологические события, происходившие некогда, во всяком случае содействующим их регулярному повторению.

В этом мифологическом мироощущении, которое нельзя еще назвать философией и неизвестно, можно ли назвать религией, присутствует и своя протоэтика: из сюжета мифа видно, что хорошо и что плохо. Однако эта протоэтика носит несколько автоматический характер: она не строится в виде логической системы; просто то, что полезно для своей общины, сотоварищей, детей,— хорошо; а так как за гранью своей общины все люди враги, то перехитрить или убить их — безусловно хорошо. А то, что плохо, большей частью магически заворожено, табуировано; сделаешь запретное — умрешь, даже не потому, что за это убьют, а от страха перед самим табу. Здесь этика неотделима от первобытной магии: так, пролитие крови (помимо поля брани) оскверняет в силу магических свойств крови, независимо от того, благо или зло убийство; а съесть запретную пищу, или присутствовать при запретном ритуале, или сожительствовать с женщиной запретной степени родства, или всуе назвать имя божества может оказаться гораздо большим грехом, чем грех убийства, от которого можно избавиться с помощью выкупа и очистительного обряда.

Вот с каким отягощающим идейно-эмоциональным наследством подошло человечество к грани цивилизации. Если к этому прибавить необеспеченность урожаев, беззащитность против болезней и стихийных бедствий, несовершенство жилья, одежды и утвари, отсутствие гигиенических представлений, то станет ясно, насколько трудно было жить в тогдашнем мире. Не нужно при этом думать, что какой-нибудь гений-одиночка был способен объяснить людям ошибочность тех или иных их воззрений и увлечь за собою: в эпоху развития, которое, с нашей точки зрения, было необычайно постепенным и медленным, вес имел только коллективный опыт предков, как раз и воплощенный в мифах и ритуалах. Успех одиночки, не последовавшего учениям предков, представлялся бы случайным пли обусловленным какой-либо неучтенной магией, а потому, быть может, зловещим.

Однако едва ли следует смотреть свысока на древних людей с их мифотворчеством: в жизни сегодняшнего человечества также есть множество живучих, ни на какой логике не основанных заблуждений, предрассудков, например в оценке чужих наций, в приметах и т.п., которые являются самыми настоящими мифами, тоже сложившимися не логическим, а эмоционально-ассоциативным путем. Многие ошибочные научные гипотезы также мало отличаются от мифов. Кроме того, мифологический в целом характер мышления первобытного человека допускал возможность вполне здравых обобщений там, где его коллективного опыта хватало для усмотрения действительных причин явлений и проверки истинности умозаключений.

Рассматривая основные черты раннего периода древней истории, мы остановились на своеобразном типе мышления людей того времени, так как иначе трудно было бы объяснить, почему в эту эпоху развития человечества такую огромную роль играли религия, храм, обряд, миф, жречество. Почему именно жречеству доставалась львиная доля впервые создававшегося прибавочного продукта? Конечно, наивно объяснение рационалистов XVIII в., да и многих антирелигиозников XX в., которые видели причину прежде всего в сознательном обмане народа жрецами. Нет сомнения, что жрецы как социальная группа во все времена не забывали о собственных интересах. Но следует учитывать, что верующими в те времена были все без малейшего исключения, и, конечно, жрецы в том числе.

Особо важная общественная роль, которую с самого начала цивилизации стали играть профессиональные исполнители религиозных обрядов, объясняется прежде всего том, что сами эти обряды рассматривались всем населением как важнейшее средство обеспечения благополучия всей общины. Богатства храмов первоначально были страховым фондом всей общины; тысячелетиями большинство земледельческого населения ело мясо только во время жертвоприношения богам.

Вспомним также и о том, что создание рабовладельческого способа производства было тогда явлением прогрессивным, способствовавшим наибольшему развитию производительных сил и повышению жизненного уровня наибольшего возможного в ту эпоху числа людей; а первобытное общество, несмотря на господствовавшее в нем равенство людей — как правило, голодное равенство,— превращалось в отсталый строй. Между тем именно о возвращении первобытного прошлого мечтало тогда угнетенное человечество. Народные массы все еще жили мифами и обрядами, унаследованными от первобытности. Коллективный опыт предков, выраженный в этих мифах и обрядах, все еще. во многом определял мировоззрение и социальную психологию людей. Это мировоззрение, независимо от политического строя каждого отдельного общества, имело авторитарный характер, ибо опиралось на непреложный авторитет «тех, кому ведать надлежит»,— кто считался унаследовавшим власть и мудрость предков. Лишь во второй период древности в Греции и в некоторых передовых обществах Востока авторитарное мышление стало терять власть над умами: ничто не принималось на веру, каждое положение надо было доказывать (см. «Расцвет древних обществ», лекция 14). Но и тогда, когда по истечении 2500 лет истории древнего классового общества наряду с религиозным мировоззрением начало появляться научное мировоззрение и философия, философия эта была идеологией господствующего класса; широким народным массам опа оставалась чужда.

Литература:

Дьяконов И.М. Возникновение земледелия, скотоводства и ремесла. Общие черты первого периода Истории Древнего Мира и проблема путей развития./История Древнего мира. Ранняя Древность. - М..-Знание, 1983 - с. 31-56

Лекция 2: Города-государства Шумера.

Создание упорядоченной ирригации в низовье Евфрата.

Во вводной лекции к этому разделу было рассказано о ходе возникновения первого классового общества и о том специфическом пути его развития, который сложился в нижней части долины Евфрата — в древнем Шумере и в долине Нила — в Египте. Рассмотрим конкретнее, как шло историческое развитие в ранней древности в нижней долине Евфрата, или Нижней Месопотамии(Месопотамией древние греки называли междуречье Тигра и Евфрата. Сейчас территория исторической Месопотамии входит в Турцию, Сирию и Ирак. Нижнюю Месопотамию (южную часть совр. Ирака) называют также Двуречьем.).

Мы уже знаем, что эта страна, отделенная от всей остальной Передней Азии едва проходимыми пустынями, была заселена еще примерно в VI тысячелетии до н.э. В течение VI—IV тысячелетий поселившиеся здесь племена жили крайне бедно: ячмень, высеваемый на узкой полосе земли между болотами и выжженной пустыней и орошаемый нерегулируемыми и неравномерными разливами, приносил небольшие и неустойчивые урожаи. Лучше удавались посевы на землях, которые орошались каналами, отведенными от небольшой реки Диялы, притока Тигра. Лишь к середине IV тысячелетия до н.э. отдельные группы общин справились с созданием рациональных осушительно-оросительных систем в бассейне Евфрата.

Бассейн нижнего Евфрата — обширная плоская равнина, ограниченная с востока р. Тигром, за которым тянутся отроги, Иранских гор, а с запада — обрывами Сирийско-Аравийской полупустыни. Без надлежащих ирригационных и мелиорационных работ эта равнина местами представляет собой пустыню, местами — болотистые мелководные озера, окаймленные зарослями огромных тростников, кишащих насекомыми. В настоящее время пустынная часть равнины пересечена валами выбросов от копки каналов, и если капал — действующий, то вдоль этих валов тянутся финиковые пальмы. Кое-где над плоской поверхностью возвышаются глинистые холмы — телли и зольные — ишаны. Это развалины городов, точнее — сотен существовавших последовательно на одном и том же мосте сырцовых кирпичных домов и храмовых башен, тростниковых хижин и глинобитных стон. Однако в древности здесь еще не было ни холмов, ни валов. Болотистые лагуны занимали гораздо больше пространства, чем ныне, протянувшись поперек всего нынешнего Южного Ирака, и лишь на крайнем юге попадались низменные безлюдные острова. Постепенно ил Евфрата, Тигра и бегущих с северо-востока эламских рек (впадавших тоже в Персидский залив, как и Тигр с Евфратом, но под углом к ним в 90°) создал наносный барьер, расширивший к югу территорию равнины километров на 120. Там, где раньше болотистые лиманы свободно сообщались с Персидским заливом (это место называлось в древности «Горьким морем»), теперь протекает р. Шатт-эль-Арабд в которой ныне сливаются Евфрат и Тигр, ранее имевшие каждый свое устье и свои лагуны.

Евфрат в пределах Нижней Месопотамии разделялся на несколько русел; из них важнейшими были западное, или собственно Евфрат, и более восточное—Итурунгаль; от последнего к лагуне на юго-востоке отходил еще канал И-Яина-гена. Еще восточнее протекала река Тигр, но берега ее были пустынны, кроме того места, где в нес впадал приток Дияла.

От каждого из главных русел в IV тысячелетии до н.э. было отведено несколько меньших каналов, причем с помощью системы плотин и водохранилищ удавалось на каждом задерживать воду для регулярного орошения полей в течение всего вегетационного периода. Благодаря этому сразу возросли урожаи и стало возможно накопление продуктов. Это, в свою очередь, привело ко второму великому разделению труда, т.е. к выделению специализированных ремесел, а затем и к возможности классового расслоения, а именно к выделению класса рабовладельцев, с одной стороны, и к широкой эксплуатации подневольных людей рабского типа, или рабов в широком смысле (патриархальных рабов и илотов), — с другой.

При этом надо заметить, что чрезвычайно тяжелый труд по строительству и чистке каналов (как и другие земляные работы) выполнялся в основном не рабами, а общинниками в порядке повинности(Работы эти были необходимы для самого существования людей; тем не менее они были повинностью, т.е. формой налога, так же как воинская повинность или поборы на содержание обороны. Но не всякий налог следует рассматривать как эксплуатацию.); каждый взрослый свободный тратил на это в среднем месяц-два в год, и так было в течение всей истории древней Месопотамии. Основные земледельческие работы — пахоту и сев — также вели свободные общинники. Лишь знатные люди, облеченные властью и исполнявшие должности, считавшиеся общественно важными, лично в повинностях не участвовали, да и землю не пахали.

Массовое обследование археологами остатков древнейших поселений Нижней Месопотамии показывает, что процесс урегулирования местных мелиоративно-ирригационных систем сопровождался сселением жителей из разрозненных мельчайших поселков большесемейных общин к центру номов, где находились главные храмы с их богатыми зернохранилищами и мастерскими. Храмы являлись центрами сбора номовых запасных фондов; отсюда же по поручению управления храмов в далекие страны отправлялись торговые агенты—тамкары—обменивать хлеб и ткани Нижней Месопотамии на лес, металлы, рабынь п рабов. В начале второй четверти III тысячелетия до н.э. плотно засоленные пространства вокруг главных храмов обносят городскими стенами. Около 3000— 2900 гг. до н.э. храмовые хозяйства становятся настолько сложными и обширными, что понадобился учет их хозяйственной деятельности. В связи с этим зарождается письменность.

Изобретение письменности. Протописьменный период.

Уже очень рано человеку в ходе его истории понадобилось делать сообщения не только устно, от лица к лицу, но и через время и пространство. Для этого использовались специальные мнемонические (напоминательные) знаки, изображавшие вещи, о которых надо было что-то сообщить или которые вызывали какие-то нужные ассоциации. Мы довольно много знаем о таких знаках у племен, живших еще в

XIX—XX вв. в первобытных условиях, но, к сожалению, до недавиого времени не было сведений о мнемонических знаках древних неолитических племён, пока американская исследовательница Д. Шмандт-Бессерат не обнаружила, что неолитическое население Передней Азии не позже VI—V тысячелетни до н.э. пользовалось для сообщении не только вещами, имевшими другое основное назначение (например пучок стрел для объявления войны), и не только давно исчезнувшими рисунками краской или сажей, но и объемными изображениями предметов, иногда собранными в специальные глиняные емкости-«конверты». По форме эти объемные мнемонические знаки для сообщения весьма сходны с первыми месопотамскими рисуночными знаками, уже составлявшими определенную систему.

На грани IV и III тысячелетий до н.э. в Нижней Месопотамии рисовали знаки на пластичных плитках из глины углом тростниковой палочки. Каждый знак-рисунок обозначал либо сам изображенный предмет, либо любое понятие, связывавшееся с этим предметом. Например, небосвод, зачерченный штрихами, означал «ночь» и тем самым также «черный», «темный», «больной», «болезнь», «темнота» и т.п. Знак ноги означал «идти», «ходить», «стоять», «приносить» и т.д. Грамматические формы слов не выражались, да это было и не нужно, так как обыкновенно в документ заносились только цифры и знаки исчисляемых объектов. Правда, сложнее было передавать наименование получателей предметов, но и тут на первых порах можно было обойтись наименованием их профессий: горн обозначал медника, гора (как знак чужой страны) — раба, терраса (?) (может быть, род трибуны) — вождя-жреца и т.п. Но скоро стали прибегать к ребусу: если на означало «камень», «гиря», то знак гири рядом со знаком ноги подсказывал чтение гена — «идущий», а знак «кучи» — ба рядом с тем же знаком подсказывал чтение губа — «стоящий» и т. п. Иногда ребусным способом писали и целые слова, если соответствующее понятие трудно было передать рисунком; так, ги «возвращать, добавлять» обозначалось знаком «тростника» — ги. Древнейшие тексты, написанные рисуночными мнемоническими знаками, относятся ко времени около 3000 г. до н.э. или несколько позже, но миновало не менее 600 лет, пока письмо из системы чисто напоминательных знаков превратилось в упорядоченную систему передачи речевой информации во времени и на расстоянии. Это произошло около 2400 г. до н.э.

К этому времени из-за невозможности быстро проводить по глине криволинейные фигуры без заусенцев и т.п. знаки превратились уже просто в комбинации прямых черточек, в которых трудно было узнать первоначальный рисунок. При этом каждая черточка из-за нажима на глину углом прямоугольной палочки получала клиновидный характер; вследствие этого такое письмо называется клинописью. Каждый знак в клинописи может иметь несколько словесных значений и несколько чисто звуковых (обычно говорят о слоговых значениях знаков, но это неверно: звуковые значения могут обозначать и полслога, например слог баб можно написать двумя «слоговыми» знаками: ба-аб; значение будет то же, что и при одном знаке баб, разница — в удобстве заучивания и в экономии места при написании знаков, но не в чтении). Некоторые знаки могли быть также и «детерминативами», т.е. нечитаемыми знаками, которые только указывают, к какой категории понятий относится соседний знак (деревянные или металлические предметы, рыбы, птицы, профессии и т.д.); таким образом облегчался правильный выбор чтения из нескольких возможных.

Несмотря на всю неточность письменной передачи речи в архаический период истории Нижней Месопотамии, советскому ученому А.А. Вайману удалось все же прочесть некоторые древнейшие хозяйственные документы начала III тысячелетия до н.э. Это обстоятельство, а также изучение самих рисунков, употреблявшихся для письма, наряду с данными археологии позволяют нам до известной степени восстановить древнейшую общественную историю этой страны, хотя отдельные события в течение долгого исторического периода остаются неизвестными.

Прежде всего перед нами встает вопрос о том, какой же народ создал впервые цивилизацию Нижней Месопотамии. На каком языке он говорил? Изучение языка некоторых более поздних клинописных надписей (примерно с 2500 г. до н.э.) и упоминающихся в надписях (примерно с 2700 г. до н.э.) собственных имен показало ученым, что уже в то время в Нижней Месопотамии жило население, говорившее (а позже и писавшее) по крайней мере на двух совершенно разных языках — шумерском и восточносемитском. Шумерский язык с его причудливой грамматикой не родствен ни одному из сохранившихся до наших дней языков. Восточносемитский язык, который позже назывался аккадским или вавилоно-ассирийским, относится к семитской семье афразийской надсемьи языков; в настоящее время к этой же семье принадлежат: ряд языков Эфиопии(В том числе язык тигре, родной язык предка Пушкина — Ганнибала»), арабский язык, язык о-ва Мальта в Средиземном море, язык иврит в Израиле и новоарамейский язык маленького народа, называющего себя ассирийцами и живущего разбросанно в разных странах, в том числе и в СССР. Сам аккадский, или вавилоно-ассирийскии, язык, как и ряд других семитских языков, вымер еще до начала нашей эры. К афразийской надсемье (но не к семитскому семейству) принадлежал также древнеегипетский язык, в нее и поныне входит ряд языков Северной Африки, вплоть до Танзании, Нигерии и Атлантического океана.

Есть основание думать, что в IV тысячелетии до н.э., а может быть и позже, в долине Тигра и Евфрата ещё жило население, говорившее и на других, давно вымерших языках. Возможно, именно это население впервые создало ирригацию земли в долине р. Диялы, а также начало осваивать равнину Нижней Месопотамии, хотя в последнем случае главная роль, очевидно, принадлежала шумерам, а в северной части области — и восточным семитам.

Что касается наиболее древних месопотамских письменных текстов (примерно с 2900 по 2500 г. до н.э.), то они, несомненно, написаны исключительно на шумерском языке. Это видно из характера ребусного употребления знаков: очевидно, что если слово «тростник» — ги совпадает со словом «возвращать, добавлять» — ги, то перед нами именно тот язык, в котором существует такое звуковое совпадение. А это — шумерский язык. Однако это не значит, что восточные семиты, а может быть, и носители другого, неизвестного нам языка не жили в Нижней Месопотамии наравне с шумерами уже и в то время и даже раньше. Нет достоверных данных, ни археологических, ни лингвистических, которые заставили бы думать, что восточные семиты были кочевниками и что они не участвовали вместе с шумерами в великом деле освоения р. Евфрат. Нет также основания считать, что восточные семиты вторглись в Месопотамию около 2750 г. до н.э., как предполагали многие ученые; напротив, лингвистические данные скорее заставляют думать, что они осели между Евфратом и Тигром уже в эпоху неолита. Все же, по-видимому, население южной части Месопотамии примерно до 2350 г. говорило в основном по-шумерски, в то время как н центральной н северной части Нижней Месопотамии наряду с шумерским звучал также и восточносемитский язык; он же преобладал и в Верхней Месопотамии.

Между людьми, говорившими на этих столь различных между собою языках, судя по наличным данным, этнической вражды не было. Очевидно, в то время люди ещё не мыслили таким и большими категориями, как одноязычные этнические массивы: и дружили между собой, и враждовали более мелкие единицы — племена, номы, территориальные общины. Все жители Нижней Месопотамии называли себя одинаково «черноголовыми» (по-шумерски санз-нгига, по-аккадски цальмат-каккади.) независимо от языка, на котором говорил каждый.

Поскольку исторические события столь древнего времени нам неизвестны, историки пользуются для подразделения древнейшей истории Нижней Месопотамии археологической периодизацией. Археологи различают Протописьменный период (2900— 2750 гг. до н.э., с двумя подпериодами)(Возможно, эти даты следует несколько удревнить.) и Раннединастический период (2750—2310 гг. до н.э., с тремя подпериодами).

От Протописьменного периода, если по считать отдельных случайных документов, до нас дошли три архива: два (один старше, другой моложе) — из г. Урука (ныне Варка), на юге Нижней Месопотамии, и один, современный более позднему из урукских,— с городища Джемдет-наср, на северо (древнее название города неизвестно). Общественный строй Протописьменного периода изучался советскими учеными Л. И. Тюменевым, который исходил только из изучения рисунков-знаков, как таковых, и А.Л. Вайманом, которому удалось прочесть некоторые из документов целиком.

Заметим, что письменная система, применявшаяся в Протописьменный период, была, несмотря на свою громоздкость, совершенно тождественной на юге Нижней Месопотамии и на севере. Это говорит в пользу того, что она была создана в одном центре, достаточно авторитетном для того, чтобы тамошнее изобретение было заимствовано разными номовыми общинами Нижней Месопотамии, несмотря на то что между ними по было ни экономического, ни политического единства и их магистральные каналы были отделены друг от друга полосами пустыни. Этим центром, по-видимому, был город Ниппур, расположенный между югом и севером нижнеевфратской равнины. Здесь находился храм бога Энлиля, которому поклонялись все «черноголовые», хотя каждый ном имел и собственную мифологию и пантеон (систему божеств). Вероятно, здесь был ритуальный центр шумерского племенного союза еще в догосударственный период. Политическим центром Ниппур не был никогда, по важным культурным центром он оставался долго.

Все документы происходят из хозяйственного архива храма Эанны, принадлежавшего богине Инане, вокруг которого консолидировался город Урук, и из аналогичного храмового архива, найденного на городище Джемдет-наср. Из документов видно, что в храмовом хозяйстве было множество специализированных: ремесленников и немало пленных рабов и рабынь; однако рабы-мужчины, вероятно, сливались с общей массой зависимых от храма людей — во всяком случае, так, бесспорно, обстояло дело двумя столетиями позже. Выясняется также, что община выделяла большие участки земли своим главным должностным липам — жрецу-прорицателю, главному судье, старшей жрице, старшине торговых агентов. Но львиная доля доставалась жрецу, носившему звание эн.

Эн был верховным жрецом в тех общинах, где верховным божеством почиталась богиня; он представлял общину перед внешним миром и возглавлял ее совет; он же участвовал в обряде «священного брака», например, с богиней Инаной урукской — обряде, по-видимому считавшемся необходимым для плодородия всей урукской земли. В общинах, где верховным божеством был бог, существовала жрица-эн (иногда известная и под другими титулами), также участвовавшая в обряде священного брака с соответствующим божеством.

Земля, выделенная эну, — ашаг-эн, или ниг-эна, — постепенно стала специально храмовой землей; урожай с нее шел в запасный страховой фонд общины, на обмен с другими общинами и странами, на жертвы богам и на содержание персонала храма — его ремесленников, воинов, земледельцев, рыбаков и др. (Жрецы обычно имели свою личную землю в общинах помимо храмовой). Кто обрабатывал землю ниг-эна в Протописьменный период, ним пока не совсем ясно; позже ее возделывали илоты разного рода. Об этом нам рассказывает еще один архив из соседнего с Уруком города—архаического Ура, а также и некоторые други; они относятся уже к началу следующего, Раннединастического периода.

Раннединастический период.

Выделение Раннединастического периода в особый, отличный от Протописьменного, имеет разнообразные археологические причины, разбирать которые здесь было бы трудно. Но и чисто исторически Раннединастический период выделяется достаточно четко.

В конце III тысячелетия до н.э. шумеры создали род примитивной истории — «Царский список», перечень царей, якобы поочередно и последовательно от начала мира правивших в разных городах Месопотамии, Цари, правившие подряд в одном и том же городе, условно составляли одну «династию». В действительности в этот список попали как исторические, так и мифические персонажи, причем династии отдельных городов нередко на самом деле правили не последовательно, а параллельно. Кроме того, большинство из перечисленных правителей не были еще царями: они носили звания верховных жрецов-эн, «больших людей» (т.е. вождей-военачальников, лу-галъ, лугалъ) или жрецов-строителей (?—энси). Принятие правителем того или иного титула зависело от обстоятельств, от местных городских традиций и т.п. Цифры лет, выражающие в списке продолжительность отдельных правлений, лишь в редких случаях достоверны, чаще же являются плодом позднейших произвольных манипуляций с числами; в основе «Царского списка» лежит, по существу, счет поколений, причем по двум главным, первоначально независимым линиям, связанным с городами Уруком и Уром на юге Нижней Месопотамии и с городом Кишем — на севере. Если отбросить вовсе фантастические династии «Царского списка», правившие «до потопа», то начало I Кишской династии — первой «после потопа» — приблизительно будет соответствовать началу Раннединастического периода по археологической периодизации (эта часть Раннединастического периода условно называется РД I). Именно к этому времени относится упоминавшийся выше архаический архив из соседнего с Уруком города Ура.

Предпоследний из правителей I династии Киша — Эн-Менбарагеси, первый шумерский государственный деятель, о котором нам сообщает не только «Царский список», но и его собственные надписи, так что в его историчности не приходится сомневаться. Он воевал с Эламом, т.е. с городами в долине рек Каруна и Керхе. соседними с Шумером и проходившими тот же путь развития. Пожалуй, также не вызывает сомнений историчность сына Эн-Мепбарагеси — Агги, известного нам кроме «Царского списка» лишь из эпической песни, дошедшей в записи, сделанной почти на тысячу лет позже. Согласно этой песне, Агга пытался подчинить своему родному Кишу южный Урук и совет старейшин Урука готов был на это согласиться. Но народное собрание города, провозгласив вождя-жреца (эна) по имени сопротивление.

Осада Аггой Урука была неудачна, и в результате сам Киш вынужден был подчиниться Гильгамешу урукскому, принадлежавшему, согласно «Царскому списку», к I династии Урука.