Слово» в комедии и его художественные функции

Особенностью языка комедии классицизма в сравнении с трагедией являлось то, что он был лишен внутреннего единства. Для трагедии был характерен «высокий» стиль. Он был обусловлен ее тематикой, выбором героев, характером их «речей». «Высоким, слогом» говорили все персо­нажи трагедии: и положительные, и отрицательные, потому что они принадлежали к числу тех, кто занимал высокое общественное положение (цари, принцы, принцессы, кня­зья, полководцы). Кроме того, раскрывались они исклю­чительно в сфере высшей, духовной жизни. Поскольку пер­сонажи говорили одинаково изящным, «благородным» язы­ком, сообщить их речам индивидуальный отпечаток было очень трудно.

В комедии, напротив, язык был более разнообразен, по­скольку ее героями были люди разного общественного положения и разного культурного уровня. Обычно неве­жественным дворянам противопоставлялись дворяне про­свещенные, образованные. Это определило сочетание в ней элемента «высокого», «украшенного» стиля со стилем «низ­ким», простым. Они существовали параллельно, не созда­вая единого стиля.

Признано, что речь отрицательных персонажей в ко­медии отличалась во все времена большим правдоподоби­ем и художественной выразительностью. Это было свойст­венно и комедии классицизма. Речь, как известно, связана с характером человека, обусловлена его индивидуальными особенностями. В силу того что персонажи комедии клас­сицизма являлись носителями совершенно определенных свойств, речь их была подчинена в каждом конкретном случае раскрытию того свойства, к которому сводился ха­рактер.

На раннем этапе развития русской комедии индивиду­ализация языка персонажей имела упрощенный характер. Лексические и синтаксические особенности их речи прямо соотносились с их характерами. Так, речь галломанов в ко­медии Сумарокова «Пустая ссора» была перенасыщена французскими словами и оборотами, что само по себе должно было служить осмеянию их пристрастия ко всему французскому.

Этот принцип прямого соотнесения речи персонажа с его характером сохранится и в дальнейшем развитии коме­дии. Но с усложнением характеров героев усложняется и речь. Чужехват Сумарокова («Опекун»)—воплощение жадности. Но он еще и ханжа, лицемер. Сумароков делает попытку объяснить его страсть к накопительству. Обирает он, обманывает, мошенничает не во имя самих денег, а во имя того, что они дают власть над другими. Страсть поро­дила в его характере вначале лицемерие, а потом ханжест­во, желание прикрыть плутовство «волей божьей», тем, что без нее «ничего не делается». Речевая характеристика Чу-жсхвата выдержана именно в этом направлении.

Образные средства (метафоры^сравнения) вводятся ав­тором в речь героя в соответствии особенностью его ха­рактера. Сумароков не отказывается даже от утрировки, преувеличения. Так строится любовное объяснение Чуже-хвата Нисе, отказывающейся выходить за него замуж: «А тебя, рублевичек мой, червончик мой, империальчик мой, возьму я за себя и силою». Речь героя афористична: «У своего украсти, так это из кармана в карман перекла­дывать, да шум делать»; «Честь да честь! Какая честь, коли нечего есть?» Она насыщена пословицами и поговор­ками. Отбор их также совершенно определенный — они раскрывают житейскую философию героя, его веру в силу денег и оправдание плутовства именем бога, к которому он, по его же собственным словам, «никакого усердия» не имеет. «Что взято, то свято», «Ежели бы не бог, так кто бы мне помог», «Един бог без греха, а мы все грешники», «Не красна изба углами, красна пирогами». Такая направленность речевой характеристики героя опре­делялась на этом этапе развития комедии не только дидак­тическими установками классицизма, но и критическим отношением писателя к явлениям реальной действитель­ности, сатирическим ее изображением.

Примерно такой характер индивидуализации речи по основному нравственному или психологическому свойству героя сохранится и в дальнейшем развитии комедии. У Фонвизина Советник и Бригадир разговаривают языком, насыщенным профессионализмами. Так, раскрывая свои чувства Советнице, Бригадир использует исключительно военную лексику, задолго предваряя грибоедовского Ска­лозуба: «О, ежели бы ты знала, какая теперь во мне трево­га, когда смотрю я на твои бодрые очи... Тревога, которой я гораздо больше опасаюсь, нежели идучи против целой неприятельской армии. Глаза твои мне страшнее всех пуль, ядер и картечей. Один перьвой их выстрел прострелил уже навылет мое сердце, и прежде нежели они меня ухлопают, сдаюся я твоим военнопленным... Постой, матушка. Я тебе вытолкую все гораздо яснее: представь себе фортецию, которую хочет взять храбрый генерал. Что он тогда в себе чувствует? Точно то теперь и я. Я как храбрый полководец, а ты моя фортеция, которая как ни крепка, однако все брешу в нее сделать можно».

То же самое наблюдается в языке персонажей «Ябеды¹» Капниста. В речах, например, Атуева, заядлого охотника, преобладает охотничья лексика. Этот принцип характери­стики персонажей сохранится и у Гоголя.

Вместе с тем с развитием комедии речь героев, сохра­няя односторонность, становится все более натуральною. Это происходит за счет упорядочения лексики и синтакси­са. Особенно значительных успехов комедия классицизма достигла в речевых характеристиках дворян, проживающих в удаленных от культурных центров дворянских усадьбах. В речи Хавроньи у Сумарокова («Рогоносец по воображе­нию»), Бригадирши и Простаковой у Фонвизина, Просто-дума у Княжнина («Хвастун») авторы комедий добились жизненного правдоподобия и художественной выразитель­ности. И это не было случайным для комедии класси­цизма.

Система персонажей строилась на противопоставлении просвещенных и непросвещенных дворян. Это обусловило особенности языка одной и другой группы. А так как дво­рянина от мужика отличала согласно художественной схе­ме классицизма его образованность, то невежественные дворяне по языку оказывались ближе к народу, чем ге дворяне, которые являли собой образец «учености».

Поэтому Простакова говорит почти так же, как Ереме-евна, но совсем не так, как Стародум или Правдин.