Обусловленности флирта

Е.М. Уздина

О национально-культурной

Флирт является жанром древним и известным. Однако до сегодняшнего дня ритуал ухаживания и любовная речевая игра практически не являлись предметами специальных научных исследований, поскольку не рассматривались наукой как важные и интересные объекты изучения.

В России первые публикации на эту тему появляются лишь с началом эпохи “перестройки”, когда были переведены и опубликованы работы З. Фрейда, Д. Карнеги, Ф. Альберони, Э. Берна, А. Пиза, М. Вислоцкой, И.С. Кона, рассматривавших вопросы сексуальности не только в медицинском, но и в философском, антропологическом, культурологическом, этнографическом аспектах. До этого периода соответствующая тематика или полностью табуировалась или, того хуже, в печать проникали материалы, содержание которых говорило лишь о низком интеллекте и малой образованности их авторов. Сегодня анекдотически звучат слова, написанные в первые годы советской власти врачом-популяризатором А. Залкиндом в брошюре “Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата”, о недопустимости внесения “в любовные отношения элементов флирта, ухаживания, кокетства и прочих методов специально полового завоевания[34]” (Цит. по: [Кон 2001: 103]). Табу на изучение сексуальности и взаимоотношений полов распространилось почти на все отрасли отечественной науки.

В.В. Дементьев первым предложил рассматривать флирт как возможный объект лингвистического исследования. Он относит флирт к речевым жанрам, характеризующимся преобладанием в них непрямой коммуникации (НК) [Дементьев 2000: 195-207]. Определяя флирт как любовную речевую игру, В.В. Дементьев считает, что флирт сочетает в себе два начала: он одновременно является жанром непрямой коммуникации и косвенным жанром. Это означает, что как жанр непрямой коммуникации флирт является содержательно осложненной коммуникацией, в которой говорящий “говорит не то, что говорит”, т. е. высказывание подразумевает смыслы, не выраженные эксплицитно, следовательно, интерпретация высказывания слушающим осложнена на один шаг [Дементьев 2000: 25-26]. В то же время, стратегия флирта как косвенного жанра подчинена определенным правилам, при этом истинная интенция не высказывается прямо (“ Я сейчас буду с тобой флиртовать ”); однако и интерпретация коммуникации, “разгадывание” интенции не предполагает множественности вариантов [там же: 175].

— Хочешь, я угадаю, как тебя зовут? (предложение девушки юноше из телерекламы). Данное высказывание относится к полю фатической речи, следовательно, процесс его интерпретации не может быть сведен к анализу лишь языковых единиц высказывания. Истинный смысл высказывания (“ Давай познакомимся ”, “ Я хочу узнать твое имя ”) не опирается на систему собственно языковых значений. С другой стороны, предложение девушки не может быть истолковано иначе, как флирт. Множественность интерпретаций здесь невозможна ввиду самого контекста коммуникации: ситуация общения (ночной клуб), пол, возраст говорящих, общий “игриво-интимный” тон разговора, невербальные элементы общения (близкое расстояние между говорящими, взгляды, жесты), — все эти факторы позволяют интерпретировать данное высказывание однозначно как флирт, заигрывание.

Флирт, как речевой жанр, предполагает сочетание в нем вербальных и невербальных элементов. В.В. Дементьев отмечает, что флирт — речевой жанр является производным от флирта — поведенческого жанра [Дементьев 2000: 207], и в этом смысле заслуживают внимания и собственно невербальный флирт, и роль невербалики в речевом флирте.

Михалина Вислоцкая в своей книге “Искусство любви” настаивает на участии всех органов чувств в процессе соблазнения [Вислоцкая 1990: 46-47]. В индуизме, по словам Бхагавана, женщины “привязывают” мужчин восемью способами: Танец, Пение, Игра, Смех, Слезы, Вид, Прикосновение и Вопросы [Берн 1990: 210]. Отметим, что только один из восьми перечисленных “способов” (Вопросы) относится к вербальной коммуникации.

Алан Пиз, автор работы “Язык телодвижений”, описывает элементы невербального общения, присутствующие в процессе соблазнения. Это, во-первых, проксимика. Почти во всех национальных культурах продвижение в интимную зону лица противоположного пола будет означать либо наличие тесного эмоционального контакта, либо заигрывание. Сигналы глазами, по мнению Стендаля, — “великое оружие добродетельного кокетства. Взглядом можно сказать все, а между тем от взгляда всегда можно отречься, так как он не может быть повторен в точности” [Стендаль 1978: 66]. Эта характеристика взгляда, от которого “можно отречься”, перекликается с определением флирта, предлагаемым В.В. Дементьевым: “флирт — жанр косвенный, не имеющий прямых средств осуществления и маркирования и тем самым оставляющий говорящему возможность сделать вид, что “ничего не было” [Дементьев 2000: 23].

Третий важный элемент невербального флирта — жесты и положение тела. И биологами, и антропологами описаны реакции мужчин и женщин на появление в поле их зрения лиц противоположного пола: “эротические мелочи в существе своем одни и те же на всем земном шаре” [Швейгер-Лерхенфельд 1998: 47]. Обратим внимание на слова “в существе своем”, ибо существует множество доказательств, что внешнее проявление “эротических мелочей” в разных культурах может достаточно сильно различаться.

Немецкий этнолог Айбл-Айбесфельд снимал на видеопленку поведение представителей южноамериканского племени яномами. Позднее, анализируя запись кадр за кадром, он делает следующие наблюдения: увидев приближающегося мужчину, женщина яномами сначала опускает глаза, это “фильтрующий”, т. е. оценивающий взгляд (regard filtrant); затем приподнимает брови, высовывает кончик языка; затем снова опускает глаза, хихикает. Как считает этнолог, это подсознательные, сублимирующие сигналы, присущие женщинам разных культур. С ним согласны американский этнолог Элен Фишер и англичанин Дэмонд Моррис. Похожие сигналы они находят и у приматов, и у посетителей нью-йоркских баров [Soutif, Dibie 1998: 53].

Таким образом, несмотря на наличие выявленных общих, врожденных, подсознательных жестов и сигналов, значительная их часть национально и культурно обусловлена. “Язык жестов” будет различным у представителей разных стран, внутри одной страны — у представителей разных социальных слоев, возрастов, города и деревни. “Если вы (женщина) подмигнете латиноамериканцу, — шутливо предупреждает автор одного из “учебников” флирта Ив Шебран, — он завалит вас цветами и своими фотографиями, а в три ночи тихонько поскребется в вашу дверь. Если же вы — мужчина и подмигнете латиноамериканке, она посмотрит на вас долгим жарким взглядом, а в три ночи вашу дверь сорвут с петель ее отец, брат и дядя” [Шебран 2001: 41].

Подмигивание, прикосновение, приглашение на танец, этикетное действие, сопровождаемое дополнительной мимикой и жестом, могут обладать высокой семиотичностью и служить флиртовыми символами в одной национальной культуре и не являться таковыми в другой. Так, в некоторых культурах речевой флирт как таковой вообще почти не существует, знаками ухаживания служат определенные жесты-символы. В одном из южноафриканских племен “ухаживание” состоит в том, что при первой встрече юноша дергает девушку за платье, как бы приглашая провести с ним вечер. Несколько часов они сидят молча, пока жених, наконец, не пробормочет: “Не хочешь ли ты, чтобы наши стада овец паслись вместе?” [Швейгер-Лерхенфельд 1998: 454-455]. В данном случае флиртовыми символами являются прикосновение к платью и совместное “сидение”; вопрос о стадах овец — косвенное предложение руки и сердца.

Существенным для изучения флирта является осознание его игровой сущности. На это указывают многие исследователи, например, В.В. Дементьев: “флирт — речевая игра с сексуальным содержанием” [Дементьев 2000: 195]; И.С. Кон: “Ухаживание — это игра по правилам, которые, с одной стороны, весьма жестки, а с другой — довольно неопределенны” [Кон 1988: 213].

По мнению Йохана Хейзинги, любовная игра — “чистейший образчик всех игр, в котором наиболее четко представлены все игровые признаки” [Хейзинга 1992: 57]. Й. Хейзинга отмечает, что “всякая игра есть прежде всего свободная деятельность” [там же: 17]. Игра не есть функция, необходимая для выживания человека, “<…> она свободна, она есть свобода” [там же: 18]. В этом смысле непрямая коммуникация близка игре, так как у говорящего есть возможность выразить мысль “прямо” (“Я хочу провести с тобой вечер” вместо “Здесь за углом есть неплохое кафе”). С другой стороны, суть непрямой коммуникации в интерпретации, в “домысливании”, которое всегда свободно, зависит только от сознания коммуникантов, следовательно, креативность будет являться обязательным свойством непрямой коммуникации.

Игра свободна и, вместе с тем, “она творит порядок, она есть порядок” [там же: 21]. Ход игры определяется правилами, которым играющие подчиняются. Также и непрямая коммуникация протекает согласно определенным нормам, стереотипам, она разворачивается в рамках речевых жанров, обусловлена национально и культурно. Флирт не случайно иногда называют “наукой”, иногда “искусством”, иногда “ритуалом”. Во всех трех понятиях присутствует элемент нормативности. Высокая степень владения этой “наукой-искусством” предполагает безупречное знание ее законов, т. е. правил игры, границ допустимого. Правила этой игры остаются очень важными во все времена, какими бы “свободными” ни казались нравы. Так, современный ритуал ухаживания проще традиционного, но он нигде не кодифицирован, что создает нормативную неопределенность [Кон 1988: 213].

Американский этнолог Маргарет Мид в книге “Взросление на Самоа” отмечает, что в добрачных отношениях самоанцы строго придерживаются всех условностей ухаживания. Условности же касаются скорее языка, чем действия. Юноша клянется, что он умрет, если девушка откажет ему в своих милостях, вместе с тем романтическая любовь, связанная с идеалами моногамии, незнакома самоанцам [Мид 1988: 133-134]. Данный пример хорошо демонстрирует важность ритуального действия во флирте. Для самоанца важно не то, что он говорит, а тот факт, что он это говорит, поскольку таковым является нормативное ритуальное ухаживание в данной культуре.

Национальная культура будет определять и последовательность, порядок “ходов” во флиртовой игре, которая должна строго соблюдаться, поскольку нарушение ее, слишком быстрый, равно как и слишком медленный темп перехода от одного шага к другому может разрушить игру. Вот пример последовательности флиртовых действий, который находим у А.С. Пушкина (“Зима, что делать нам в деревне?..” 2 ноября 1829 г.):

Сначала косвенно-внимательные взоры,

Потом слов несколько, потом и разговоры,

А там и дружный смех, и песни вечерком,

И вальсы резвые, и шепот за столом,

И взоры томные, и ветреные речи,

На узкой лестнице замедленные встречи;

И дева в сумерки выходит на крыльцо:

Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!

Но бури севера не вредны русской розе.

Как жарко поцелуй пылает на морозе!

Будучи результатом свободного творчества, с одной стороны, являясь обусловленной национально и культурно, с другой стороны, и эта последовательность обнаруживает черты, общие для представителей разных национальных культур. Уже упоминаемый нами выше немецкий этнолог Айбл-Айбесфельд, проанализировав совместно с коллегой из мюнхенского Института этнографии Максом Планком видеопленку, запечатлевшую любовную игру представителей племени яномами, делает следующие наблюдения: “Играя, женщина делает вид, что отстраняется, но с помощью улыбки она дает понять, что все равно увлечена игрой... Борьба между мужчиной и женщиной демонстрирует конфликт между желанием и скромностью” [Soutif, Dibie 1998: 8]. “Да-Нет-Да” — так можно определить последовательность ходов во флиртовой игре, смысл которой — оттянуть момент принятия важного решения, демонстрируя одновременно и желание завязать любовные отношения, и свои положительные качества: скромность, благоразумие.

“В этой круговерти настроений заключены секрет и логика флирта”, — считает Михалина Вислоцкая [Вислоцкая 1990: 62-65].

Говоря об игровой ипостаси флирта, нельзя не упомянуть работы известного американского психолога Эрика Берна “Игры, в которые играют люди” и “Секс в человеческой любви”. По Берну, адресантом трансакции во флирте, как правило, является Ребенок, потому что именно это состояние личности — “источник интуиции, творчества, спонтанных побуждений и радости” [Берн 1997: 28]. Вместе с тем, Ребенок — это “состояния, действующие с момента их фиксации в раннем детстве и представляющие собой архаические пережитки” [там же: 25], что подтверждает идею универсальности флирта как необходимой стадии взаимного привлечения полов, а также общности отдельных элементов флирта для всего человечества. В более поздней работе “Секс в человеческой любви” Э. Берн несколько усложняет свою концепцию флирта. Теперь он включает в последовательность “ходов” игры “переключение” “Да, но...”, которое создает искусственное препятствие в игре, что соответствует схеме “Да-Нет-Да”.

Остановимся еще на одном важном моменте. Исследуя культурообразующую функцию игры, Й. Хейзинга подчеркивает, что игра фиксируется как культурная норма. “Будучи однажды сыгранной, она остается в памяти как некое духовное творение или ценность, передается далее как традиция и может быть повторена в любое время...” [Хейзинга 1992: 29]. Следовательно, стратегия флирта, как игры, также будет являться для каждого народа культурной нормой, традицией, обусловленной историческими, религиозными, социальными, половозрастными и пр. факторами. Необходимость в этой игре для привлечения противоположного пола существует у всех людей (и у многих животных), но стратегия игры, выбор средств будут определяться нормами и традициями национальной культуры, представителем которой будет являться индивид.

В этой связи особо ценным для нас будет положение И.С. Кона о том, что “культура формирует эротический код, ритуал ухаживания” [Кон 1988: 121].

Одним из факторов, влияющих на ритуал ухаживания, будет, безусловно, объем “дозволенного” в поведении и в речи, допускаемый в данной национальной культуре, т. е. степень ее репрессивности / пермиссивности [Лунин, Старовойтова 1992: 6]. В этом смысле по типу половой морали этнографическая литература делит культуры на антисексуальные и просексуальные.

Наконец, в каждой национальной культуре, существует свое представление о пристойности. По-видимому, “положительный” флирт будет исключать из употребления непристойные жесты и высказывания, поскольку его главная цель — расположить к себе партнера, продемонстрировав ему, кроме всего прочего, свою воспитанность. Вместе с тем, думается, было бы интересным изучить роль непристойных высказываний и бранных слов в процессе флирта, как бы парадоксально это ни звучало. Так, например, юноши и девушки племени калаш, живущие на Гиндукуше, во время праздника зимнего солнцестояния соревнуются друг с другом в ритуальном сквернословии, подогревая, таким образом, сексуальное желание, при полном запрете на телесные контакты в этот период [Soutif, Dibie 1998: 61]. Эрик Берн считает, что непристойность может быть эффективной в случае соблазнения: она будет выступать “рекламой товара”. Подобная “альтернатива” общепринятым канонам, думается, роднит флирт с другими проявлениями карнавального совмещения сакрального и непристойного в культуре. Многие исследователи (М.М. Бахтин, И.С. Кон) отмечают, что почти каждая культура, формулируя тот или иной запрет, предусматривает возможность его нарушения, которая будет “символической инверсией”, то есть сублимирующим перевертыванием или отменой норм и ценностей — языковых, религиозных, социальных.

На стратегию флирта будет оказывать влияние содержание в данной культуре стереотипов маскулинности / фемининности, которым флиртующие будут произвольно или непроизвольно пытаться соответствовать. С этими стереотипами связано и положение женщины в обществе, а именно ее свобода в выборе партнера и стратегии поведения для привлечения этого партнера. Чем ниже уровень личной свободы, тем меньше роль флирта как непрямой коммуникации.

Таким образом, флирт, будучи и поведенческим и речевым жанром, может являться объектом изучения и как социальный феномен, содержащий определенные стереотипы нормативного поведения, и как текст, автор и реципиент которого — носители определенной языковой картины мира. Изучение флирта как лингво- и культурноспецифичной модели поведения будет предполагать на первом этапе вычленение общего основания — архетипических стереотипов поведения, которые одинаково присущи разным этническим культурам, а затем сравнение “репертуаров” стереотипных форм поведения, принятых в различных культурах.

ЛИТЕРАТУРА

Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры. М., 1997.

Берн Э. Секс в человеческой любви. М., 1990.

Вислоцкая М. Искусство любви. М., 1990.

Дементьев В.В. Непрямая коммуникация и ее жанры. Саратов, 2000.

Кон И.С. Введение в сексологию. М., 1988.

Кон И.С. Освобождение любви. Человека без пола сконструировать не получилось // GEO, 2001, № 12

Кон И.С. Предисл. к: Этнические стереотипы мужского и женского поведения. СПб, 1991

Лунин И.И., Старовойтова Г.В. Исследование родительских полоролевых установок в разных этнокультурных средах // Этнические стереотипы мужского и женского поведения. СПб., 1992.

Мид М. Культура и мир детства. М., 1988.

Пиз А. Язык телодвижений. Новгород, 1992.

Сайлз Дж. Наука обольщения. (пер. с англ.) СПб., 2000.

Стендаль. О любви // Стендаль Собр. соч. в 12 тт. Т. 7. М., 1978.

Хейзинга Й. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня. М., 1992.

Хеннинг Э. Биологи о “страсти нежной”, или Вечные двигатели любви.// GEO, №10/1, декабрь 1998 / январь 1999.

Швейгер-Лерхенфельд А.Ф. Женщина, ее жизнь, нравы и общественное положение у всех народов земного шара. М., 1998.

Шебран И. Искусство соблазнять, притворись его знатоком. СПб., 2001

Soutif M., Dibie P. Rites amoureux autour du monde // GEO, éd. française, n° 234, 1998.