Речь героя

Важным средством создания образа героя является его речь. Она включается в журналистский текст в разном объеме. Мы знаем, что весь текст может быть выполнен в форме прямой речи героя. Может использоваться передача изложения герою и в том случае, когда в целом текст основан на авторском повествовании. Это прием, при котором герой самостоятельно, без всякого вмешательства корреспондента, рассказывает о себе. Многособытийный очерк А.Аграновского «Счастливые» (Аграновский А.А. Избранное: Очерки; Фельетоны; Статьи. М., 1980. С. 36-96) повествует об удачливых людях. Это ученые, которым удалось сделать большие открытия, конструкторы – авторы интересных изобретений, летчики-испытатели. Два героя сами рассказывают о себе. Один представлен рассказом в письмах. Приведем фрагмент, который показывает, как автор переключается со своей собственной речи на речь героя (рассказывается об археологах):

На краю раскопа, квадратной ямы, сидела тоненькая девушка и что-то бережно очищала от земли. Когда мы подошли к ней поближе, это «что-то» оказалось человеческим черепом. Представляете себе? Солнечный день, совсем еще юная, загорелая, добавлю, хорошенькая девушка – и изжелта-белый, оскаленный череп <…> В моем блокноте сохранился рассказ этой девушки. Она совсем недавно окончила университет и первый год вела самостоятельные раскопки. Звали ее Светланой – археолог Светлана Лебедева. Вот записанный с ее слов –

РАССКАЗ О ПРЕКРАСНОЙ ПОЛОНЯНКЕ

…Это началось рано утром, - говорила Светлана. – Я вообще люблю выходить в поле на заре. Не так жарко, степь красивая-красивая, ковыли шуршат, а ляжешь на землю – каждый холмик очерчен тенью. Я, между прочим, и этот могильник так нашла, по тени… это погребение кочевника – печенега, торка или половца… Вы не знаете, как это увлекательно! Строишь в голове разные предположения, а сама осторожно, пласт за пластом, срезаешь ножом землю. И все время ждешь… Я думала, какой-нибудь торкский князь, военачальник. А тут серьги нашли золотые, потом серебряный браслет. А в правой руке, сжатой, вложена была серебряная витая плеть… Пришел наш антрополог, исследовал череп, таз, говорит: женщина двадцати пяти лет. Совсем еще молодая. Я попросила определить расовый тип. Говорит: скулы сильные, степнячки, но ничего монголоидного нет в ней. Лоб высокий, голова длинная, высокий нос – была, видно, красавица. Дальше – фантазии. (И действительно – фантазии: Светлана рассказывает, как, по ее представлениям, русская из Белой Вежи могла попасть в жены торкского князя.)

Использованная таким образом речь героя, во-первых, вводит интересную информацию, которую, вероятно, автору было бы трудно изложить иным способом. Например, здесь героиня объясняет, как у нее возникли мысли о драме, разыгравшейся в степи много веков назад: Я думаю, была она полонянкой, женой какого-то торкского князя. Вышла однажды поутру за ворота, в степь, а тут вдруг… Вы не будете смеяться? Шла я как-то утром по степи, и так ярко мне все это представилось. Степь была зеленая, пахучая, ящерки из-под ног выныривают, и такой простор вокруг <…> А на том берегу Дона розовеет под солнцем палаточный городок строителей – знаете? И мне представилось, что это – островерхие юрты кочевников. А сама я, думаю про себя, вышла только что из Белой Вежи, иду по воду, и ждут меня дома отец с матерью и сильные браться мои <…> Вдруг на кургане появляется всадник. Конечно, талантливый журналист мог бы это передать и в собственной речи. Но зачем? Если герой сам выстроил такой выразительный рассказ, не лучше ли ему и предоставить слово? Тем более что, во-вторых, прямая речь героя выполняет еще и характерологическую функцию. Из того, как говорит героиня, мы многое узнаем о ней самой: и об увлеченности работой, и о профессионализме, и о юности, о живости воображения (необходимого ученому так же, как и художнику). А в целом рассказчица прекрасно вписывается в ряд героев, которых автор объединил одним словом, вынесенным в заголовок, - «Счастливые».

Чаще всего речь героя вводится небольшими фрагментами с каким-то авторским пояснением. Например, в очерке А.Тарасова «Рюмин без скафандра» (Всего одна жизнь. М., 1984. С. 106-111) речь космонавта дается в кратких диалогах с журналистом, например (напомним, что речь идет о годе пребывания Валерия Рюмина в космосе):

Иногда казалось, что он просто непробиваем для любой нагрузки и перегрузки, для круглосуточной и круглогодовой работы. Но это со стороны.

- Где-то после суток сто двадцатых накапливается, конечно, усталость. Чувствуешь раздражительность, боишься сорваться с настроением. Словом, держишь себя под контролем втройне.

- А приходилось чувствовать недомогание на орбите?

- Пожалуй, нет. Один раз сосуд маленький лопнул в глазу. Но на боту есть средство помочь, и практически это прошло незаметно.

По-прежнему сохраняются и информационная, и характерологическая функции прямой речи героя.

Отметим также прием единичного включения речи героя. В очерке Е.Воронцовой «Мост Виталия Петровского» (Всего одна жизнь. М., 1984. С. 29-38) говорят все герои – директор профессионально-технического училища, гдн учится герой, учителя школы, где герой учился, отец и друзья мальчика. А сам герой – шестнадцатилетний учащийся ПТУ Виталий Петровский, получивший авторское свидетельство на изобретение разводного моста, «не имеющее аналогов в практике мостостроения», в форме прямой речи имеет в тексте лишь два кратких высказывания – всего несколько слов, причем из двух случаев одно высказывание журналист получает не прямо от героя, а из рассказов о нем в школе, где он учился. Что же из разговоров с самим героем включает автор в свой текст? Заключительный диалог с Виталием, фрагмент концовки очерка:

- И последний вопрос персонально к тебе, - сказала я тогда Виталию: - Чего ты больше всего боишься?

- А кто его знает? – ответил он рассеянно и, подумав, твердо добавил: - Ничего…

Все остальное дано в авторском пересказе или в форме несобственно-прямой речи. Вот, например, последнее:

Мы отложили в сторону чертежи и стали говорить о книжках (самая любимая сейчас у него «Дон Кихот»), а потом и об учебе – как это получилось, что он попал в троечники, и как с этим быть теперь. Теперь неловко, говорил Виталий. Изобретатель-троечник… А что делать, если в школе было скучно? Все время только о том и говорили: надо выучить да запомнить. А у него, как услышит про это «запомнить» да про дисциплину, словно закладывает ватой уши и начинают идти посторонние мысли и картины. Свой мост он тоже на уроке увидел, на химии… теперь, в училище, стало интереснее, есть больше возможностей что-то сделать самому, особенно на черчении, которое ведет директор Петр Акимович. А кроме того, Виталий стал старше и чувствует, что может легче принуждать себя к неинтересному, но считающемуся нужным. Хотя все-таки непонятно, зачем нужное делают таким неинтересным.

Хорошо видно, что и несобственно-прямой речи характерологическая функция сохраняется. Словами ли героя, или же авторскими словами, но мысль шестнадцатилетнего юноши передана, и она явно свидетельствует о том, что человек осознанно относится к учебе, к своим способностям, к своему будущему. Да и по форме мысль хороша: «нужное неинтересно».

У некоторых журналистов можно отметить особый слух на меткое, выразительное слово героя. В очерке «Левша на космодроме» (1978 г. Аграновский А.А. Избранное. М., 1980. С. 754-794) А.Аграновский специально пишет об этом:

Буду перебирать встречи с умельцами и знатоками, которых узнал в поездках по стране. Случалось, я о них и писал. Мне везло, наверное, да и нравилось следить за их работой, слушать неторопливые рассказы, коллекционировать афоризмы. Вот застрявший в блокноте ответ маляра, на которого жали, чтобы хоть как-то сдал объект: «Тебе план или сделать?» Вот поучение одного выдающегося столяра: «Ты старайся сделать хорошо – плохо само выйдет». Или другое поучение, оно тут будет к месту. «Если вы сделали много, но плохо, - говорил академик Королев, - все скоро забудут, что вы сделали много, но долго будут помнить, что сделали плохо. Если вы сделали мало, но хорошо, то все забудут, что вы сделали мало, но будут помнить, что сделали хорошо».

Наверное, в наше время уже невозможно ожидать появления такого приема использования речи героя, какой находим мы в путевом очерке Якова Полонского «Делибаштала. Грузинская сказка (Из путевых записок 1847 г.)» (1848 г. Полонский Я.П. Проза. М., 1988. С. 22-34). Повествователь по делам службы едет по грузинской дороге и со своими спутниками останавливается на ночь в селении. Проснувшись ночью, он никого из них не находит рядом и потому выходит на улицу. Тихий говор в соседней сакле привлекает его внимание, и он заглядывает в дверь:

И вот, я вижу, на циновках сидит порядочная кучка народу и, при свете потухающего пламени, курит трубки. Какой-то усач в шапке что-то рассказывает, остальные молчат и слушают. Знай я по-грузински, я, конечно, вместе с ними приютился бы у огонька, но мои спутники кое-как говорили по-русски, и я спросил их:

- Неужели вы все еще до сих пор ужинаете?

Рассказчик замолчал, слушатели зашевелились. Моисей Соломонович первый вышел ко мне на чистый воздух.

- Вы все еще ужинали? – спросил я.

- Нет, мы уже давно кончили – мы так сидели.

- Что же вы делали?

- Да так-с, ничего – сказки сказывали друг другу, - отвечал он и сконфузился, предполагая, что такое занятие я найду неприличным званию чиновника.

Как хотите, а это черта оригинальная. Между ними не было ни одного ребенка; все они были ребята дюжие, а у нацвала (как поясняет автор, нацвал – это староста) так даже седина в бороде проглядывала, но ни лета, ни почетное звание, каково, например, звание дьячка и нацвала, ничего не помешало им, собравшись, засидеться далеко за полночь и, покуривая трубочки, рассказывать друг другу сказки. <...>

- Досадно, что я не знаю по-грузински: я бы пришел послушать вас.

- Неужели пришли бы! – заметил он с недоверчивостью, - вы, стало быть, охотник до сказок.

- Да, и намерен просить вас хоть одну рассказать мне по-русски – мы на это найдем время; не правда ли?

- Совершенно правда-с.

И вот в два приема Моисей Соломонович рассказывает сказку «Делибаштала», рассказывает, когда вся компания едет по горным дорогам от селения к селению. Звучит прелестная сказка, развертываются сказочные события, которые и сами по себе способны увлечь читателя. Но мы же читаем путевой очерк, и повествователь, вместе с нами слушая сказку, не забывает напоминать о себе. И эти напоминания не менее интересны, чем сказка. Во-первых, описывается, как воспринимают сказку спутники повествователя. Вот Моисей Соломонович (между прочим, «Состоящий на службе при участковом заседателе») начал повествование. Автор приостанавливает изложение и отмечает:

Тут все остальные мои спутники чутьем догадались, что – сказка, кто был впереди – поотстал, кто был позади – приударил лошадь, и, таким образом, мы поехали кучей, что очень редко случается; вечно вьюк отстанет, вечно кто-нибудь уедет вперед благодаря случайно попавшейся шагистой кобыле или горячему жеребцу, которого трудно держать целый день на поводах и ехать шагом.

После трудного переезда через овраг, когда было не до сказок, повествователь снова отмечает: До Душета оставалось не более семи верст. Едва заметные следы арбы сквозь лес указывали нам дорогу. Все были расположены молчать, ехать шагом и слушать.

Во-вторых, повествователь вмешивается со своими замечаниями в рассказ, и тогда между ним и рассказчиком по разным поводам происходят короткие диалоги. Например:

«Стоит на поле печь, продолжал Моисей Соломонович, - т жарко топится, так и пышет полымя. Вот, слыш у т царевичи, что из печки кто-то зовет их на помощь и кричит: помогите, я сожигаюсь!»

- То есть горю, - поправил я рассказчика.

«Да, то есть горю, - помогите, кричит, - горю!»

Или:

«– Я, - говорит прохожий, - был когда-то купцом певрой гильдии».

- Моисей Соломонович! пожалуйста, не искажайте вашей сказки своими прибавлениями. Какой первой гильдии? Просто богатый купец.

Моисей Соломонович покраснел и сказал мне, что точно, это был просто богатый купец.

Повествователь может забегать вперед и высказывать предположения о развитии событий. Любопытно следить за тем, оказывается ли он прав, или же ошибается. Например, загадочные девушки предлагают царевичу выпить вина:

- Что ж, верно, царевич догадался и не стал пить, - сказал я, но, как видно, дело вышло гораздо правдоподобнее.

- Помилуйте! – заметил Моисей Соломонович, - видит он, просят его выпить за здоровье – нельзя же не выпить! Хоть бы вы, например, - прибавил он в оправдание царевича, - как бы вы отказались – не выпили!.. нельзя! Царевич выпил, служители его также выпили.

В-третьих, повествователь задерживает рассказ мысленными предположениями и оценками:

Он начал:

«У одного царя было три сына»

«Ну, - подумал я, - верно, двое умных, а третий дурак, - непременно три сына; почему бы, кажется, не четыре?»

Начало не обещало ничего оригинального.

Таким образом, главным героем очерка оказывается сказка: она звучит, она определяет разговоры и поведение участников события, через нее перед повествователем (а следовательно, и перед читателем) предстает своеобразие быта и нравов народы, с жизнью которого знакомится автор.

Особое место занимает речь героя в телепортретах. Слово герою, как мы видели по нашему материалу, предоставляется очень активно, важно только, чтобы герой был хорошим рассказчиком. Важно также учитывать, как сочетается речь героя с авторской речью. Мы уже приводили зачин телеочерка «Зрячее сердце». Слово «слепой» в зачине не звучит, хотя интрига представления героя уже завязалась, ведь сказано, что на Иссык-Куле он бывал, но никогда его не видел. А вслед за авторским текстом монтируется рассказ героя:

Один раз чуть-чуть не утонул. Но по-настоящему плавать не умел. Один раз пошли на озеро. Я полез в воду. Иду, иду, мелко, мелко, зашел уже по шею, а потом потерял ориентир, куда двигаться. Слышу, волны хлещут, мне кажется, что там берег, стараюсь туда идти, а там глубже. А потом, слышу, весла хлопают по воде, я крикнул, спросил, в какой стороне берег, я рукой показал, и мне сказали: «Туда». Ну, я назад и вышел.

Согласимся, что рассказ необычный: человек пытается определить направление по плеску волн, задавая вопрос о направлении, сам обозначает его жестом и учитывает подтверждение этого жеста, хотя обычно мы ориентируемся на жест отвечающего. Слово «слепой» всплывает в отзывах о герое, смонтированных сразу после его рассказа.. Один из отзывов таков: Конечно, было странно, как этот слепой человек так свободно себя держит, так уверенно. Потом еще раз звучит короткая реплика героя: 31-й год, мне уже было 8 лет. Я в школу не ходил, жили на окраине Джелалабада. Я сам научился читать, писать, любил рисовать. Тетрадка специальная была, я же видел, проворный, шустрый был. И только сейчас идет авторское пояснение:

Всего восемь лет. Именно столько было Василию Сидоровичу, когда он потерял зрение.

Как видим, речь героя и речь автора участвуют в создании эффекта напряжения: пояснение затягивается, зритель сам должен разбираться в фактическом материале, строить догадки, чтобы понять рассказ героя.

Телепортрет может обходиться и без речи героя. Например, Галина Волчек в программе Вульфа не появляется как его собеседница. Голос ее звучит только в отрывках из спектаклей «Современника» да в пересказе ведущего:

Когда ей задавали вопрос, а почему она ушла из Государственной Думы, она очень просто отвечала: «Мои установки, они не совпадают с теми установками, которые возобладали в Госдуме». «И, - добавляет автор, - пробыв там четыре года, она тихо из нее ушла».

Итак, в палитре журналиста, кроме портрета, есть еще одна краска – речь героя. Она может вводиться в текст по-разному. Будучи «хорошо услышанной» и удачно воспроизведенной, речь героя выполняет характерологическую функцию и разнообразит формы подачи информации.