Тема 18. Александровская эпоха: новая попытка либеральных преобразований

Литература

Литература

1. Бердяев Н. Русская идея. Париж, 1946, с. 17.

2. Ключевский В. Курс русской истории. Лекция LXXPV. Соч.: в 9-ти тт. Т. 4. М., 1989, с. 329-330.

3. Шмурло Е. Петр Великий в оценке современников и потомства. СПб., 1912, с. 3.

4. Посошков И.Т. Книга о скудости и богатстве. М., 1937, с. 171.

5. Цит. по: Гордин Я. Мыслящие восстали на умственный подвиг. // Знание-сила. 1988, № 6, с. 68-69.

6. Князьков С. Очерки из истории Петра Великого и его времени. М., 1909, с. 61-63.

7. Карамзин Н.М. История государства Российского. В 12-ти тт. Т. 1. СПб, 1892, с. 24-25.

8. Аксаков И. Как началось и шло развитие русского общества. Поли. собр. соч. в 7-ми тт. Т. 6. М., 1987, с. 241-242, 245-246.

9. Там же.

10. Пчелин Н. Сила и право в деятельности Петра Великого. Ярославль, 1919, с. 12-13.

11. Герцен А.И. Император Александр I и В.Н.Карамзин. Собр. соч. в 30-ти тт. Т. 16. М., 1959, с. 58-60, 63.

12. Щебальский П. Черты из народной жизни в XVIII веке. // Отечественные записки. 1861, октябрь, с. 438, 441-444.

13. Политическая история: Россия-СССР-Российская Федерация. В 2-х тт. Т. 1. М., 1996, с. 89.

14. Князьков С. Указ, соч., с. 450-451.

15. Плеханов Г. Новый защитник самодержавия, или горе Г.Л.Тихомирова. Соч. в 24-х тт. Т. 3. М., 1922, с. 74.

16. Хомяков А. Мнение иностранцев о России. Поли. собр. соч. Т. 1. М., 1911, с. 48.

17. Костомаров Н. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Т. 2. СПб., 1892, с. 40.

18. Тургенев Н. Взгляд надела России. Лейпциг, 1862, с. 23-24.

19. Бакунин М. Моя защита. Собр. соч. в 4-х тт. Т. 4. М., 1935, с. 34-35.

20. Белинский В. Россия до Петра Великого. Поли. собр. соч. В 13-ти тт. Т. 1. М., 1953, с. 36-39.

21. Пчелин Н. Указ, соч., с. 12-13.

22. Россия при Петре Великом по рукописному известию И.Г.Фоккеродта и О.Плейера. М., 1874., с. 110-111.

23. Кавелин К.Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры. М., 1989, с. 253.

24. Ешевский С. Сочинения по русской истории. М., 1900, с. 7-8.

25. Струве П.Б. Исторический смысл русской революции и национальные задачи. – Из глубины. Сборник статей о русской революции. – В кн.: Вехи. Из глубины. М., 1991, с. 462-463.

26. Ключевский В. Указ, соч., с. 143-145.

27. Глинка С. Записки. Цит. по: Русский быт по воспоминаниям современников. XVIII в. В 2-хч. Ч. 2, вып. 1. М., 1918, с. 215.

28. Милюков П. Очерки по истории русской культуры. В 3-х тт. Т. 3, ч. 2. СПб., 1904, с. 5-6.

29. Ешевский С. Указ, соч., с. 7-8.

30. Полежаев П. 150 лет назад. Бирон и Волынский. СПб., 1887, с. 23-26.

31. Записка, врученная г.Лалли кардиналу Флери в мае 1738 г. – Цит. по: Маркиз де-ла-Шетарди в России 1740-1742 гг. СПб., 1862, с. 14-15.

32. Корсаков Д. Артемий Петрович Волынский и его «конфиденты». СПб., 1885, с. 12-13.

33. Щербатов М. О повреждении нравов в России. Лондон, 1858, с. 23-26.

34. Милюков П. Указ, соч., т. 3, ч. 2, с. 25.

35. Там же, с. 23.

36. Правда о России, рассказанная кн. П.В.Долгоруким. В 2-х тт. Париж, 1861, т. I, с. 34; т. II, с. 262.

Тема 17. Екатерининское «просвещение»

Русская императрица немецкого происхождения Екатерина Великая, прозванная французскими просветителями «Северной Семирамидой», за время своего весьма продолжительного правления безуспешно пыталась объединить едва ли совместимые в условиях России задачи – укрепить Российскую империю и насадить в этой стране начала либерализма.

Историк так характеризует жизнь верхнего слоя Российского государства времени пришествия Екатерины на престол: «Это был омут,...омут моральный еще более, чем политический и экономический. Интриги и козни, пересуды и сплетни составляли основу людских отношений; поступки и дела оценивались по степени успеха; нравственное чувство заменялось внешним приличием, служение делу – угодливостью лицам, религиозность – ханжеством. О любви, о сердечной привязанности не могло быть и речи там, где мать наталкивала дочь на любовника, лишь бы иметь внука. Невежество царит во всех слоях общества и высоко поднимает голову даже у ступеней трона: архиерей официально сознается синоду, что он «главою весьма немощен». Нигде никакой дисциплины: полковник оскорбляет генерала; архиерей бьет по щекам воеводу; воеводский товарищ замучивает до смерти священника; члены коллегий и канцелярий небрегут службою, отчего происходит великая волокита в делах; на «реприманды» сената никто не обращает внимания. По годам не производятся счеты и сборы подушных денег; армии обкрадываются военачальниками; корабли гниют в гаванях; земледелие отягощается неустановленными поборами; полиция в постоянной стачке с л ми и мошенниками; солдаты, не получая ни рационов ни пайка, грабят, бунтуют и разбойничают, промышленность страдает от недостатка рук, которые все обратились к хищению и легкой наживе. Нигде и ни в ком ни чувства долга, ни сознания своего достоинства» (1) Такой была среда, в которую попала юная немецкая принцесса.

Обладая привлекательной внешностью, Екатерина расположила в свою пользу и Елизавету, и двор. 21 августа 1745 года она была обвенчана с великим князем Петром, 20 сентября 1754 года у нее родился сын Павел. Екатерина и Петр III еще до свадьбы друг к другу охладели. Одиночество в грубом придворном обществе приучило Екатерину искать утешения в чтении. Тацит, Вольтер, Бойль, Монтескье стали ее любимыми авторами. И когда Екатерина вступила на престол, она уже была женщиной весьма образованной – «философом на троне», представительницей школы «просвещенных деспотов», столь многочисленных в то время в Европе.

Екатерина II мечтала о переустройстве России на либеральных основах. Она обращалась к теориям западных просветителей, к сочинениям Монтескье, Беккариа, немецких публицистов и французских энциклопедистов. Рано став поклонницей французской литературы, Екатерина сразу же после вступления на престол установила тесные отношения с корифеями французского литературного мира. В частности, сохранилась ее переписка с Вольтером, продолжавшаяся с 1763 года вплоть до смерти философа в 1778 году.

В результате такого общения картина мира Екатерины в российском контексте выглядела весьма экзотично. В частности, она не разделяла сложившихся при ее предшественниках представлений о самодержавии. Своим манифестом от 6 июля 1762 года императрица объявила, что самодержавное самовластие само по себе, без узды добрых и человеколюбивых качеств, есть зло, пагубное для государства.

Екатерина, поездив по стране, была вынуждена Радикально скорректировать ее образ в своей картине мира слишком велико было расхождение реальности и тех идеалов, на которых она была воспитана. Так она пришла в ужас от апатии и невежества высших классов российского общества и решила всячески поощрять интерес к новым политическим идеям.

Едва вступив на русский трон, Екатерина первым делом заменила всех голштинских приятелей покойного мужа на русских чиновников. Будучи, вроде бы, более всего озабоченной гуманитарными проблемами, императрица на самом деле преуспела не в человеколюбивых делах, а в расширении империи: за 34 года своего правления она расширила русские владения больше, чем любой другой русский царь. При ней государственные границы вплотную подошли к Германии. В ее царствование были две войны с Турцией. Благодаря победам в них Россия приобрела берега Азовского моря, а Турция признала независимость Крыма. Во второй русско-турецкой войне прославился Суворов взятием крепости Измаил и победами при Фокшанах и Рымнике. Турция признала все северные берега Черного моря владениями России.

Вместе с тем исследователи отмечают и другие стороны личности императрицы: «Человеколюбивая от природы, Екатерина никогда не останавливалась перед совершением жестокости и преступления, как бы они гнусны ни были, если это преступление, эта жестокость могли быть полезными ее неограниченному властолюбию. Более всего она алкала похвал общественного мнения, похвал искателей, и потому, без огласки восстанавливая уничтоженную Петром III тайную канцелярию, предписала ей действовать осторожно и сколь возможно более втихомолку. Народа она вовсе не любила». В своем письме к московскому генерал-губернатору она писала, что «простого народа учить не следует; если он будет иметь столько же no-знаний, как вы и я, то не станет уже нам повиноваться, как повинуется теперь» (2).

Современный историк при анализе екатерининской эпохи располагает таким бесценным документом, как личные «Записки» императрицы, которые она вела более полувека – от прибытия своего в Россию в 1744 году и до самой смерти в году 1796. В «Записках» много откровений, которые могли буквально взорвать российский трон. Скажем, там были страницы, где Екатерина называла отцом Павла I – и стало быть, прямым предком всех последующих русских императоров – своего фаворита Сергея Салтыкова. Совершенно убийственными были и многочисленные «зарисовки с натуры членов царствующей фамилии – Елизаветы Петровны, Петра III, а также всей картины придворной жизни 1744-1759 годов.

Но не только о царствующей фамилии столь резко отзывалась императрица. Есть там кое-что и о народе, которым она управляла. Скажем, такой пассаж: «Не удивительно, что в России было среди государей много тиранов. Народ от природы беспокоен, неблагодарен и полон доносчиков и людей, которые, под предлогом усердия, ищут лишь, как бы обратить в свою пользу все для них подходящее» (3). Не удивительно, что Николай I, не любивший свою бабку и считавший, что она «позорит род», отдал приказ конфисковать все копии с ее мемуаров. Запрещенная рукопись, как это часто бывает, была опубликована за рубежом.

Хотя российское дворянство изо всех сил стремилось быть похожим на европейских аристократов, различия оставались слишком явными. Английский писатель М.Уоллес так характеризовал разницу между европейскими и русскими дворянами екатерининской эпохи: «Французский «gentilhomme», – писал он, – являлся прямым потомком феодального барона, и все основные понятия его предков пустили глубокие корни в его натуре. <...> Русский же дворянин, напротив, унаследовал от своего предка традиции совсем иного рода. Его отец и дед ощущали скорее тяготы, чем привилегии того сословия, к которому они принадлежали. Они не считали для себя позором телесное наказание и если и дорожили своей честью, то не в качестве Дворян или потомков бояр, а в качестве бригадиров, коллежских асессоров или статских советников. При этих условиях самый гордый вельможа двора Екатерины... не мог быть особенно глубоко проникнут представлениями о благородстве крови, о высоком значении дворянства и многими другими феодальными понятиями, вытекающими из этих представлений. приняв внешние формы чужой культуры, дворяне, по-видимому, не много выиграли в деле истинного чувства собственного достоинства» (4).

«Высшая знать... усвоила манеры и язык версальских придворных... Ее образ жизни при Екатерине II представлял собой своеобразную смесь дикой распущенности и придворного лоска, аристократической спеси и полувосточной покорности» (5). Дворянство стало нанимать для своих детей гувернеров, тратя на это нередко довольно большие средства. Очевидец этих процессов – французский офицер – удивлялся размаху «образовательного ажиотажа» в дворянской среде. «Нет страны, – писал он, – где бы столько тратилось на образование, как в России. Здесь видишь в высшем сословии чуть не столько же воспитателей, сколько детей, и гувернеры эти получают хорошее жалованье, хотя весьма часто не стоят его. Дворянин, который желает быть светским человеком, должен иметь датскую собаку, скорохода, много прислуги (дурно одетой) и француза-учителя... В этом звании... попадаются люди с понятиями и манерами наших парикмахеров и лакеев» (6).

Общий результат воздействия идей французского Просвещения на дворян выглядел обескураживающим. Как писал Герцен, «влияние философских идей XVIII века оказалось в известной мере пагубным в Петербурге... Вольтерова философия... вооружала русского всеми орудиями диалектики и иронии, способными оправдать в его глазах собственную рабскую зависимость от государя и рабскую зависимость крепостных от него самого. Неофиты цивилизации с жадностью набросились на чувственные удовольствия. Они отлично поняли призыв к эпикуреизму» (7).

Конечно, европеизация коснулась в основном только верхнего слоя дворянства. На самом верху дворянской иерархии «императорский трон самодовольно драпировался в величественные складки просвещения и философии». Екатерина II умела «ослеплять зрителей величественной обстановкой. В Эрмитаже только и слышно было, что о Вольтере, о Монтескье, о Бекарии» (8). Но даже и в высшем кругу дворянства образование женщины было низким: в XVIII веке нетрудно было встретить женщину в самом богатом дворянском семействе, едва грамотную и даже вовсе неграмотную. В нижних дворянских слоях царили безграмотность и невежество. По свидетельству историков, несмотря на обязательное обучение дворянства, «грамотность между ними распространялась туго». В провинции того времени встречается множество неграмотных дворян. Даже поступая на службу, дворяне ухитрялись Фактически не служить. Военная служба для большинства из них была фикцией. Дворянских детей зачисляли в полки еще до их рождения, и пока их воспитывали домашние гувернеры, они как бы «проходили военную службу», получая повышение за повышением в чине. Таким образом, дворянская молодежь, избегавшая гражданской службы, либо искала карьеры при дворе, либо «служила» в армии, либо прожигала жизнь в высшем свете.

Если нравственность высшего дворянства оставляла желать лучшего, то чего же можно было требовать от «низших классов»? За год до смерти Екатерины II, по подсчетам Н.Эйдельмана, на огромных пространствах империи проживало 18,7 млн. душ мужского пола. Общее же число подданных насчитывало приблизительно около 40 миллионов, разбросанных на огромных пространствах, при максимальной скорости передвижения – 10-20 километров в час. Всего шесть человек из каждой сотни жителей – горожане. «Как мелкие островки, скалы, камни – деревни по 100-200 душ, и 62 из каждой сотни – крепостные». А на всю империю никак не меньше 100 тыс. деревень и сел, и в тех деревнях известное равенство в рабстве (80% тогдашних российских крестьян – середняки). Деревеньки, в нелегкой борьбе отвоевывающие у дикой природы новые пространства. 100 тыс. деревень, оживающих при благоприятном «историческом климате», но зарастающих лесом, исчезающих с карт целыми волостями после мора, голода, а еще чаще – после тяжелой войны или грозного царя» (9).

Мироощущение населения, пережившего войны и пожары, восстания и перевороты, было крайне тревожным люди постоянно ожидали какого-то очередного катаклизма, жили как на вулкане. Д.Дидро отмечал, что «в характере русских замечается какой-то след панического ужаса, и это, очевидно, результат длинного ряда переворотов и продолжительного деспотизма. Они как-то настороже, как будто ожидают землетрясение; будто сомневаются в том, прочна ли земля у них под ногами; в моральном отношении они чувствуют себя так, как в физическом отношении чувствуют себя жители Лиссабона или Макао» (10).

Православная религия довольно причудливым образом отражалась в картине мира простого народа. Как писал об этом историк, «умножение и повсюдное распространение суеверий, самых грубых, – чрезвычайная привязанность к обрядам и формам, грубость религиозного чувства и вкуса, незнание самых первых и основных понятий христианской веры и правил христианской жизни составляют характеристические черты религиозно-нравственной жизни русского народа того времени» (11).

Сельское население, прикрепленное к земле, перестало жить более или менее общей жизнью с остальными сословиями, замкнулось и закоснело в неподвижных формах быта, куда не проникало не только европейское образование, но даже и образование отечественное. В быте мелкого и среднего дворянства встречались все степени перехода – от господства понятий и нравов домостроя до соединения тех же понятий с подражанием французским и немецким приемам и модам.

В то же время в екатерининскую эпоху ширится и набирает силу слой интеллигенции. Она возникает в виде публицистов, переводчиков, сатириков, драматургов и поэтов, которые, сплотившись вокруг трона, ведут священную борьбу с «тьмой» народной жизни. Они увлекаются Вольтером и Дидро так же, как их императрица, «прекраснодушествуют, ужасаются рабству, которое их кормит, тирании, которой не видят в позолоченном абсолютизме Екатерины» (12). Среди них выделяются Фонвизин, Новиков, масоны, Ломоносов и Державин. Но что единит их всех, писал философ, так это культ Империи и неподдельный восторг перед самодержавием. Нельзя забывать в оценке русской интеллигенции и то, что она целое столетие делала общее дело с монархией. Выражаясь упрощенно, она целый век шла с царем против народа, прежде чем пойти против царя и народа (1825-1881 гг.) и, наконец, с народом против царя (1905-1917 гг.).

Екатерина II застала страну в крайне тяжелом состоянии. «Русское общественное устройство, писал историк, – терпело существенные изменения в ту пору, когда Екатерина вступала в дела... В Московской русине было ни личной свободы, ни сословного права; были вместо них только личные привилегии и временные льготы. Все общество было построено на началах государственной крепости: каждый был прикреплен к какой-нибудь государственной повинности, а по этой повинности был прикреплен к тому месту, где жил, и к тому обществу, с которым был связан круговою порукою в отправлении служб или платежей. В этом государственно-крепостном порядке была известная своеобразная справедливость; она выражалась во всеобщем равенстве пред государством, равенстве бесправия» (13). Почти все отрасли торговли были обращены в разорительные для страны частные монополии. Тюрьмы переполнены. Пытки и неправомерно жестокие наказания были нормой. В суде господствовал произвол чиновников, народ страдал от незаконных поборов. Распоряжения Сената исполнялись лишь после третьего указа.

Вслед за своими учителями – французскими просветителями – императрица ратовала за справедливое распределение богатств. Однако вельможи ее обогатились из казны до такой степени, о которой мечтать не мог даже Меньшиков при Петре. Если на Западе, даже при самых жестоких монархах, суды были некоторыми островками свободы, то в России, даже при самых просвещенных их коллегах, суд был одним из худших мест, где в одном лице обычно соединялись следователь, обвинитель и судья. Вся русская художественная литература, революционная публицистика, десятки мемуаристов различного социального статуса – все единодушны насчет неправедных, корыстных, безгласных, зависимых судов, вершивших правосудие в грязных, не приспособленных для дела помещениях.

Нарастание хаоса в обществе усиливало противоречие между картиной мира, которую пыталось насаждать государство, и субкультурами локальных миров, основе этого лежало массовое сознание, основанное а государственных идеалах и двойственном отношении к власти. Вот почему стержнем екатерининской утренней политики стало усиление централизации Управления империей. Так, в 1775 году Россия делится на 50 губерний во главе с губернаторами, получившими широкие права.

В принципе, авторитаризм всегда доминировал и в сознании правящих слоев, и в народном сознании Государство в России «шло впереди народа». Если в Европе школы, университеты, интеллигентные профессии создавались церковью, обществом, народом – чаще всего независимо от светской власти, – то в России, напротив, городская жизнь стимулировалась и развивалась благодаря государству. Государство в Европе – в полном смысле этого марксистского термина – было надстройкой над обществом; в России само общество было порождением государства. Иначе и быть не могло в стране с редким населением, состоявшим из звероловов и примитивных хлебопашцев, рассеянных по необъятному пространству. Российскому государству самим фактом его существования уготована была роль инициатора развития во всех областях – хозяйственной, культурной, военной и политической.

Екатерина II, как уже было сказано, склонялась к либерализму. Но в то время как западный либерализм формировался в условиях развитого сословного общества, либерализм в России пытался укорениться в обществе традиционном. Вот почему государство в меру своих возможностей усиливало социальную стратификацию, способствуя развитию сословий. Прежде всего Екатерина в 1765 году дала жалованную грамоту дворянству. Затем получили гражданские права духовенство и купечество, потом разнородные средние слои общества и наконец казенные и помещичьи крестьяне. Петр III и Екатерина II вводят сословную организацию, которую – применительно к городам – начал учреждать еще Петр Великий. Старинные служебные разряды были преобразованы в европейские сословия, старинные городские тягловые общества – в замкнутые европейские муниципии.

Екатерининские реформы коснулись и судебной сферы: неограниченное самодержавие ограничивается независимыми судами – таков был многовековой опыт Англии, Франции и других европейских стран. Екатерина II, закрепив в России отдельные суды для каждого сословия, провозгласила формулу: «Государев наместник не есть судья». Иначе говоря, суды должны быть независимыми от губернаторов. Однако на практике даже выборные судьи для дворян утверждались властями; довольно быстро определились огромные права начальника губернии – возбуждать и приостанавливать дела, назначать и сменять судейских, Утверждать судебные решения.

Наряду с централизацией управления императрица намеревалась либерализировать его, введя конституционное правление. Однако вскоре выяснилось, что конституции, высшие советы, парламенты совершенно не волнуют российское дворянство, за исключением самой небольшой группы мыслящих идеологов (братья Панины, Дашкова, Фонвизин и др.). Поэтому уже подписанный в августе 1762 года указ о создании «конституционного» императорского совета Екатерина вскоре отозвала.

Используя современную терминологию, императрица стремилась проводить «сильную социальную политику». Ее правительство неоднократно предпринимало шаги, призванные продемонстрировать монаршую заботу о подданных. Одним из таких шагов было создание в губерниях приказов общественного призрения. Эти учреждения, возглавляемые губернаторами, ведали школами, больницами, госпиталями, сиротскими и работными домами. Известны и заботы Екатерины II о здравоохранении – была создана Медицинская коллегия, делались прививки против оспы и чумы.

Национальная политика Екатерины в отношении «инородцев» кратко выразилась в ее презрительном пассаже: «Их надо привести к тому, чтобы они обрусели и перестали бы глядеть, как волки, в лес». Ее отношение к иностранцам продолжало политику ее предшественников на троне. Указ об иностранных поселенцах в России был написан ею собственноручно. В нем Екатерина предписывала сенату «раз навсегда» принимать всех желающих поселиться в России иностранцев «без Дальнего доклада» и без излишних формальностей. Этот Указ был первом шагом, который привел к созданию нового учреждения – «опекунства иностранных», переселив в Россию сотню тысяч немецких крестьян, и создав для них условия жизни лучшие, чем они имели в Пруссии и в Баварии.

Екатерина II, гордившаяся дружбой с Французскими философами, проникнутая теми понятиями о веротерпимости, которые были в ходу в Западной Европе отменила ограничения прав раскольников и пригласила тех из них, которые бежали за границу, возвратиться на родину. Тысячи раскольников последовали этому призыву, и многие из них, скрывавшиеся до сих пор от глаз администрации, сделались богатыми и именитыми купцами. Те своеобразные религиозные общины с полумонашеским устройством, которые до сих пор существовали в лесах северных и западных областей, начали возникать в самой Москве и были официально признаны. С этого времени у правительства отсутствует сколько-нибудь постоянная политика по отношению к расколу: она колеблется между полной терпимостью и преследованиями.

Да и сами преследования не отличаются последовательностью. Главное внимание уделяется формальностям. Так, духовные власти снисходительно принимали за православного всякого, кто ежегодно являлся к исповеди и причастию и воздерживался от поступков, явно враждебных церкви. Те из раскольников, которые выполняли эти условия, фактически освобождались от всяких преследований. А для тех, кто не был способен на подобные сделки с совестью, существовал другой способ избежать преследований: достаточно было небольшого денежного пожертвования, чтобы между ними и приходским священником установилось молчаливое соглашение. Правда, кроме приходского священника оставалась еще полиция, которая точно так же взимала поборы с раскольников, но и тут переговоры не представляли никаких затруднений.

В отличие от Петра I, Екатерина любила искусство и знала в нем толк. Но своим собирательством она преследовала также и политические цели – хотела, чтобы Россия в культурном отношении затмила все дворы Европы. Для этого императрица обладала почти неограниченными финансовыми возможностями. Произведения искусства она покупала целыми коллекциями, и никто из европейских монархов не мог конкурировать с ней в щедрости предлагаемых сумм. В 1764 году – на третий год своего царствования она купила в Берлине знаменитую коллекцию из 255 картин Эрнста Готцковского, буквально вырвав ее из под носа прусского короля Фридриха II. Два года спустя в Санкт-Петербург прибыли холсты из коллекции архиепископа Кельнского, в том числе и «Блудный сын» Рембрандта. За этим последовала богатейшая коллекция парижского банкира Кроза с женским портретом Тициана и рембрандтовским «Святым семейством», а также собрание польского короля Августа III. Далее в Россию прибыла вызвавшая скандал в Лондоне старейшая в Англии коллекция, принадлежавшая сэру Роберту Уолполу. Советниками Екатерины в ее художественных приобретениях были в числе других Дени Дидро, барон Гримм и князь Дмитрий Голицын – русский посол в Париже (1765-1768 гг.).

Пример Екатерины очень сильно подействовал на ее окружение, а через него и на верхние слои русского общества. Резко вырос спрос на эстетические украшения жизни и развлечения, все более расширялся интерес к искусству. Интенсивное общение с литературой обогащало картину мира дворянского общества, в ней образы мужчин и женщин все более приближались к европейским образцам. Французский посол Сегюр, наблюдавший это общество в конце царствования Екатерины II, встречал здесь много нарядных дам и девиц, которые говорили на четырех-пяти языках, играли на разных инструментах и в совершенстве знакомы были с произведениями известнейших романистов Англии, Франции и Италии.

Культурная политика Екатерины II становится более открытой западным веяниям, чему способствовало фактическое открытие границ для поездок русских людей в Европу с самыми разными целями. Кроме правительственных командировок становятся все более обыкновенными и частные поездки. Княгиня Дашкова едет туда воспитывать своих детей, предварительно подготовив их дома; другие, как богач Демидов, едут с лечебными целями, а также для пополнения художественных, естественно-исторических и других коллекций. Наконец, такие как писатель и историк Г.Карамзин, предпринимают путешествие в Того «чтобы собрать некоторые приятные издания и обогатить свое воображение новыми образами».

Среди несомненных достижений культурной политики екатерининской эпохи необходимо особо отметить Словарь Палласа. Его полное название: «Сравнительные словари всех языков и наречий, собранные десницею всевысочайшей особы, ч. 1-2, 1787-1789 гг.». Основу словаря составили материалы, поступившие от русских губернаторов, русских посланников при императорских дворах, а также иностранных ученых. Это своего рода результат успешного международного сотрудничества. Программу словаря П Паллас подготовил в 1785 году, затем ее перевели на французский язык и разослали, а через два года два толстых тома вышли из печати. Однако Екатерина не вполне была довольна словарем, и спустя два года выходит новое его издание, дополненное словами четырех европейских, 22 азиатских, а также 30 африканских и 23 американских языков. Всего 4 тома по 400-600 страниц каждый.

Одним из важнейших факторов культурного сближения России с Западом стало знание верхними слоями русского общества европейских языков, которое – со времени первых поездок за границу русских при Петре – сделало громадные успехи. Теперь русские люди ехали за границу, будучи достаточно хорошо знакомыми с литературой, искусством и наукой Запада. А такие люди, как Фонвизин и Карамзин, могли беседовать с Вольтером, Дидро, Кантом или Гердером, в то время как еще для «птенцов гнезда петрова» – Толстого или Шереметева – имена Лейбница или Буало были пустым звуком. Если для Толстого античные скульптуры были «поганскими идолами», то для Карамзина они уже предмет эстетического восприятия. Если «птенцы» с огромным трудом привыкали терпимо относиться к католицизму, то русские путешественники конца XVIII века нередко причащались по католическому обряду и вступали в общение с европейскими масонами. Если русские путешественники петровской эпохи получали в Европе мозаику отрывочных впечатлений и кое-какие прикладные знания, то в эпоху Екатерины они уже «воспитывали ум и сердце» и вырабатывали более или менее цельное мировоззрение.

Не мудрено, что в это время шло тотальное заимствование у Европы всего и вся – от философии и искусства до государственного устройства и конфессиональных веяний. С петровской эпохи довольно долгое время русскую знать вдохновляла Швеция со своей аристократической конституцией; потом пришла пора французских и английских политических идей. В целом же, по меткому замечанию Н.Бердяева, западная культура России XVIII века была «поверхностным барским заимствованием и подражанием... Западную культуру русские бары XVIII в. усвоили себе в форме плохо переваренного вольтерианства... Пропасть же между верхним слоем и народом все возрастала» (14).

Опыт прежних царей показывал, что чрезмерный деспотизм, хотя и усиливал самодержца, но одновременно расшатывал его власть – рвались связи престола с обществом. Зная и чувствуя это, Екатерина расширяла права дворянства, в том числе и в сфере печати. Ни один русский царь не подвергался такой критике и «личным нападкам», как Екатерина II в журналах Н.Новикова. Идо поры до времени критикам все сходило с рук. Именно с одобрения правительства развернулась широкая издательская деятельность, выросло количество издаваемых в стране журналов. С 1769 года правительство позволило создавать типографии частным лицам. А в 1783 году была окончательно упразднена казенная монополия печатного дела: указом от 15 января разрешалось заводить вольные типографии при условии цензуры выпускаемых ими изданий со стороны Управы благочиния. После этого указа появляются многочисленные типографские предприятия; даже помещики стали в селах устраивать типографии. Открыты были типографии при губернских правлениях в Тамбове, Калуге, Туле, Харькове, Смоленске, Воронеже и Тобольске. К этому времени относится усиленная издательская деятельность новиковских «Дружеского Общества» и «Типографической компании». Благодаря заботам Новикова и Шварца стало быстро развиваться книгоиздательство.

Своего апогея оно достигло в 80-х годах XVIII века. Всего за XVIII столетие различными тиражами было издано около 10 тыс. книг. В 1756 году начинают издаваться «Псковские ведомости», а с 1765 года – «Труды Вольного экономического общества».

Был реанимирован и стал активно культивироваться идеал слияния народа и власти, который нашел своего теоретика в лице историка и писателя Н.М.Карамзина. Он выдвинул тезис – «история народа принадлежит государю». А известный журналист и просветитель Н.Новиков в своей комедии, напечатанной в журнале «Кошелек», говорил, что барин должен заботиться о своих крестьянах, а крестьяне – искренне любить своего барина.

Союз власти и литературы по-прежнему оставался крепким. Верхний слой, единственно пробужденный и вовлеченный в культурнее движение, все более и более отдалялся от массы российского населения. И в этом процессе увеличения разрыва между образованными слоями и народом создавалась русская литература, покровительствуемая правительством как одна из сфер государственной службы. Тесная близость литературы и правительства стала еще более явной во времена Екатерины II. Для нее талантливый поэт, полный восторженной любви, пишет послания, оды, гимны и сатиры. Он на коленях перед нею, он у ее ног, но он вовсе не холоп, не раб. Г.Р.Державин не боится Екатерины, он шутит с нею, называет ее «Фелицей» и «киргизкай-сацкою царевной». Однако этой апологетической поэзией, при всей ее искренности, при всей красоте ее пластичного языка, наслаждался и восхищался лишь узкий круг российского образованного общества. Самое высшее общество ничего не читало по-русски, низшее – вообще ничего не читало. Холодная и напыщенная поэзия дифирамбов и панегириков, подражающая латинским, немецким и французским образцам, не могла стать популярной даже среди петербургского общества. Державина, весьма ценимого в университетах, семинариях, среди духовенства и литераторов, в обществе гораздо более уважали, чем читали.

Первый серьезный и продолжительный литературный успех выпал на долю комедий Фонвизина, написанных в середине царствования Екатерины II. Фонвизин, человек весьма образованный, прослуживший довольно долго при русском посольстве в Париже, принадлежал к высшему обществу. Первым русским произведением, снискавшим огромную популярность, стала едкая сатира на провинциальных дворянчиков «Бригадир». Но успех «Недоросля» значительно превзошел успех «Бригадира».

Перемены в социальном положении российского крестьянства вызвали серьезные перемены и в национальной картине мира. Изменялся и язык как наиболее мощная моделирующая мир система. По свидетельству историка, язык еще не выделился, не освободился Со своей церковнославянской основы, с трудом прилаживался к чуждым для него формам европейской поэзии и еще более чуждому содержанию» (15). В продолжение XVIII века новорусская литература вырабатывала новый язык. Учрежденная в 1783 году по инициативе Е.Р.Дашковой Российская Академия наук создала первый толковый словарь русского языка.

Европеизированная русская литература начинает приобретать известное общественное значение лишь во времена Екатерины II. До ее царствования мы видим только подготовительную работу – язык верхних слоев общества приспосабливается к новым условиям существования, он кишит немецкими и латинскими словами. Осваивая постепенно иноязычные включения, русский язык становится более естественным и соответствующим духу нации. Первым русским, который активно участвовал в этих процессах и мастерски владел сложившимся таким образом языком, был Ломоносов.

Примерно к 70-м годам XVIII века над Европой проносится дыхание нового времени – зарождается романтизм. После сочинений Ж.-Ж.Руссо становится модным стремиться «к природе», к «естественности» нравов и поведения. Изучение французского языка и развитие вкуса к художественной литературе и философии расчистили путь в культуре верхних слоев российского общества для влияния на нее французской культуры эпохи Просвещения. В середине XVIII века появились наиболее крупные произведения просветительской французской литературы, оказавшие сильное влияние на картину мира образованного европейского общества. Это обстоятельство облегчило преобразование картины мира верхушки русского дворянства с помощью новых французских идей.

Претерпела изменение и иерархия литературных жанров. В конце XVIII века ориентация «мещанского» вкуса на «чувствительную» литературу встречает, наконец, некоторый отклик. На сцене постепенно воцаряется трагедия, затем она сменяется высокой коме дней, потом наступает время мещанской драмы, «слез ной» и «легкой» комедии. Стал заметно изменяться досуг – чтение «от скуки» принимало все более определенное направление, сделалось проводником новых представлений и вкусов в русском обществе и чуть ли не основным средством формирования картины мира Но книга должна была давать и эстетическое удовольствие. Отсюда успех романа и «чувствительной поэзии» в русском светском обществе второй половины XVIII века. Настал черед чувствительных романсов, которые заучивались модными барынями и барышнями. Роман особенно сентиментальный, с легкой руки Ричардсона получавший все более широкое распространение в тогдашней европейской литературе, нашел много читателей и особенно читательниц в русском светском обществе, чему помогло и знание иностранных языков.

Но в то же время литератор екатерининской эпохи по-прежнему оставался чем-то вроде придворного шута.

Так, например, придворный поэт-одописец В.П.Петров, сочинявший хвалебные оды в честь Екатерины II и ее фаворитов Г.Г.Орлова и Г.А.Потемкина, во время русско-турецкой войны состоял при последнем в качестве воспевателя его подвигов и всегда находился в обозе действующей армии. Во многом литература в ту пору играла обслуживающую роль. Как писал Н.А.Некрасов, «по примеру великих земли, и маленькие тузы или козырные хлапы имели своих пиитов и любили получать от них оды в день рождения, именин, бракосочетания, крестин дитяти, получения чина, награды и в подобных тому торжественных случаях их жизни; за то они позволяли пиите садиться на нижний конец стола обедать уже с собою, а не с слугами, как в обыкновенные дни, подпускали его к целованию своей руки, дарили его перстнем, табакеркою, деньгами, поили его допьяна и потом тешились над ним, заставляя его плясать. А пиита величал их своими благодетелями, меценатами, покровителями, отцами-командирами и «милостивцами» (16). А простой народ, составлявший до 98% населения, не интересовался ни одами, ни французскими романами. Его чтением стала так называемая лубочная литература, зарождение которой относится примерно к середине века. В этих книгах сначала основное внимание уделялось картинке, текст играл второстепенную, вспомогательную роль. Постепенно с ростом грамотности текст начал вытеснять изображение. Такая книжка отличалась дешевизной, благодаря чему имела широкое распространение среди дворовых крестьян, мелкого духовенства и ремесленников. Содержание подобной литературы поначалу было чисто религиозным – к библейским или евангельским сюжетам. Позднее лубочная литература использует уже и сказки, и историческую тематику. Демократическая и просветительная струя в лубочной литературе была незначительной, преобладало консервативно-мещанское и религиозно-охранительное направление.

Занятия наукой и литературой стали выглядеть в новой картине мира по-иному. Литература к середине XVIII века стала первым видом свободной деятельности, которую русское правительство научилось терпеть. Общий уровень литературы того времени был еще невысок. И роль, которую она играла, была скорее не художественной, а политической. Литература отделилась от правительства, и высказывание художественного слова перестало быть официальным. Деятели литературы стали отличать себя, свое сознание и цели своей деятельности от сознания, деятельности и целей властей. Литература стала, таким образом, первым художественным занятием, не обязательно обслуживающим интересы государя, но тем не менее разрешенным представителям служилого сословия.

Очередная перемена в художественном стиле – переход от орнаментальной перегруженности рококо к классическому стилю – совпала с переменой вкуса на престоле: Екатерина предпочитала простоту показной роскоши Елизаветы. Толчок к развитию живописи и архитектуры дан был Академией художеств, основанной еще Елизаветой. Но свое окончательное устройство она получила только при Екатерине II, в 1764 году, когда Бецким был составлен ее устав, целиком списанный текста устава Парижской Академии художеств. В результате всех этих заимствовании во второй половине XVIII века в России были воспроизведены все те художественные стили, которые за это время сменились в Европе, преимущественно во Франции.

Учреждение Академии художеств с большим воодушевлением было встречено в придворных кругах» Считалось, что приобщение к искусству автоматически облагородит людей. Вот почему задачей нового учебного заведения, как говорилось в его уставе, было «Образование новой породы людей, свободных от недостатков общества». Окрыленные такими перспективами стать причастными к числу покровителей Академии художеств, считали для себя честью самые выдающиеся титулованные особы. Екатерине II были направлены письма от князя A.M.Голицына, графов И.Г.Чернышева и Г.Г.Орлова, которые изъявили желание быть принятыми в число почетных любителей Академии. Заглядывая вперед, отметим, что на протяжении всего своего существования Академия художеств привлекала к себе особое внимание высшего общества, а начиная с 1843 года, президентами Академии, сменяя друг друга, становятся уже не просто дворяне, а члены императорской фамилии.

Но после пышного открытия Академия столкнулась с серьезными трудностями. Они в основном касались качества и направленности преподавания. Воспроизводить то, что художник видит вокруг себя, казалось совершенно невозможным – «низким» и недостойным искусства. Все жизненные реалии, пройдя через горнило академической живописи, должны были облагородиться, стать приукрашенными и стилизованными. Именно такое искусство пропагандировали в России итальянские, французские и немецкие мастера, выписанные для преподавания в Академии художеств. И тем не менее первые же выпуски Академии показали, что в России появляются собственные художники-профессионалы, не уступающие иностранным. Среди первых ее выпускников были: сын солдата А.П.Антропов, бывшие крепостные графа Шереметева братья Аргуновы, Ф.С.Рокотов. Начиная с первого выпуска (1767г.), воспитанники, получившие золотые медали, посылались за границу за казенный счет для совершенствования своих способностей. Следующее поколение художников Д.Г.Левицкий, А.П.Лосенко, В.Л.Боровиковский училось уже у русских преподавателей.

В 1780 году в Россию прибыл знаменитый Джакомо Кваренги, имя которого для царствования Екатерины сделалось тем, чем было имя Растрелли для эпохи елизаветинского рококо. Но до Кваренги Екатерине Великой предстояло пройти еще через одно увлечение. В 1779г. в Россию приехал шотландец Чарльз Камерон. Он интересовал Екатерину прежде всего своими познаниями в античных римских памятниках. Она ценила его и как издателя известной тогда книги Палладио о Римских термах. Архитектура и изобразительное искусство привлекали особенное внимание власти, ибо ни были способны придать ей монументальный блеск и торжественную значимость. Тем более что для архитекторов и художников существовало специальное поприще – застройка Петербурга, новой столицы России Этот город становился символом новой европеизирующейся страны, и его облик должен был соответствовать этой идее. Окно, прорубленное в Европу, надлежало оформлять в европейском духе – располагать дома по красной линии улиц сплошным фасадом, применяя общеевропейские художественные нормы. Наконец, к архитектуре Петербурга в наибольшей степени предъявлялись требования представительности, соответствия ее рангу столичного города мировой державы. В XVIII веке в пригородах Петербурга началось сооружение дворцово-парковых ансамблей, ставших впоследствии знаменитыми культурными памятниками. Активно формировалась угодная властям историческая память – особое, благоприятное представление о российском прошлом. В 1764 году был учрежден Эрмитаж, была приобретена первая коллекция музея. И уже в конце XVIII века Эрмитаж стал одной из лучших картинных галерей мира.

Поскольку инструментальная музыка не столь прямо и эффективно формирует фрагменты картины мира, как оперные спектакли, в культурной политике российского императорского дома она стояла на заднем плане. К тому же музыкальное развитие, даже придворной публики, находилось еще на слишком низком уровне, чтобы она могла интересоваться симфонической музыкой. Оркестры по-прежнему служили лишь шумной принадлежностью роскоши, блеска и тщеславия на балах, пирах, прогулках по воде. Кроме того, процветали военные оркестры – некоторые из них довольно многочисленные – до 100 человек и более. Многие полки имели свои певческие хоры И все же инструментальная музыка участвовала в художественном оснащении национальной картины мира, придавая разным ее фрагментам особую эмоциональную окраску. Главную роль в развитии этого вида искусства также играл императорский двор: лучшим оркестром был придворный оперный, состоявший по штату 1766 года из 36 человек и имевший в своем составе первоклассных артистов, особенно во второй половине царствования Екатерины.

Распространению интереса и вкуса к музыке служило и музыкальное воспитание. Несмотря на то, что сама императрица довольно пренебрежительно высказывалась по поводу воспитательного значения музыки, именно при Екатерине музыка была введена в программы учебных заведений, главным образом, женских. Но и в мужских заведениях музыкальное воспитание было поставлено довольно хорошо. К примеру, в шляхетском кадетском корпусе обучали пению и игре на разных инструментах; певческий хор корпуса славился в городе; для занятий с ним приглашен был знаменитый композитор Бортнянский. В Смольном институте, в Воспитательном доме, Московском университете и других учебных заведениях воспитанниками устраивались концерты. Концертное дело получило развитие и за пределами учебных заведений. В России первые публичные концерты стали даваться с середины XVIII века в частных концертных залах, залах консерваторий. По праздникам и в воскресные дни устраивались бесплатные благотворительные концерты для демократической публики.

Духовная музыка в России формировалась под сильным итальянским влиянием. Самым ранним представителем нового, итальянского стиля из числа русских церковных композиторов в эпоху Екатерины II был М.С.Березовский (1745-1777 гг.). Наиболее значительным деятелем в области русской духовной музыки XVIII века был Галуппи. Своим влиянием на Бортнянского, бывшего его последовательным учеником, он решительно и надолго направил российскую духовную музыку в русло итальянской школы. Он внес в духовную музыку России тот «слащавый, сентиметально-игривый оперно-концертный итальянский стиль», который долго господствовал в ней, определял вкусы общества.

Самым важным в становлении художественной России екатерининской эпохи стало создание воспроизводящейся системы искусства, включавшей и постепенное формирование воспринимающей аудитории, и планомерную подготовку артистических кадров. В 1779 году Воспитательный дом заключил контракт с антрепренером К.Книппером, державшим театрально-музыкальную школу, по которому тот должен был в течение трех лет обучать музыке и сценическому искусству 50 воспитанников этого дома обоего пола, а потом предоставить им оплачиваемые места в своем театре. В том же году была основана первая в России специальная школа сценического искусства – театральное училище.

Важное влияние на картину мира образованных слоев русского общества сыграли Большой (1776 г.) и Мариинский (1783г.) театры. Екатерина Великая, написавшая для русского театра немало драматических произведений, утверждала взгляд на театр как на учреждение педагогическое. На этот счет известны следующие слова императрицы: «Театр – школа народная, она должна быть непременно под Моим надзором; Я – старший учитель в этой школе, и за нравы народа Мой первый ответ богу» (17).

Наиболее протежируемым видом театрального искусства стала опера. Характерно, что хотя Екатерина II, как и Петр I, была «нечувствительна к музыке», она отпускала огромные средства на эти цели. Такие траты должны были, с одной стороны, создавать образ богатой и могущественной империи, а с другой – императрица была убеждена, что «народ, который поет и пляшет, зла не думает». Однако, императрица хорошо понимала, что народу нужна отнюдь не итальянская опера, а иные средства формирования картины мира. Поэтому для предоставления народу «зрелищ» решено было «всякому заводить благопристойные для публики забавы».

Совершенно особое место в картине мира верхних слоев русского общества занимал балет, который также поощрялся императорским двором. Впервые балетные представления в России были показаны еще в 70-х годах XVII века. А с середины XVIII века балетные спектакли стали регулярно даваться русскими иностранными артистами. В XVIII веке возникли балетные труппы Большого театра в Москве и Мариинского театра в Петербурге. В 1738 году была открыт танцевальная школа в Петербурге, в 1773 году созданы балетные классы в Москве, началась подготовка отечественных артистов балета под руководством французских и итальянских балетмейстеров.

Повлияв на картину мира императрицы, идеи Просвещения через нее стали проникать и в более широкие слои. Однако перестройка картины мира на западный манер в екатерининскую эпоху была еще далеко не завершена. И даже там, где взрослые были уже вполне «офранцузившимися», остро стояла проблема воспитания подрастающего поколения в европейском духе. Для этого требовалась общероссийская государственная система. И Екатерина II создает принципиально новые учебные заведения для женщин и мужчин, отнюдь не только для дворян, но также и для мещан. Екатерина гордилась широтой образования, дававшегося, например, выпускникам Шляхетного корпуса. И хотя, по замечанию одного недоброжелателя, выпускаемые корпусом военные «хорошо играли комедию, писали стишки, одним словом, знали все, кроме того, что надо знать офицеру», современники соглашались с тем, что художественные умения есть неотъемлемая составляющая часть настоящей культуры.

В Москве в 1763-1764 годах был основан Воспитательный дом, а в Петербурге – Коммерческое училище и Воспитательное общество для благородных девиц при Смольном монастыре, а при нем такое же Общество для девиц мещанского сословия. При Академии художеств тогда же было учреждено Воспитательное училище для мещан; по новой программе был преобразован Сухопутный кадетский корпус, при котором также возникло училище для мещанских детей. В основу деятельности этих закрытых училищ легла работа по перестройке картины мира молодых людей в духе новых философских идей. В Петербурге были учреждены кадетские корпуса (инженерный и артиллерийский), воспитательные дома в Москве, был выработан устав для народных училищ, открыта Российская академия для научной обработки отечественного КаЯ ка Московский университет находился в «младенческом» состоянии и пока еще не мог работать в полную силу: не хватало ни преподавателей, ни даже студентов.

Так, например, в 1765 году на всем юридическом факультете Московского университета был только один студент в 1768 году то же самое случилось на медицинском факультете. До первых годов царствования Екатерины II, то есть до возвращения молодых русских профессоров из заграничной командировки, на юридическом и медицинском факультетах работало только по одному профессору. Лишь философский факультет, совмещавший физику с гуманитарными науками, имел шесть преподавателей.

Екатерина II в первую половину своего царствования активно интересовалась вопросами воспитания. Она хотела осуществить далеко идущую образовательную программу. Она носилась с широкими воспитательными проектами – с идеей создания «нового» человека. В этих видах она считала нужным начинать воспитание возможно раньше и максимально исключить влияние семьи. Это главная причина того предпочтения, которое она оказывала закрытым мужским и – в особенности – женским учебным заведениям. Поэтому в академической петербургской гимназии и в шляхетском корпусе были открыты «малолетние» отделения, куда принимали детей 4-5 лет.

Поворотным событием в реформе образования стало создание в 1782 году Комиссии об учреждении народных училищ, разработавшей проект, в соответствии с которым страна должна была покрыться сетью всесословных школ. Предполагалось открыть в губернских городах главные училища, в уездных – малые, причем и те и другие должны были иметь довольно Разнообразный круг предметов обучения. И действительно, через десять лет после начала реформы в России было уже 316 школ с 18 тыс. учащихся. Но, как часто бывает в России, для новых училищ не было выделено никаких средств, обязанность их содержать на местные приказы общественного и желающих учиться оказалось немного и местные власти были вынуждены прибегать к разного рода принудительным средствам, чтобы вербовать достаточное число учащихся. При этом большинство учеников «главных училищ» составляли дети мещан, купцов и солдат, родители которых не считали нужным доводить их до окончания курса – старшие классы почти пустовали. Еще хуже обстояло дело с «малыми» народными училищами. Потребность в образовании в небольших городах практически отсутствовала, а открытие школ поставлено было в зависимость от щедрости местных городских дум. На первых порах малых училищ открылось довольно много, но скоро думы начали тяготиться их содержанием – число школ стало уменьшаться. Так что просветительские усилия императрицы, как это было традиционно на Руси, разбивались об отсутствие общественной потребности в образовании. Проекты в этой области, с одной стороны, саботировались региональными властями, а с другой – населением. И если дворяне все же в какой-то мере были склонны приобщаться к просвещению, то другие сословия не видели в нем проку. Так, в 1790 году обыватели Лебедяни, Шацка, Спасска и Темникова подали губернской власти следующие, почти одинаковые заявления: «Купецких и мещанских детей в школах не состоит, да и впредь к изучению в училища отдавать детей мы не намерены. Того ради содержать училища желания нашего не состоит и мы не видим для себя от оных пользы» (18).

В.Ключевский утверждал, что Россия, «по проекту, – строго рабовладельческое царство античного или восточного типа». Такой она продолжала оставаться и в то время, когда в Европе (Дании и Австрии) начали решать «крепостные вопросы», и даже в юнкерской Пруссии правительство озабочено было «мерами обороны» крепостных крестьян от помещичьего произвола. Таким образом, даже от стран Центральной Европы Россия «отставала – на крепостное право, на целый исторический возраст, длившийся у нас века» (19).

Все внимание царского правительства уделялось освобождению дворянства – оно возвело Екатерину на трон, оно же могло ее и низвергнуть. С другой стороны, было очевидным, что любые перемены в стране были возможны только сверху, через участие в них и содействие самого образованного, хотя и немногочисленного слоя русского общества. Поэтому именно картина мира дворян, по мнению императрицы, требовала наибольших забот. А для того, чтобы воздействовать на нее необходимо было укрепить связи престола и правительства с этим социальным слоем. Поэтому государство уступило дворянству все права на личность и труд крестьянина. Ориентируясь на интересы дворян Екатерина II, по выражению Плеханова, «с головой выдала им крестьян».

Правда, в первые годы своего правления молодая, европейски образованная императрица возмущалась диким крепостным правом. За сто лет до его отмены она написала в своем «Наказе» по реформированию русских законов: «Надобно сделать русских крестьян людьми вольными», – мысль, которая и в голову не могла прийти Петру Великому. А до поры до времени велела заменить слово «раб» словом «подданный». Впрочем, от этой лингвистической реформы русским крестьянам никакого облегчения не последовало. Более того, именно при Екатерине жить им стало настолько тяжело, что они валом валили к самозванцу и разбойнику Пугачеву, признав его Петром III. Так что крепостное право при Екатерине не только не смягчилось, но сделалось жестче – даже прежде свободных украинских селян она закрепила за помещиками. По мнению не самого жесткого критика правительственных мер К.Победоносцева, «вторая и третья четверть XVIII столетия составляют самый темный период в истории нашего крепостного права... Приписка людей и прикрепление их, нередко насильственное, получает значение формы, необходимой для успешного поступления доходов, становится делом государственным» (20).

Протекционистская политика государства по отношению к помещикам-землевладельцам, расширение их власти над крестьянами создавали у поместных дворян иллюзию их полной независимости, что порождало многочисленные случаи сопротивления попыткам государства вмешиваться в отношения между господином и его рабами. Создавая из подневольных крестьян собственные вооруженные отряды, некоторые помещики противостояли местным властям и терроризировали соседей. Вот как описывал эту коллизию К.Победоносцев: «Помещичье село представляется как будто маленьким государством посреди большого Сильный помещик всех посыльных от суда встречал, так, как домохозяин встречает шайку грабителей: с бранью и ругательством, с дубьем и оружием... Нередко случалось, что помещик, вооружив поголовно крестьян своих, отправлялся с ними разорять и грабить соседнее имение менее сильного владельца... В сыщиковых делах XVII и XVIII столетий часто встречаются целые шайки разбойников и грабителей из крестьян разъезжавших по дорогам под предводительством своего помещика» (21).

В этих условиях не могло быть и речи о защите крестьян от произвола помещиков. Их истязали, убивали, детей продавали отдельно от родителей, девушек выдавали замуж на сторону. Насколько мало ценилось при этом человеческое достоинство крепостных, можно видеть из письма одного из героев российской истории графа А.В.Суворова. Своему новгородскому управителю он писал: «Не можно ль, государь мой, выбрать из моих крестьянских девок дворовым людям в невесты девочку-другую, только чтоб то мужичкам было безобидно. Сих девиц извольте отправлять на крестьянских подводах, без нарядов (без провожатых), одних за другими, как возят кур, не очень сохранно» (22).

Крепостное право формировало в головах помещиков вполне определенную картину мира: дворяне для крестьян – само пекущееся о них Провидение, приносящее им благо в том числе и наказаниями. В подобных представлениях и заключается разгадка того, почему с такой искренней наивностью и без малейших угрызений совести в общем-то совсем не жестокие и вполне уравновешенные люди совершали по отношению к крепостным невероятные жестокости. Вот лишь один характерный пример – инструкция помещика своим приказчикам, 1758 год. Параграф «О наказаниях» гласит: «Наказания должны крестьянам, дворовым и всем прочим чинить при рассуждении вины батога ми... А когда случится такое наказание, что должно палкою наказывать, то велев его наклоня, бить по спине, а лутчее сечь батогами по спине и ниже, ибо так чувствительнее будет, а крестьянин не изувечится. Автором этой инструкции был не какой-нибудь изувер-помещик, а рафинированный интеллигент, образованнейший человек своего времени князь Михаил Михайлович Щербатов – историк, публицист, почетный член Петербургской Академии наук, сочинивший бичующий самодержавие памфлет «О повреждении нравов в России». Таким образом, в XVIII Веке крепостное право было незыблемым фундаментом дворянских представлений об общественном устройстве и справедливости.

Понятно при этом, что крестьянская картина мира не совпадала с господской. В ней они сами отнюдь не выглядели как вещи, целиком принадлежащие помещикам. Свое подчинение господам крестьяне считали лишь особой формой царского жалования дворянам за их службу государству и полагали, что находятся во временном пользовании у дворян, а не в рабстве. Еще в начале XVIII века российский экономист и публицист И.Т.Посошков говорил, что «крестьянам помещики не вековечные владельцы», что «прямой их владетель всероссийский самодержец» (24). Вот почему ответ крепостных на насилия со стороны помещиков бывал разнообразно жестким. Чаще всего они использовали способ, который за последние 300 лет стал обычным, – бежали в степи или за границу. Беглые крестьяне стали заселять только что приобретенную тогда Россией Новороссию – нижнее течение Днепра. Второй способ – уход из жизни: случаи самоубийства среди крестьян становятся тоже очень частыми. Третий способ убийства помещиков, которые тоже становятся не менее частыми, чем самоубийства: за пять лет с 1764 по 1769 год в одной только Московской губернии было убито 30 помещиков и помещиц и сделано 5 покушений на убийство. Наконец, четвертый способ – вооруженные восстания. По имеющимся данным, в 30-50-х годах XVIII века вооруженные выступления крестьян происходили в 54 уездах страны, в них участвовали сотни и тысячи людей.

Понимая эту проблему, Екатерина вместе с тем своей волей отменить или даже облегчить крепостное право не могла. В этом она убедилась на собственном опыте. Так, в связи с подготовкой проекта ряда реформ императрица сформировала «Комиссию для сочинения проекта нового уложения». Чтобы дать направление ее деятельности, Екатерина написала «Наказ», делающий попытку перенести в Россию европейские просветительские идеи. В нем были изложены основные положения, касающиеся преобразования жизни страны на основе либерализма, согласия между обществом и государством. «Наказ» готовился очень серьезно и содержал множество новых идей. В частности, в нем говорилось о «среднем роде» городских людей, особом сословии, которые «упражняются в ремеслах, торговле, в художествах и науках». Так, впервые представителям художественной интеллигенции был обещан официальный статус.

Для обсуждения своего «Наказа» Екатерина созвала представителей чуть ли не всех российских сословий. Она хотела слышать откровенные голоса различных слоев русского народа, хотела познакомиться, по тогдашнему выражению, «с умоначертанием народным». Собрались для обсуждения представители разных сословий: духовенство, «служилые люди старых служб», представители от крестьянства черносошного и ясачного, а также однодворцы. Другие группы крестьян – помещичьи, дворцовые, посессионные и экономические – приглашения участвовать в работе комиссии не получили. И что же она услышала? Выяснилось, что конституции, высшие советы и парламенты совершенно не волнуют российское дворянство, за исключением самой небольшой группы мыслящих идеологов (братья Панины, Дашкова, Фонвизин и др.), что идеалы мелких дворян – личные права и некоторое самоуправление. Один депутат попросил внести в закон запрет на матерную брань в общественных местах, другой – право ставить где угодно скульптурные изображения императрицы. Что же касается крепостного права, то против него высказались совсем немногие. Более того, депутаты настаивали, что мужиков надо еще больше приструнить, чтобы те не пьянствовали и не убегали от помещиков. Дворяне требовали для себя исключительного права владеть людьми. Но и купцы, и другие сословия требовали себе этого права, что встретило сильные возражения со сторон дворян, стоявших за принцип, что право владеть людьми, быть господами, должно принадлежать только им одним. И в этом хоре утонули одинокие голоса депутатов, призывавших даже не к отмене крепостного права, а хотя бы к закреплению за крестьянами хоть какой-то собственности. Объяснение этому всесословному стремлению иметь крепостных дал С.Соловьев: «Владеть людьми, иметь рабов считалось высшим правом, считалось царственным положением, искупавшим всякие другие политические и общественные неудобства, правом, которым потому не хотелось делиться со многими и, таким образом, ронять его цену». Вот почему в комиссии об Уложении «от дворянства, купечества и духовенства послышался этот дружный и страшно печальный крик: «Рабов!» (25).

Обсуждение «Наказа» показало Екатерине подлинную Россию – «со всеми ее вековыми язвами и предрассудками – громадную страну с большими, борющимися между собой классовыми аппетитами, но без общественного мнения, без широких идейных устремлений и социальной гуманности, страну, которая покоилась на миллионах рук, закованных в крепостные цепи» (26). Императрица в результате поняла, что «против рожна не попрешь» и что Россия – не та страна, в которой можно провести либерально-гуманистический эксперимент. А поняв, написала Дени Дидро: «Вашими высокими идеями хорошо наполнять книги, действовать же по ним плохо... Вы трудитесь на бумаге... а я, несчастная императрица, тружусь для простых смертных, которые чрезвычайно чувствительны и щекотливы» (27).

Западные теории, выросшие на принципиально иной культурной почве, оказались непригодными для России. Поэтому продолжать в этом направлении законодательную работу императрице показалось опасным для «народного покоя». Вот чем объясняется роспуск депутатов «Комиссии для сочинения проекта нового уложения». Екатерина вскоре отменила и подписанный в августе 1762 года указ о создании «конституционного» императорского совета. Так был опущен занавес над «всенародным» законодательным делом, имевшим целью показать «пример всем монархам». Так, подобно громадному мыльному пузырю, лопнула прошумевшая по всему образованному миру затея Екатерины реформировать российскую действительность. Осознав, что русские помещики и вельможи вовсе не хотят той России, о которой мечталось доброй