Методологические функции идеалов и норм научного познания

Ценности имеют фундаментальное значение в жизнедеятельности личности в целом, в познавательной деятельности - в особенности. И. Кант придавал особое значение регулятивной роли ценностей. Рас­сматривая диалектику теоретического и практического разума, Кант отдавал приоритет последнему. Он считал, что человек как индивид, по своему эмпирическому характеру стоит ниже законов природы, находится под влиянием внешнего мира и, значит, несвободен. Но в силу своего «познающего» характера человек свободен, поскольку следует только своему практическому разуму, свободно, по внутренне­му побуждению, а не по внешнему принуждению выполняя свой мо­ральный долг. Функция разума в познании определяется Кантом не­однозначно. С одной стороны, Кант критикует разум, ставящий перед человеком неразрешимые задачи установления конечных оснований мироздания, постижения абсолютного, полного и исчерпывающего знания. В поисках ответов на вопросы, поставленные разумом, чело­век устремляется за пределы опыта, распространяет свой ограничен­ный опыт на безграничные просторы мироздания и впадает в неразре­шимые противоречия. В то же время, полагает Кант, разум выполняет регулятивную роль в познании, поскольку он определяет принципы: получать максимально объективное, максимально точное знание. Это требование выражает высшую ценность научной рациональности, как она понималась в XVIII веке.

В чем конкретно проявляется связь ценностей и познавательной деятельности? Как известно, наука ценностно нейтральна, посколь­ку производит знание о том, что есть, реально существует. Но знание о реальности может выполнять и регулятивную, ценностно ориенти­рующую функцию. Знание в форме долженствования возникает в свя­зи с возрастанием влияния на научный процесс теорий и концепций, продемонстрировавших высокую эффективность. Известно, напри­мер, что Т. Кун характеризовал парадигму как образец научной дея­тельности, аналогична и роль «жесткого ядра» исследовательской про­граммы Лакатоса. В современной науке наблюдается возрастающее методологическое влияние синергетики, виртуалистики, глобального эволюционизма, глобалистики и т. д. Аналогична методологическая роль социально-гуманитарного знания, о чем свидетельствуют рассу­ждения К. Поппера о влиянии на его познавательные интересы марк­сизма и фрейдизма. И все же ценностная детерминанта социального знания и количественно, и качественно отличается от роли ценностей

в науках о природе. Это различие особенно ощутимо при сопоставле­нии объектов социального и естественно-научного познания.

Обратимся к рассмотрению названных различий. М. М. Бахтин отмечает неразрывную связь любого культурного творческого акта человека «... с чем-то уже оцененным и как-то упорядоченным, по от­ношению к чему он должен ответственно занять теперь свою ценност­ную позицию. Так, познавательный акт находит действительность уже обработанной в понятиях донаучного мышления, но, главное, уже оцененною и упорядоченною этическим поступком: практически- житейским, социальным, политическим; находит ее утвержденной религиозно, и, наконец, познавательный акт исходит из эстетически упорядоченного образа предмета, из виденья предмета» (Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 24). В отличие от наук о природе ценностно детерминированным является не только выбор объекта исследования, но и сам объект социально-гуманитарного по­знания. И это не случайно: все проявления жизнедеятельности чело­века, социальные отношения и институты, имея прямое отношение к насущным потребностям личности и общества, по природе своей не могут быть ценностно нейтральными. Исторически в научном познании сформировались как внутри- научные регуляторы, так и внешние по отношению к науке социо­культурные правила, образцы, требования. Социально-гуманитарное познание испытывает на себе давление национальных, религиозных, материальных, политических, идеологических и иных социокуль­турных факторов, недооценивать которые невозможно. Существуют ценностные регуляторы, являющиеся как внутренними, так и внеш­ними по отношению к научному познанию. Это всеобщие ценности, приобретающие специфическое содержание в зависимости от их от­ношения к конкретным явлениям. Таковы конкретно-исторические нормативные представления о благе, добре и зле, прекрасном и безобраз­ном, справедливом и несправедливом, правомерном и противоправном, о смысле истории и предназначении человека и т. д. Существует целый класс предписаний, жестко программирующих цели и способы дея­тельности. Это нормы, иногда принимающие более жесткую форму стандартов, правил, канонов, эталонов. Норма есть представление об оптимальности и целесообразности деятельности, продиктованное единообразными и стабильными условиями. Нормы включают в себя форму единообразия поступков (инвариант); запрет на другие вариан­ты поведения; оптимальный вариант поступка в данных общественных условиях (образец); оценку поведения отдельных лиц (иногда в форме некоторых санкций), предостерегающую от возможных отклонений от нормы. Нормативное регулирование пронизывает всю систему дея­тельности и отношений человека. Условием реализации социальных норм является система их подкрепления, которая предполагает обще­ственное одобрение или осуждение поступка, те или иные санкции к лицу, долженствующему выполнять норму в своей деятельности.

Хотя нормы и возникают как средство закрепления апробированных общественной практикой, выверенных жизнью способов деятельно­сти, они могут отставать от нее, быть носителями запретов и предписа­ний, которые уже устарели и препятствуют свободной самореализации личности, тормозят общественный прогресс.

Особое место в системе духовных ценностей принадлежит идеалу. Идеал — представление о высшей норме совершенства, духовное выраже­ние потребности человека в упорядочении, совершенствовании, гар­монизации отношений человека и природы, человека и человека, лич­ности и общества. Идеал выполняет регулятивную функцию, он служит вектором, позволяющим определить стратегические цели, реализации которых человек готов посвятить свою жизнь. Возможно ли достиже­ние идеала в действительности? Многие мыслители отвечали на этот вопрос отрицательно: идеал как образ совершенства и завершенности не имеет аналога в эмпирически наблюдаемой действительности, он предстает в сознании как символ трансцендентального, потусторонне­го. Тем не менее идеал является концентрированным выражением духов­ных ценностей. Идеальная форма бытия ценностей реализуется в виде осознаваемых представлений о совершенстве, должном и необходи­мом. Но идеал заявляет о своем существовании в виде неосознаваемых влечений, предпочтений, желаний, стремлений. Представления о со­вершенстве могут реализоваться либо в конкретно-чувственной, на­глядной форме некоего эталона, стандарта, либо воплощаться симво­лическими средствами языков культуры. Таким образом, социальный контекст существования науки может сказать о ценностных ориенти­рах познания больше, чем это осознает сама наука в этот период. Как показал М. Полани, в процессе обучения у будущего ученого формиру­ются установки, неосознаваемые комплексы предпочтений, составля­ющих огромный массив ценностно детерминированного личностного знания, которое, по существу, является результатом инкорпорирова­ния социально и политически санкционированных ценностей.

К внутринаучным регуляторам познания относятся истинность, логическая правильность, практическая приложимость теории, кри­терий познавательной значимости, верифицируемость, объяснитель­ный потенциал теории, критический рационализм, фальсифицируе­мость теории и другие. Помимо названных критериев оценки знания общенаучного характера, в социально-гуманитарном познании боль­шое значение принадлежит влиянию ценностей на процесс интерпре­тации, объяснения и описания. Особое место среди ценностных ориентиров научного познания занимает ценность научной объективности. Практически все ученые в качестве одной из ведущих ценностей научного познания называ­ют объективность. В частности, Макс Вебер отмечает: «Объективная значимость всякого эмпирического знания состоит в том — и только в том, — что данная действительность упорядочивается по категори­ям в некотором смысле субъективным, поскольку, образуя предпосылку

нашего знания, они связаны с предпосылкой ценности истины, ко­торую нам может дать только опытное знание» (Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 412).

Понятие науки неразрывно связано с рациональностью как важ­нейшим критерием научности знания. Ю. Хабермас, не отрицая влияния ценностных, идеологических и иных влияний на социально­гуманитарное познание, тем не менее считает необходимым выдви­нуть требование опоры на рациональные предпосылки интерпретации, оценок гипотез, выражаемых ученым. Эти требования следующие: независимость от социально-политического контекста; ценностная нейтральность; определение оснований, которые позволяют автору высказывать свои суждения. Хабермас подчеркивает, что значение текста может быть понято лишь в той мере, в какой читателю удается постичь, почему автор чувствовал себя вправе высказывать (в качестве истинных) определенные утверждения или признавать определенные ценности и нормы, выражать определенные чувства или приписывать их другим.

Существенное влияние на научный процесс оказывают этические ценности. Как уже отмечалось, основу научного метода должны со­ставлять такие традиционные нравственные ценности, как объек­тивность и рациональность. К сожалению, вопреки названным цен­ностям, социально-психологические исследования все чаще ставятся на службу политике с целью нахождения привлекательного «имиджа» политика и манипулирования общественным мнением

Наглядным примером является исследование Карла Манхейма, посвященное роли социально-гуманитарного знания в осуществле­нии контроля над бессознательным. Автор отмечает: управление массовым поведением обусловлено необходимостью эффективного контроля над коллективным бессознательным общества массового потребления, информационного общества. Карл Манхейм видит в процессе сближения науки и политики как отрицательные, так и положительные последствия. В качестве положительных он назы­вает, в частности, сближение науки и политики, которое облегчило распространение научных идей, формирование потребности в тео­ретическом обосновании своих позиций. Положительным является и то, что развитие эмпирической базы социально-гуманитарных ис­следований сделало доступными проблемы, связанные с кризисами и потребностями общественной жизни. В результате посредством политической и социальной гипотезы социальные явления станови­лись доступными анализу. Но ангажированность социальной науки политикой создавала и серьезные трудности: будучи подчиненной политической установке, наука не может должным образом оце­нивать новые факты, сохраняя свой эмпирический характер. В ре­зультате политические партии, обладая определенной гибкостью, теряют восприимчивость и гибкость, которыми они обладали до прихода к власти; кризисы политического мышления становятся

кризисами научной мысли. Теряет свое социальное значение по­литическая дискуссия, которая преследует цель не столько доказать свою правоту, сколько подорвать корни социального и интеллек­туального существования своего оппонента. «Потому, — заключает Манхейм, - трудно решить, привела ли сублимация, замена прямого насилия и угнетения дискуссией... к фундаментальному улучшению человеческой жизни» (Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 46).