2013-12-31
691
Казалось бы, все видят, что нерукотворная почва –сама по себе рыхлая. Неточность: дело даже не столько в том, рыхлая она или плотная. Важнее то, что она – та, что надо! И многоярусное буйство зелени в природных биоценозах – лучшее тому подтверждение! Однако конвенциальное земледелие изобрело много способов испортить и вообще загубить почву. Мы умело, мастерски трамбуем её – пашем, полем, поливаем, удобряем, «на десерт» еще и гербицидами и пестицидами угощаем. А потом – разводим руками: «Ну, куда плодородие уходит?». Прямо по Райкину: «Вот сижу я каждый вечер в этом ресторане и думаю – ну куды деньги деваются?»
И самое губительное для почвы действо – глубокая пахота!
Отвлекусь. Позволю себе сказать два слова о пиве. Гурманы знают, что такое «умирание» пива. Не на благо ему, в частности, даже однократное переливание из кружки в кружку. А теперь представим себе, что пиво в кружке тщательно помешано ложкой. Не применимы ли к такому «пиву» слова из грузинского анекдота «его уже один раз пили»? Подобная катастрофа происходит при пахоте с почвой – тоже, как и пиво, живым организмом.
Почва представляет из себя нечто цельное. Переплетенное, как арматурой, корнями растений. Пронизанное каналами, оставленными отмершими корешками, и ходами дождевых червей. Населенное мириадами почвообразующих существ, в частности, анаэробными бактериями у подошвы и аэробными – в верхних слоях. Прикрытое сверху естественным опадом – кровом для червей, пауков, жаб и иных помощников. Структурное – со скрепленными гумусом агрегатными частичками.
Но это все справедливо лишь для непаханой почвы.
А после вспашки? Землетрясение? Цунами? Ядерный взрыв? Все связи, ходы, каналы, каморки для почвообразующих существ разрушены. Агрегатные частицы распылены. Колонии аэробных и анаэробных бактерий, будучи перемешанными, загублены – и из-за их несовместимости, и из-за того, что первые задохнулись в глуби, а вторые хлебнули губительного воздуха. При этом неразложившаяся органика попала на «дно» и долго будет травить растения ядовитыми кислотами и газами, выделяемыми при разложении в анаэробных условиях.
Позволю себе еще одну аналогию. Стоял, скажем, жилой дом. Со стенами, крышей, лестницами, шахтами для лифтов, кабелями, трубами. С жильцами, с их скарбом и братьями меньшими. И вдруг – взрыв газа «в третьем подъезде»… Завалы, обломки, пыль… Возможно, стоны. Разве не то же происходит с почвой при пахоте? И становится ли она уютнее? Более расположенной к тому, чтобы родить? И при этом не требовать неподъемного ни по силам, ни по разуму «менеджмента»?
Очевидно, что цельный жилой дом воздушнее, пористее руин (я заимствовал это удивительно точное слово у Курдюмова). Подобно этому, живой почвенный организм рыхлее той грязе-пылевой массы, что образуется после пахоты. Почвенная структура разрушается с каждой пахотой. И с каждой пахотой почва трамбуется все сильнее и, подобно переливаемому пиву, умирает.
Каждый каменщик и штукатур знает, что чем лучше вымешан раствор, тем он крепче. Гончар тщательно разминает глину – и потому мы находим достаточно хорошо сохранившимися керамические изделия, пролежавшие в земле тысячи лет. Содержание глины в почве – довольно высокое, так что почва становится тем ближе к бетону, чем чаще мы её пашем. И это – уже не притянутая за уши байка про пиво.
А теперь оставим аналогии – пиво, землетрясения, ядерные взрывы, древних гончаров – и поговорим исключительно о почве. Как ей помочь, чтобы она стала рыхлой? Потому что культурным растениям другая не нужна – такими они созданы, такими капризными воспитаны. И с этим надо считаться.
Но сначала вернемся к заимствованному у Ника удивительному слову пористость. В примечаниях к книге И.Е. Овсинского «Новая система земледелия» Ник пишет, что рыхлость почвы надо понимать как пористость, что почве нужна не та механическая рыхлость, что получается после вспашки, а способность проводить воздух. Т.е. почва, на самом деле, должна быть не рыхлой – она должна быть плотной, но пористой! Как тут не вспомнить меткий парадокс Андрея Макаревича «Сало для закуски должно быть мягким, но твердым!».
Эпитет пористая для идеальной почвы – настолько удачен и уместен, что остается только завидовать и удивляться: и как это мне он не пришел в голову? Правда, зависть эта – белая. Я настойчиво искал замену слову рыхлая. Довольно долго чувствовал некоторый дискомфорт от словосочетания рыхлая почва, логичного не больше, чем Тихий океан. Было стойкое ощущение, что эта распространенная в среде земледельцев похвала для почвы – вовсе не похвала. Рыхлая почва моментально «оседает», уплотняется. Во всяком случае, не остается таковой уже после первого дождя или по истечении некоторого непродолжительного времени и без дождя. Было бы благом, если бы почва уплотнялась с сохранением всех каналов и канальцев. Но чего нет – того нет! Вдобавок, при оседании почвы рвутся нежные корневые волоски растений, уже «присосавшиеся» к гранулам. Не зря садоводы обычно рекомендуют в качестве превентивной меры усердно притаптывать почву вокруг саженца при посадке.
Только в плотной почве работает система капилляров и сохраняется нужная для почвенных процессов теплопроводность. А создаваемая корнями отмерших растений и почвенными креатурами пористость обеспечивает каналы и канальцы для воды, воздуха, корней живых растений, дренаж, атмосферную ирригацию (способность дневной подземной росы осаждаться в почве) и подходящие условия для нитрификации (перевода бактериями свободного азота в нитраты, усвояемые растениями).
Именно такую почву – не взрыхленную, а плотную и пористую – мы будем называть привычным словом рыхлая. Такую почву не могут дать ни пахота, ни перекопка (даже «французская»), ни иная глубокая обработка! А вот органика в верхнем слое почвы, огородные культуры, сорняки, технологические культуры – могут!
Пахота, помимо главного своего порока – разрушения почвенной среды, делает попутно еще ряд «мелких пакостей».
Вот диверсия номер 1, которую даже трудно назвать мелкой. Пахота самым эффективным образом способствует размножению сорняков. Представим себе поле по окончании вегетационного сезона. Оно, как правило, обильно усеяно семенами сорняков. «Дистрибьюторов»… – всех и не охватишь. Это и ветер, разносящий повсюду семена тех сорняков, которые снабдили своих деток «парашютами» и «дельтапланами»: одуванчика, осота, канадского мелколепестника (котика) и т.п. Это и птицы, роняющие на лету «капельки», начиненные семенами. Это и наши любимцы, приносящие уйму семян, прилипших к лапам или ухватившихся за шерсть. Это, наконец, растения-аборигены, производящие по 100 тысяч (лебеда), 500 тысяч (щирица), 3 миллиона (портулак) семян.
При этом даже очень тщательная прополка в течение сезона не дает гарантий чистоты. Чем ближе к осени, тем энергичнее «плодоносят» отрастающие сорняки. Бытует даже научно обоснованное мнение, что чем менее благоприятны условия семяпроизводства, тем более надежны семена. Щирица, скажем, отрастет после заключительной прополки всего на 3-4 см, и успеет дать какую-то жалкую тысячу семян, но зато очень жизнеспособных.
Если бы семена остались на поверхности почвы, то их ожидали бы крупные неприятности. Во-первых, они стали бы добычей птиц. Это летом воробьи шикуют разносолами: клюют пшеницу, подсолнухи, стручки на маточниках крестоцветных, насекомых, куколок, личинок, забираются к курам, дерутся у собачьей миски, воруют, что удастся, у дачников. Осенью же, когда насекомые и дачники уходят на зимовку, воробьиное меню «сжимается» фактически до семян сорняков. И птицы очень тщательно чистят огород в межсезонье, если он… не вспахан, если семена остались наверху.
Во-вторых, семена могут тщательно подобрать мыши. Читатели, вероятно, обращали внимание на полуметровые «курганы», сооружаемые осенью мышами. Они собирают в кучи семена лебеды, щирицы, овсюга, даже полыни (каждый сорняк складируется отдельно), засыпают их слоем земли толщиной примерно 7-8 см, и питаются в этой «столовой» всю зиму. Но опять же – всё это справедливо, если семена не зарыты плугом.
В-третьих, семена, оставшиеся в невспаханном огороде на свету, прорастают осенью или весной, и сорняки могут быть полностью уничтожены первой же поверхностной обработкой почвы. И ничего не откладывается про запас, не «консервируется».
Ну а если огород вспахан? Все семена будут зарыты в землю, при любой обработке почвы новая порция семян будет попадать в комфортные для всходов условия, и эта «карусель» будет кружиться бесконечно. Даже если вообразить немыслимое – новых семян нет и больше не будет, то и тех, что были закопаны однажды, хватит на многие десятки лет.
Многие наблюдательные авторы отмечают, что сорняки – удел, в основном, пахотных земель. Могу добавить свой голос в пользу этого мнения. Территория нашего СОТ перед тем, как быть розданной его членам, в течение нескольких лет не возделывалась, «гуляла». На ней рос «джентльменский» набор незлобных сорняков: лебеда, щирица, молочай, осот, мышей, березка, одуванчик, которые и сорняками-то называть неловко.
Но как только началось освоение территории, на ней немедленно вырос «ковер» из настоящих, практически неуничтожимых сорняков – свинороя, портулака, пастушьей сумки. Первые два сорняка неудобны тем, что, будучи теплолюбивыми, всходят аж в начале июня, т.е. под покровом уже вегетирующих культур. А пастушья сумка, наоборот, слишком вынослива: всходит поздней осенью, зимует, и чуть ли не под снегом зацветает. Семена спеют буквально в течение нескольких дней, осыпаются и готовы к новому циклу. Попытка полоть пастушью сумку обречена на неудачу: она быстро отрастает, зацветает, осыпается – и так всю весну и начало лета.
Таким образом, пахота не только усердно и немилосердно плодит имеющиеся сорняки – она способствует и расширению их ассортимента.
Еще одна, совсем не мелкая «мелкая пакость» от пахоты – она может вызвать засуху даже в случае, если засухи как таковой нет. Мы уже говорили о том, что идеальной является плотная, но пористая почва. В такой почве капилляры поставляют влагу грунтовых вод в слой, где разместились корни культурных растений. И если сверху почва укрыта тонким рыхлым слоем органики или даже земли, то испарение влаги предотвращается этим слоем, т.е. влага расходуется бережно, капилляры несут её до мульчирующего слоя, и корни растений всегда обеспечены необходимой влагой. Если же почва вспахана (и еще не осела), то капилляры доносят влагу только до пахотной подошвы, и рыхлый пахотный слой, где размещена основная масса корней, высыхает. А растения лказываются у воды без воды! Когда же паханая почва (после первого дождя или просто со временем) оседает, уплотняется, то капилляры снова работают, но – доверху, и вследствие избыточного испарения почва вообще пересыхает. Так пахота провоцирует засуху тогда и там, где её нет и быть бы не должно.
Ну а о том, как пахота может искорежить лик земли, очень «красноречиво» рассказала фотография Гридчина, размещенная в 1-ой главе. Как говорится, без комментариев.
И нет предела удивлению: весь цивилизованный мир дружно отворачивается от пахоты, парламенты принимают законы, запрещающие плуг (наподобие того, что сделала Лига Наций с отравляющими веществами в межвоенное время), а Украина и Россия затаились словно в вакууме: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу». А время, между тем, уходит. А с ним и плодородие почв, и сами почвы.
В заключение – пара слов о себе. Вначале, когда я начал исповедовать восстанавливающее земледелие, я полностью отказался от перекопки земли лопатой – рыхлил все грядки вилами. Потом – только те, что вроде бы нуждались в рыхлении. Но вот уже несколько лет не рыхлю глубоко, ни одной грядки. И только те немногие, которые вроде бы нуждаются в рыхлении, обрабатываю плоскорезом Фокина или «подогнутой» сапкой, неспособной проникнуть в почву на глубину большую, чем 5 см.
