2013-12-28
802
Открытие метафизической реальности сопровождалось переосмыслением сущности ритуала (ли). Напомним, что в эпоху Шан ритуальная практика целиком регламентировалась табу, связанными с тотемистическими представлениями и отличалась высокой степенью формализации, что засвидетельствовано, помимо прочего, и чрезвычайно формализованным стилем шанского искусства. В Западном Чжоу ритуал еще сохранял свою архаическую значимость: он был прежде всего обрядом жертвоприношения, способом непосредственного общения с предками, и сфера его действия ограничивалась, по существу, кланом чжоуского правителя. Но уже тогда в представлениях о ритуале отобразилось открытие морального измерения в человеческой жизни. В соответствии с вновь найденной, хотя и не вполне еще осознанной формулой этической дистанции между человеческими божественным, чжоусцы толковали свои культы как акт разграничения между миром людей и миром духов. Их понимание ритуала выражено в классической сентенции из древней книги «Беседы и суждения» («Лунь юй»): «чтить божеств и держаться от них в отдалении». Со временем ритуал у чжоусцев все более терял связь сего культовым контекстом, и ритуальная коммуникация постепенно перемещалась в область внутреннего мира человека, приобретала значение нормы и условия нравственной самооценки, что явилось одним из многих признаков быстрой секуляризации чжоуской культуры. Теперь ритуал в чжоуской традиции не просто осуществлялся, но и осмыслялся как символическое действие, которое даже не обязательно должно было иметь зримый образ. Отсюда акцент на сдержанности и самоуглубленности участников ритуала, что в глазах самих чжоусцев резко отличало их культуру от экстатического характера культов шанцев.
В процессе рационализации категорий и ценностей архаической религии в древнем Китае большую роль сыграли два фактора. Один из них — исключительно важное значение практики гадания, что сделало невозможным появление в древнем Китае идеи откровения личностного бога и пророческой религии(Ср. аналогичное противопоставление вавилонских культов с их «предзнаменованиями» (что не исключало, впрочем, идеи личностного бога) и палестинской пророческой религии. — Примеч. ред.). Трансформация архаического гадания в систему этико-космологических представлений запечатлена в исторической судьбе древней гадательной книги чжоусцев «И цзин» (именуемой в западной литературе «Книгой перемен»). В этой книге комбинации двух видов черт, сплошной и прерывистой, служили обозначениями всех возможных ситуаций в мире. В конечном же счете целью гадания по «И цзин» стало познание всеобщей связи вещей и символа всякого действия, что предполагало, по существу, знание того, как не действовать, ведь символ действия есть по определению не-действие.
Второй фактор — исключительные прерогативы главы клана или правителя, на котором замыкалась вся религиозная жизнь. Управление государством не отделялось от религиозного ритуала, административные документы были одновременно священными скрижалями богов. Уже в государстве Шан существовали уложения, которые представляли собой записи о деяниях шанских царей. Эти уложения обозначались знаком дянь, являющим образ сшитых планок, водруженных на столик, т.е. особо чтимых. Составление подобных записей исторических прецедентов приняло еще больший размах при чжоуском дворе, а потом и в ставках удельных правителей. Такие записи, отразившие прогрессирующую секуляризацию письменности, вошли в каноническую книгу «Шу цзин» («Книга преданий»), тогда как обширнейший корпус древних мифов остался, по существу, за бортом чжоуских «уложений». Эти мифы вошли в каноническую традицию лишь частично и притом в измененном до неузнаваемости виде псевдоисторических назидательных преданий. С легкой руки чжоуских архивистов мифические персонажи получили новую жизнь добродетельных или злонравных царей, сановников, ученых, магов глубокой древности. Эта операция стала возможной благодаря уникальной в своем роде преемственности между понятиями «родового тела» и государства в древнем Китае. Так чжоуская эпоха стала временем открытия «зеркала истории», которое действительно выступало зеркалом как бы двойной глубины: метафизической глубины мира в понятии «Неба» и соответствовавшей ей внутренней глубины человеческого самосознания.
С VIII в. до н.э. чжоуская государственность, а вместе с нею чжоуская идеология переживали все более углублявшийся кризис. В идейном отношении это был прежде всего кризис доверия к понятию «Неба» как верховной этической силе. Немало свидетельств тому имеется в чжоуском каноне «Ши цзин» («Книга песен») — обширном собрании гимнов и народных песен той эпохи. Ответ апологетов чжоуской традиции состоял в том, чтобы различать между управлением средствами этикета и нравственного воздействия — так называемым «путем вана» (ван дао) — и управлением с позиции силы — так называемым «путем гегемона» (ба дао). Чжоуский двор искал спасение в пропаганде «ван дао», хотя бы ценой самоустранения от реальной политики.
Дуализм «ван дао» и «ба дао» имел далеко идущие последствия в китайской истории. Он предопределил особую двойственность политической власти в Китае, где политика всегда колебалась между акцентом на ритуализации государственной жизни и вниманием к чисто практическим сторонам администрации. Однако новая дуалистическая концепция власти не могла предотвратить разложение чжоуского понятия ритуала, являвшегося сквозной линией общественной жизни и культуры в чжоуском государстве.
Раздел написан Малявиным В.В.
Политическая история Китая в VIII—V ее. до н.э.
Древнее общество на крайнем западе Старого Света достигло в первой половине I тысячелетия до н.э. наивысшего подъема; но на крайнем востоке в этот период еще происходили такие процессы, которые были характерны для Передней Азии второй половины II тысячелетия до н.э., а в I тысячелетии до н.э. там уже отошедшие в прошлое.
Западное Чжоу было рыхлым раннегосударственным образованием, в известной мере напоминавшим первые «державы» Ближнего Востока. Как многие из них, оно было тоже, по существу, уничтожено вторжением новых племен. Под напором западных кочевников из Шэньси в первой четверти VIII в. до н.э. Раннечжоуское (или Западночжоуское) объединение распалось, чжоусцы оставили свою прежнюю столицу — г. Хао, в районе Сиапи, в бассейне р. Вэй, и закрепились на востоке в районе современного города Лояна, где Пин ван образовал небольшое царство со столицей в г. Лои. Этим перемещением (в 770 г. до н.э.) традиция датирует начало нового этапа в истории Китая — Восточного Чжоу, разделяя его на два периода: «Лего» («Множества царств», или «Ряда царств») и «Чжань го» («Воюющих царств», или «Брани царств»). Период «Ле го» датируется примерно VIII—VI вв. до н.э. и называется «Чунь цю» («Вёсны и осени» — по названию летописи этого периода). Период «Чжань го» датируется второй половиной V — концом III в. до н.э. и называется иногда «Предимперским».
К началу периода «Ле го» на территории Китая существовало множество разрозненных самостоятельных царств — полторы-две сотни. Эти крохотные города-государства или государства-общины (го) были рассеяны в бассейне среднего и нижнего течения Хуанхэ и на Великой Китайской равнине. После кратковременного сравнительно мирного сосуществования между ними разгорелась ожесточенная борьба за господство. В ходе междоусобных войн, приводивших к поглощению мелких царств более крупными, к концу VIII в. до н.э. (точнее, к 722 г.— году начала летописи «Чунь цю») среди них определился десяток наиболее значительных, включая Восточное Чжоу. Чжоуская историческая традиция считала их «центральными царствами» обитаемого мира Тянъся, «Поднебесной вселенной» — Чжун го (этот термин до сих пор остается официальным названием Китая) (Понятие Чжун го было впоследствии переосмыслено как «Срединное (в Поднебесной вселенной) царство» — в единственном числе, которое стало противопоставляться всему остальному миру как миру «варваров».); среди них царства Лу, Вэй (Это царство следует отличать от другого царства Вэй, обозначаемого иным иероглифом при том же чтении, образовавшегося после распада царства Цзинь в V в. до н.э. в Шаньси.), Сун и Чжэн были населены потомками иньцев. Все они находились под номинальным религиозным верховенством чжоуского вала. Эта двойственная форма правления с разделенной властью, по с признанием авторитета духовного главы была наследием и дальнейшим развитием системы раннегосударственного устройства Западного Чжоу, когда сложилось фактическое двоевластие в каждом из великого множества мелких владений бассейна Хуанхэ, по существу самостоятельных, но формально признававших чжоуского вана своим военным и религиозным главой. Восточное Чжоу, превратившееся в небольшое государство в районе современного города Лояна, продолжало почитаться как культовый центр Поднебесной. Его правители именовались «Сынами Неба» — Тянь цзы. Высший титул царственности, ван, носили только государи из династии Чжоу. Цари же всех прочих царств «чжоуского мира» признавались «подчиненными правителями» (чжухоу)— носителями одного из даруемых ваном иерархических титулов фактически самостоятельных владетелей: гун, хоу, бо, цзы, нянь. Однако история обнаруживает формальный характер этой иерархии и практическую несущественность подобной градации правителей чжоуских царств уже в первой половине VII в. до н.э.
После переноса столицы чжоусцев в г. Лои междоусобные войны и распри внутри правящего ванского дома настолько ослабили Чжоу, что другие, более сильные государства бассейна Хуанхэ берут его под свое покровительство как культовый центр Поднебесной. Власть военная и власть жреческая, казавшиеся ранее неразрывными, воспринимаются теперь как независимые одна от другой. Но у наиболее могущественных в военном отношении правителей отдельных царств появляется новая престижная функция — военной защиты чжоуского вана как верховного религиозного главы Поднебесной — «Сына Неба». Видимо, именно возможность выделиться среди одинаковых правителей приобретением этой функции объясняется сам факт сохранения соперничавшими правителями формального главенства чжоуского вана, которого легко мог бы сбросить любой удачливый соседний правитель. Значение его было не в политическом могуществе, а в его социально-политической силе, которая была важна для его покровителей. Для укрепления его авторитета в качестве связующего единства именно в этот период развивается концепция «вселенского» значения державной царской власти чжоуских ванов, будто бы навечно дарованной им Небом. Эта концепция божественного происхождения династии Чжоу должна была обосновать незыблемость культового главенства чжоуского вана. Разрабатывается версия об «отвергнутых Небом» династиях Ся и Инь — предшественниках чжоуской. Характерно, что хотя термин «ван» в надписаниях на иньских гадательных костях обозначал предводителя шанцев, в традиционном подинастийном списке древних царей (дошедшем до нас в версии историка II—I вв. до н.э. Сыма Цяня) титул «ван» признается лишь за правителями династии Чжоу.
О царствах «чжоуского мира» в бассейне Хуанхэ мы знаем несравнение больше, чем об остальных государствах древнего Китая этого времени, из-за специфики источников по данному периоду; важнейшими из них являются летопись царства Лу «Чунь цю» («Вёсны и осени») и комментарий на нее «Цзо чжуань». Цари Лу (в Шаньдуне) вели происхождение от полулегендарного Чжоу гуна, дяди чжоуского Чэн вана и регента при нем. Чжоу гуну традиция приписывала «заслугу» окончательного подавления шанцев и утверждения системы раздачи земель сановникам как принципа государственного устройства Чжоу. Его потомки объявляли себя хранителями чжоуских культовых традиций. О государствах, не относившихся к числу царств «чжоуского мира», луская летопись сообщала, как правило, лишь постольку, поскольку они вступали в соприкосновение с последними. Но даже и эти скудные данные свидетельствуют о прогрессирующем усилении (во всяком случае, со второй половины VII в. до н.э.) государств, находившихся за пределами «центральных царств». Важной чертой политической истории периода «Ле го» является политическое и отчасти также этническое противостояние южных царств среднего и нижнего течения Янцзы (которых было множество в VII в. до н.э.) северным государствам бассейна Хуанхэ.
Первым из южных царств, «неханьских» по этнической принадлежности, заявило о себе Чу (в среднем течении Янцзы), затем приморские царства У (в дельте Янцзы) и Юэ (расположенное к югу от царства У на морском побережье в современном Чжэцзяне). Они являлись носителями древнейших поздненеолитических и энеолитических традиций, сложившихся в пределах общности племен и народов Юго-Восточной Азии — далеких предков вьетнамцев, чжуанов, мяо, яо, таи и других современных народов этого обширного исторического региона. Позже Юэ стало общим названием приморских народностей, располагавшихся от Чжэцзяна до Вьетнама, независимо от их происхождения и языка.
Древнекитайские источники называют жителей бассейна Янцзы общим наименованием цаяочжи или мань. В науке не решен еще вопрос, какие именно этнические группы здесь в этот период взаимодействовали, но несомненно, что они были чуждыми «чжоускому миру». Полагают, что цзяочжи включали в себя племена, говорившие на языках австразийской лингвистической надсемьи, и могли включать группы носителей языков прототайского и протоавстронезийского (или протоиндонезийского). Однако сравнительно-историческое изучение языков Юго-Восточной Азии и
Океании находится еще в начальном состоянии, и мы можем пока иметь дело лишь с более или менее вероятными гипотезами.
Вокруг Чу, наиболее древнего из государств Южного Китая, известного по крайней мере с VIII в. до н.э., постепенно сгруппировались другие, видимо, протокитайские царства. Создателями У и Юэ, возможно, были родственные между собою племена; известно, что и те и другие «разрисовывали тело и стригли волосы» (Сыма Цянь. «Исторические записки»). Археологические материалы и письменные памятники свидетельствуют о самобытной и оригинальной цивилизации, существовавшей в Юго-Восточной Азии и на территории современного Южного Китая. Культурные достижения, такие, например, как рисоводство, искусственное орошение, кораблестроение, искусство изготовления лаковых изделий и др., были восприняты аборигенами Северного Китая с юга. Судя по данным археологии, регион бассейна Хуанхэ со времен глубокой древности был связан с Южным Китаем и другими странами Юго-Восточной Азии/Юг был особо важен для Северного Китая потому, что оттуда уже с глубокой древности поступало олово, необходимое для бронзового литья.
В обстановке постоянной междоусобной борьбы царств и натиска окружающих племен отдельные государства севера и юга создавали и совместные внешнеполитические союзы и лиги. Эталоном военной мощи государства считалась численность его колесничного войска. Так, термин вань чэн го — «государство 10000 боевых колесниц-квадриг» выражал понятие «наисильнейшее государство». Сильнейшие из царств постепенно присоединяли к себе обширные территории за счет подчинения более слабых соседей. В том числе постоянно «усекалась» и территория царства Чжоу. Некоторые царства, как в бассейне Хуанхэ, так и Янцзы, например Ци, Цзинь и Чу, расширились настолько, что занимали территорию уже не одного города-государства или группы городов, а целых стран. Самые могущественные по тому времени государственные образования, правители которых заявляли претензии на единоличное господство над всеми чжун го и всей Поднебесной вообще, провозглашали себя «гегемонами» — ба, добиваясь утверждения в этом новом державном звании от ванов Чжоу. В давние времена для оправдания власти чжоуского вождя-правителя над завоеванными шан-иньцами была создана идея «божественной инвеституры» — Тянь мин («Небесного полномочия-мандата»)(Термин Тянъ мин переводится по-разному, в том числе: «Небесное повеление», «Воля Неба», «Приказ Неба» и т.п.), дарующего чжоускому вану как «Сыну Неба» (Тянъ цзы) царство на всей земле. Первые из «гегемонов» формально подтверждали свое верховное владычество номинальным признанием главенства правителя Чжоу, поскольку считалось, что в нем, несмотря на ничтожность его территории и войска, воплощалась магическая сила носителя «божественной инвеституры». Реальная власть при этом целиком находилась в руках сменявших друг друга правителей-гегемонов — ба.
Сначала «гегемоном» в 679 г. до н.э. было провозглашено Ци (в Шаньдуне), являвшееся одним из десяти ведущих царств начала периода «Ле го». В 635 г. до н.э. «гегемоном» стало Цзинь (в бассейне р. Фэнь в Шаньси), хотя и не входившее тогда в состав «центральных государств», но находившееся в тесных отношениях с ними. Оно с самого начала выступило защитником престола чжоуских ванов и, так же как и Ци, возглавило военный союз царств, противостоявших чуской коалиции южных государств. Однако затем претендентами на власть «гегемона» оказались и царства, которые считались совсем чужеродными «чжоускому миру». Сильнейшее среди них южное царство ЧУ стало «гегемоном» на рубеже VII и VI вв. до н.э.
Время владычества «гегемонов» выделяется традиционной историографией в особый подпериод «У ба» — «Пяти гегемонов». Помимо трех перечисленных царств (Ци, Цзинь и Чу), самых крупных в период «Ле то», различные исторические версии относят к числу соперничающих «гегемонов» и другие царства.
Царства, которые столь активно заявили о себе в период «Ле го», по отношению к первоначальным державам Великой равнины были окраинными, в той или иной мере чуждыми чжоуской культурной традиции. Кроме прибрежного царства Ци на востоке, Цзинь в среднем течении Хуанхэ и Чу в среднем течении Янцзы, о которых уже упоминалось, это были Цинь на западе, в бассейне р. Вэй (в Шэньси), и У и Юэ, включившиеся в междоусобную борьбу с VI в. до н.э. При усиливавшихся контактах; протоханьцами «чжоуского мира» эти царства отличались своеобразием местных культур. Удаленность от религиозной столицы Чжоу способствовала их усилению и стремлению к независимости.
Наряду с войнами отдельных царств между собой им приходилось отражать и нападения племен извне. Племенная периферия выступает в древнекитайских источниках под обобщенными наименованиями «варваров» четырех сторон света: западных — жун, восточных — и, южных — мань и северных — ди. Нам трудно определить характер их общественного строя: среди них были, видимо, и кочевники (на западе и севере), и племена джунглей (на юге), и оседлые и полуоседлые племенные группы разного этнического происхождения. В условиях, когда чжоуский ван оказался не в состоянии противостоять вторжению племен, «гегемоны» взяли на себя функцию отпора «варварам». Первый же гегемон, Хуань гун (684—643 гг. до н.э.), правитель царства Ци, провозгласил своим политическим девизом: «почитание вана и отпор варварам». И действительно, во главе коалиции царств Хуань гун сумел противостоять вторжению северных «варваров» — племен ди.
По-видимому, власть ба, во всяком случае первоначально, представлялась основанной не на одной лишь военной силе; есть свидетельства, что гегемоны совершали священный ритуал побратимства — «клятвенного единения» союзных городовгосударств, над которыми они господствовали. Так, правители царств Ци и Цзинь неизменно выступали как главы военно-религиозного союза восточных царств Великой равнины (Вэй, Сун, Лу, Чэнь, Цай и др.), направляемого против агрессии Чу. Последнее относилось уже к числу «гегемонов», так сказать, «новой формации» — его правители не только присвоили себе титул вана, но и заявили претензию на священное звание «Сына Неба». Однако едва ли можно сомневаться в том, что агрессия шла не только с юга на север, но и с севера на юг.
Царства-гегемоны, имевшие по нескольку тысяч боевых колесниц, были решающей силой, влиявшей на судьбы всех остальных царств «легоского Китая», многие из которых оказывались их данниками и, в сущности, лишь невольными участниками борьбы этих соперничавших «великих держав». Под наибольшей угрозой оказались малые царства Хэнани, которые были как в тисках зажаты между крупными царствами Цзинь, Ци и Чу. Став гегемоном, Чу превратилось в наиболее могучее царство древнего Китая и начало активно развивать наступление на север. Однако в Чу большой силой обладали местные знатные роды, препятствовавшие политической централизации. Поэтому царство Чу к середине I тысячелетия до н.э. временно ослабевает, уступая первенство юго-восточным царствам — сначала У, а затем Юэ. Их господство, однако, оказалось недолговечным. На историческом горизонте появляется новая грозная опасность для всех царств — западное окраинное царство Цинь, о чем дальше будет рассказано особо.
Междоусобной борьбе царств сопутствовало столкновение политических сил внутри их, которое становилось все ожесточеннее. Начиная с VI в. до н.э. повсюду идет яростная борьба между знатными родами за захват власти в своих царствах; ей противостоят усилия правителей встать над знатными родами (в том числе и своими) и подорвать власть сильнейших аристократических семей, которые почти везде наследственно закрепили за собой важнейшие государственные посты. Стремясь ослабить мощь этой иерархической аристократии, правители царств пытаются опереться на лично преданных им людей из незнатных семей, иногда даже выходцев из рабов, получавших за службу не земельные наделы, а «жалованье» из царских хранилищ в виде довольствия зерном (служившим основным мерилом цен). Внутриполитическая борьба в царствах завершалась по-разному. В одних она привела к оттеснению знати и возвышению новых людей, целиком зависевших от правителя, в других — к узурпации престола представителем знати (как, например, в царстве Лу в 562 г. до н.э., когда правитель, сохраняя функцию религиозного главы, лишился политического значения), или к другой форме захвата власти наиболее сильным из знатных родов (например, в Ци в начале V в. до н.э.), или, наконец, к политическому распаду царства (как в Цзинь, расколовшемуся на три независимых царства — Хань, Чжао и Вэй: дату этого события мы предпочитаем относить к 453 г. до н.э., хотя теперь предлагается и другая — 404 г. до н.э.).
Общественный строй периода «Ле го».
О царствах этого времени мы знаем почти исключительно из нарративных (повествовательных) источников. Эпиграфических данных от этого периода дошло немного. Археологических пока тоже мало. Основным источником по этому периоду является «Цзо чжуань» — пространный погодный свод событий разных царств с 721 по 467 г. до н.э., считающийся комментарием к упоминавшейся выше летописи царства Лу — «Вёсны и осени» («Чунь цю»). Древних летописей из других царств не сохранилось. Однако известно, что философ Моцзы (V—IV вв. до н.э.) читал «Чунь цю» (т.е. летописи) многих царств; также и великий китайский историк II—I вв. до н.э. Сыма Цянь пользовался подлинными хрониками этого периода, в частности циньской. Сведения об описываемом времени донесли до нас некоторые сочинения IV—III вв. до н.э. (надо заметить, что вообще запись дошедших до пас древнекитайских трактатов нельзя датировать более ранним временем). Эти произведения продолжали потом тысячелетиями комментироваться. И хотя поздние комментаторы сохранили для нас немало данных из давно утерянных памятников, они невольно толковали источники в духе своего времени и свойственного ему переосмысления древних понятий и терминов и потому нередко искажали действительную картину событий. Вообще нарративные источники всегда менее достоверны, чем документальные, и не могут их заменить. Почти полное отсутствие последних в значительной мере объясняет неразработанность ряда важных проблем истории древнего Китая.
Технический прогресс вызвал дальнейшее развитие разделения труда. Хотя земледелие все еще остается на прежнем уровне и требует огромной затраты труда, однако к концу периода отмечается подъем культуры зерновых и увеличение урожаев.
Ремесло подразделялось на множество специализированных, отраслей. Наметившаяся в это время организация производства в довольно крупных масштабах, в частности в соляном промысле, горнорудном и бронзолитейном деле, была связана преимущественно с царским хозяйством. Расположение центров ремесла, как правило, соответствовало месторождениям источников сырья. Рассматриваемое время — эпоха расцвета бронзового века на территории Китая. Улучшается техника изготовления сплавов бронзы, плавка сочетается с ковкой, получает распространение техника многофазового литья, совершенствуются конструкции разборных форм. Значительно расширяется производство бронзовых орудий труда. Появляются новые типы оружия: щиты, броня, бронзовые мечи. Такое оружие делало воина значительно превосходящим по силе любого работника, располагавшего лишь орудиями труда; поэтому облегчилась эксплуатация рабов — пленных и осужденных.
Многие города периода «Ле го» были очень небольшими. Они обносились стенами, имевшими около 400—600 м в окружности, и, как правило, являлись военно-политическими и религиозными центрами. Строительство таких укрепленных городков упоминается в «Чунь цю» как важный вид деятельности правителей. Столицы — царские резиденции были больших размеров. Они представляли собой «типовой» архитектурный комплекс, сосредоточенный вокруг дворца и состоявший из трех «дворов», следующих друг за другом по оси север — юг. Все строения были прямоугольной формы; деревянные столбы несли на себе двускатную кровлю. Цоколь, характерный для всех общественных зданий, объединял весь комплекс. В дворцовом помещении, расположенном в северной части Центрального двора, фасадом на юг, на специальном возвышении вершил ритуальные действа правитель. В восточной стороне центрального двора располагался храм предков, в западной — алтарь бога почвы; на этом алтаре совершали жертвоприношения, часто человеческие, казнили преступников, перед ним воины произносили клятвы накануне битвы. Священный Центральный двор символически олицетворял собой центр мироздания. К северу от него располагалось торжище, а в южной части жили ремесленники и вся дворцовая прислуга.
Следуя практике земельных пожалований ванов в эпоху Западного Чжоу, правители царств (хоу и гуны) широко раздавали земли из государственного фонда за службу. Поэтому крупнейшие знатные роды стремились закрепить за собой важнейшие должности наследственно. Обычно таких родов в царствах бывало примерно по пять-шесть.
Закрепление должности оформлялось отливкой дарственной надписи на священном царском сосуде. Так, например, текст на одном сосуде гласил: «Следуя повелению прежних ванов, назначаю тебя, согласно должности твоего усопшего отца и предков, ведать (конской упряжью, тюрьмами и наказаниями, левым и правым войском и т.п.)». Ритуал назначения на высокие посты состоял в торжественном вручении царем желаемому лицу кома земли с царского алтаря бога почвы, взятого со стороны света, соответствующей местоположению «даруемого» надела.
Наделы высших сановников в крупных царствах могли быть весьма крупными, но, как и раньше, они не были в точном смысле слова земельной собственностью; фактически жаловалось лишь право взимать натуральные поступления с предоставляемых в управление поселений и городов и распоряжаться этими поступлениями. Подобные, но меньшие наделы получали также всякого рода «грамотеи», писцы, управители и другие служилые люди. При малотоварном характере экономики и отсутствии централизованного политико-административного управления это была удобная и представлявшаяся чуть ли не единственно возможной форма содержания государственного аппарата. Хотя все эти наделы формально оставались в собственности царя, который мог в любой момент отобрать свои пожалования у их временных владельцев, как правило, они передавались по наследству.
Высшая знать, занимавшая иерархические должности, обязана была участвовать в войнах и больших царских охотах (своего рода подготовке к военной службе) вместе со своими колесницами и воинами. Она же снабжала дворец рабочей силой и обязана была всякого рода поставками: скота и птицы для жертвоприношений, черепаховых щитов, раковин каури, меди, олова и других видов сырья и довольствия.
Судебная деятельность являлась привилегией знати, судившей по нормам обычного права, которое, однако, постепенно оказывалось не в состоянии регулировать усложнившиеся отношения между государством и подданными, знатью и общинной массой. Ци одним на первых предприняло попытку ввести писаные законы. За ним последовали Цзинь и ряд других царств, но повсюду замена обычного права сводом законов встречала сопротивление аристократических родов, видевших в его введении ущемление своих старинных прав.
По мере того как цари, раздавая землю, слабели, отдельные влиятельные аристократические роды, потомственно занимавшие высшие должности сановников и военачальников, усиливались, стремясь превратить окрестных общинников (на пожалованных за службу территориях) фактически в своих подневольных людей с помощью всякого рода подачек за прощение «хлебных долгов», хотя, возможно, в основе подобных «благодеяний» власть имущих лежало исконное право граждан города-государства — го жэнь — «на хлеб» и «на свободу».
В связи с разложением территориально-общинной собственности на землю во многих царствах постепенно прекращались общинные переделы земли, которая наследственно закреплялась за отдельными семьями. Это вызвало изменение всей системы изъятия государством прибавочного продукта у основной массы непосредственных производителей. Оно заключалось в отказе от системы обработки общиной определенной части полей (гунтянь) в пользу царя и замене ее системой зернового налога, исчисляемого со всей земли. Первая попытка подобной реформы была предпринята в 594 г. до н.э. в царстве Лу (в Шаньдупе) при Сюань гуне, где налоги стали взиматься с единицы площади — каждому му. В 548 г. до н.э. аналогичная мера была осуществлена в царстве Чу, а в 543 г. — в царстве Чжэн (в Хэнаии), где «ввели на полях размежевание, дома с колодцами объединили в пятидворки». Еще до этого «обложение в соответствии с землей» было проведено в царстве Ци. В 483 г. в Лу был повторно утвержден «налог, собиравшийся о (семейного) поля». Как правило, взималась десятая доля, а насчитывалась она либо по среднегодовой, либо по реальной ежегодной продукции.
