double arrow

ФИЛОСОФИЯ И ИСКУССТВО

Если наука выражает общечеловеческую истину в общей форме, философия – в обобщенной форме истину индивидуальную, то искусство – отрасль культуры, в которой индивидуальная истина предстает в форме частного события. К искусству относят что-либо по различным критериям, одним из которых считается образность. Критерии могут меняться, основным остается интерес к произведению. Он означает, что индивидуальная истина создателя находит отзвук в потребителе.

Когда говорят, что искусство – мышление в образах, то это свидетельствует о том, что слова в произведениях искусства (в отличие от обыденной речи) способны порождать бесконечное количество образов и вести к обозначаемому ими. «Одним из различий между поэзией и голым утверждением, – по Расселу – является то, что поэзия ведет читателей от слов к тому, что они обозначают»1.

Искусство, впрочем, скорее создание не образов, а символов, которые не всегда способен понять сам творец. Искусство также не просто мышление, в его создании преобладает действие бессознательной части духа. Мышление и образы свойственны и другим отраслям культуры и не отражают специфику искусства. Наука тоже форма мышления, применяемые в ней наглядные модели – образы, и, стало быть, в ней присутствует мышление в образах. Но чем все-таки искусство отличается от науки и философии? Произведение искусства, в отличие от науки, имеет преимущественно бессознательную природу (философия сочетает в себе сознательное и бессознательное в равной степени), а символы искусства более личностны, чем научные (философия здесь занимает промежуточ-

1 Рассел Б. Человеческое познание. Его сфера и границы. М., 1957, с. 131.

408

 

ное положение). Искусство остается уникальным, и символы его более сложны, больше требуют привлечения глубин бессознательного духа, чем абстрактных обобщений науки. Искусство позволяет проникнуть в индивидуальный духовный мир, тогда как наука занимается родовым в природе и человеке. В этом плане наука и искусство дополняют друг друга.

Тогда как Гегель стремился привести философию к виду науки, Шеллинг считал, что органом философии является искусство как творческая сила, основанная на эстетическом акте воображения. Не просто объяснять, но и не изменять мир (это практическая задача, которую философ выполняет не в своем качестве), а созидать в идеальной форме новый мир через интеллектуальное созерцание старого мира – вот внешняя задача философии. Созидание мира – это и созидание себя как части мира и основы его созидания. Здесь внешняя задача совпадает с внутренней задачей философии.

Различие между философией и искусством, по Шеллингу, «в разной направленности созидающей силы. Ибо, тогда как в искусстве созидание направлено вовне, стремясь к рефлексии над неосознанным, осуществляемой в творении, то созидающая сила философии обращена непосредственно вовнутрь, добиваясь рефлексии путем интеллектуального созерцания»1. Писатель может описывать любые события, философ устремляется прямо к сердцевине бытия, в то время как ученый может отговаривать его от этого, утверждая, что никакой сердцевины нет.

Шеллинг прав, различая методы философии и искусства (да и науки, которая, как и искусство, направлена вовне, к эмпирии). Философия меньше, чем наука и искусство, скована опытом и потому ближе к духу, а ее рефлексия глубже и созидательней. Поэт может в 18 лет интуитивно прийти к тому, что философ осознает в 30, а то и позже. Но осознание не менее важно, чем интуиция. Оно означает осмысленный подход к бытию.

Художник, как и философ, выражает свои идеи, но главное в его деятельности – создание живого образа (символа), который не смешивался бы с ним самим. Продолжая мысли М.М. Бахтина о соотношении автора и героя, можно сказать, что только героя, то есть «другого», автор может эстетически завершить. Если же герой будет выражать авторскую концепцию, то эстетического завершения образа не получится и в художественном смысле он останется

1 Шеллинг Ф. Система трансцендентального идеализма. Л., 1936, с. 25.

409

 

неполноценным. Так, можно говорить о неудаче образа Левина в «Анне Карениной», выражающего нравственную позицию Толстого, и образа Зосимы, играющего ту же роль у Достоевского. А Раскольникова и Ивана Карамазова как бы видишь перед собой. Слишком сильное давление идеи мешает художникам, и этим искусство отличается от философии.

Искусство – это творение нового духовного мира (в отличие от технического), а философия – определение и творение смысла его. Поэтому в искусстве необходимо то, что называется вымыслом, и посредством его создается живой образ, который сопоставим с автором, но живет своей жизнью. Отдельно от создателя живут и философские идеи в их бесплотной форме, и возможно это имел в виду Гегель, когда говорил с том, что настоящая философия может быть только идеализмом.

Для художника обязательно вживание в своего героя, он создаст образ, если представит и будет нести в себе другого как нечто самостоятельное. Это прекрасно удавалось Достоевскому, что натолкнуло Бахтина на теорию полифонии, То, что Бахтин приписал Достоевскому как создателю новой формы произведения, в сущности, свойственно всем талантливым писателям в разной степени.

Произведение искусства может быть более или менее философично. Претендуя на философское значение, оно должно обладать определенными свойствами. Во-первых, не относиться исключительно к одному событию (хотя конкретная форма воплощения может быть сугубо реалистичной) и иметь выводы, относящиеся к широкому классу разнородных явлений. Пример: «Чума» Камю. Происходящие в романе события можно рассматривать и как изображение эпидемии чумы и как аллегорическое видение фашистской оккупации Франции и вообще как символ современной жизни. В любой из интерпретаций «Чума» говорит об основах человеческого поведения.

Второе требование, которому должно удовлетворять философичное произведение искусства – изображение крайних поступков или полного следования философским системам, которые как раз и становятся философскими, когда в них какая-либо точка зрения предельно заострена.

Достоевский назвал Тютчева первым поэтом-философом. Самого Достоевского считали философом. Л. Андреев называл себя бессознательным философом. В чем отличительная черта художника-философа? Ответ облегчается тем, что у Достоевского, Тют-

410

 

чева, Андреева есть общие черты творчества, придающие ему философский характер. Это внутренний подтекст, идущий изнутри произведений, но не обильное цитирование модного философа и подведение своего произведения под чужую философскую схему.

Произведение искусства можно назвать философским, если оно на пути художественного постижения жизни доходит до глубоких обобщений. Если художник (да и вообще человек) идет от жизни -этого многогранного неиссякаемого источника, и формирует на основе ее постижения собственный оригинальный взгляд на мир – он философ. Все знают, что Белинский был гегельянцем, Чернышевский – фейербахианцем, но трудно сказать, к каким философским направлениям принадлежат Достоевский, Тютчев, Андреев.

Есть произведения искусства, в которых, казалось бы, начисто отсутствует философия, но которые своей искренностью, обнаженностью снимают «акипь с души, обнажают ее и делают более восприимчивой к проникновению в глубинные тайны бытия. Напротив, порой произведения искусства напичканы философией, но она здесь чужеродное тело. Она утомляет, поскольку специалист видит в ней неудобоваримую мешанину, а обычному читателю она неинтересна. Иногда, однако, заимствование явно, но настолько удачно вплетено в ткань художественного произведения, что представляется оригинальным.

Итак, искусство философично, когда создаваемый им новый живой мир начинает жить своими оригинальными философскими проблемами.

ФИЛОСОФИЯ И РЕЛИГИЯ

Для философа одинаково важны два момента: способность уловить дух времени и способность обнаружить в себе вечное содержание. Это две стороны вопроса, который может считаться основным в философии – о целостном бытии человека, здесь и после смерти. Но между жизнью и смертью лежит пропасть. Поставить ли интересы смерти над жизнью и жить так, чтобы быть счастливым на том свете, или, наоборот, интересы жизни над смертью и не думать о ней вовсе? В истории философии соответственно выделяются «философия жизни», занимающаяся эмпирической действительностью, и, если так можно назвать, «философия смерти», имеющая дело с внеэмпирическими вещами. Первое направление идет от жизни, науки, второе ближе к религии, мистике.

411

 

Смерть – тайна из тайн. Как родовому существу, человеку противостоит природа (все люди объединяются для борьбы с ней), как социальному существу – общество (группы людей противостоят друг другу), и, наконец, как индивиду человеку противостоит смерть (каждый встречает ее один на один). Люди делятся на верующих в вечность своего Я, неверующих и сомневающихся. Различные философские системы вращаются вокруг этих вопросов. История философии – это совокупность аргументов за и против бессмертия. Сократ сказал, что для философа смерть есть начало жизни. Для него это основополагающая проблема.

Нет никаких эмпирических данных о смерти. Обыватель убивает время, чтобы забыть об ужасе смерти, и мало у кого хватает мужества заглянуть в глаза страшной неизвестности. Сделать это призван философ, принимающий какое-либо объяснение загадки смерти, и исходя из этого, определяющий, как жить до своего последнего часа. Опирается он на «чистый» разум.

Философия рождается из противоречия между жизнью и смертью и разрешает его нахождением вечности, в форме вечной истины. Философия стремится к непреходящим ценностям. Философ ищет вечное в потоке становления и поднимает индивидуальность до вечности, творя мир вечных идей.

Почти все философские системы пронизывает тяга человека к вечности. Индийская мысль создает концепцию перевоплощения душ и Единого, Платон – царство идей, Гегель – мировой дух. Чувствуя свою заброшенность в мире, человек предпринимает отчаянные попытки найти место в вечности. По-видимому, и интерес к идеальному, составляющий неотъемлемую часть философствования, возник потому, что в идеальности духа людям почувствовался выход за посюсторонний мир, аргумент в пользу вечного существования.

Философы всех направлений – и те, кто отрицал смерть, и те, кто считал, что о ней нечего и говорить (поскольку в тот момент, когда она наступает, нас уже нет, и, стало быть, она к нам не имеет отношения) – определяли свое отношение к данной проблеме. Материалисты склонны были относиться к смерти как чисто эмпирическому факту, и следуя совету Эпикура: «Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения»1, старались элиминировать проблему. Однако даже для

1 Материалисты Древней Греции. М., 1955, с. 209.

412

 

Эпикура философия важна в связи с фактом смерти, так как дает возможность человеку научиться не бояться ее. Правда, по Эпикуру, страх исчезает, если человек изучит все естественные причины явлений, которых он боится, – мысль мало убедительная особенно в отношении страха смерти.

Идеалисты решали проблему смерти отрицанием ее или сосредоточением на ней. Монтень говорил, что для того, чтобы преодолеть страх смерти, легче перенести ее, надо привыкнуть к ней, думая о ней постоянно. Сосредоточение на проблеме смерти стимулирует поиски смысла жизни, что делает смерть менее страшной, поскольку, обретая смысл жизни, выходишь (теоретически) за ее границы.

Цицерон писал, что философствовать значит приготовлять себя к смерти. По Монтеню, «вся мудрость и все рассуждения в нашем мире сводятся, в конечном итоге, к тому, чтобы научить нас не бояться смерти... если она внушает нам страх, то является вечным источником наших мучений, облегчить которые невозможно»1. Монтень советует научиться встречать смерть грудью, точнее душой, духом. «Размышлять о смерти – значит размышлять о свободе. Кто научился умирать, тот разучился быть рабом»2. Отрешиться от мира – значит раньше времени умереть; надо готовиться к вечности. От боязни смерти не избавиться ни запрещением, ни привычкой думать о ней. Единственный способ – подняться над ней духом не только в волевом (заставлять думать или не думать – успеху этого препятствует бессознательное), но и в содержательном плане. К этому ведут философия и религия.

Большинство философских работ относится к «философии смерти». Бердяев писал: «Я отношу к философам-мистикам не только Плотина, но и Платона, не только Якова Бема, не только Шеллинга или Баадера, но и Гегеля и Шопенгауэра»3. Везде, где есть разговоры о внечувственных реальностях, имеем дело с «философией смерти», психологической основой которой является потребность в бессмертии, а не тяга к знаниям, точно так же, как алхимиков жажда обогащения, а не знания, заставляла искать философский камень, как и астрологами руководило желание узнать будущее. Наука древних, ориентированная на познание сущности мира, неподвижной субстанции, исходила преимущественно из

1 Монтень М. Опыты. Кн. 1, М.-Л., 1954, с. 103, 106.

2 Монтень М. Опыты. Кн. 1, М.-Л., 1954, с. 110.

3 Бердяев H.A. Новое религиозное сознание и общественность. СПб., 1907, с. XIII.

413

 

потребностей загробной жизни. Современная наука, ориентированная на технический прогресс, определяется потребностями посюсторонней жизни. В целостной культуре обе задачи соединяются.

По Платону, есть два рода бессмертия: физическое – путем деторождения и духовное – путем сохранения памяти о прекрасных делах и произведениях. Этому предшествует два рода беременности – физическая и духовная. Отличие философа от прочих людей в том, что он не только оставляет потомство и свои произведения, но пытается теоретически обосновать надежду на бессмертие. Платон разъединил устойчивое и изменчивое в вещах, первое («неделимые» Демокрита) представил как бестелесное и «парменидовскую характеристику бытия истинно сущего... перенес на свои идеи»1. Так обосновывалось бессмертие.

Продолжением платоновских вечных идей были сущности философов Нового времени и Абсолютная Идея Гегеля. Научное познание, в особенности физика, также было устремлено на поиски сущностей, исходя из которых можно объяснить богатство макромира и процессы, протекающие в нем. При этом сущностью торопились объявить законы науки вместо того, чтобы рассматривать их как полезные обобщения.

Стремление к бессмертию, к вечности руководило философами, пытавшимися найти нечто абсолютно устойчивое, хотя онтологическое значение научных и особенно философских обобщений неизбывно проблематично. Именно жажда бессмертия и становление индивидуальности заставляет заниматься столь сомнительными вещами, когда можно иметь дело с чем-то более реальным. И до Канта указывали на непроверяемость выводов «чистого» разума, да и после Канта не мог появиться Гегель, если бы не жажда бессмертия. Аргументация «философов жизни» неуязвима, но и нежеланна; аргументация «философов смерти» уязвима, но желанна.

Альтернативой «философии смерти» является безумие Ницше, пессимизм и проповедь самоубийства Шопенгауэра, бесплодность и тупик материализма. Последний тоже бессознательно исходит из жажды бессмертия. Постулат о вечности материи – это обоснование мнимого бессмертия, которое вряд ли удовлетворит человека – «бессмертия» атомов, из которых состоит тело.

В античные времена преобладала «философия жизни». Древние греки много размышляли о природе. Римляне пытались разра-

1 Асмус В.Ф. Платон. М., 1975, с. 51.

414

 

ботать оптимальный вариант поведения, а это всегда привлекало людей. В христианскую эпоху преобладала «философия смерти». В новейшее время, когда и появилась «философия жизни» в узком смысле, центром внимания опять стал человек.

Философии приходится заниматься теологическими вопросами, вырабатывая набор гипотез, облегчающих веру в загробную жизнь. Рационалистические традиции Платона и Декарта, в соответствии с которыми только разумные суждения, как ясные и непротиворечивые, истинны (на этом основывались и представления об истинности теологических построений), разрушил Кант. Тем не менее жажда бессмертия продолжает быть стимулом подобных изысканий.

Подлинная философия начинается с осознания фундаментальной слабости человека. Даже самого сильного в этом убеждает неизбежность смерти. Если бы в этом мире все удавалось, то не было бы необходимости мучиться метафизическими проблемами. Как бы Эпикур ни советовал не думать о смерти, поскольку она не имеет отношения к живущим, ему вряд ли удастся всех убедить. Сомнение в бытии, с которого начинается философия, имеет психологической основой чувство слабости из-за смертности. Пока человек будет ощущать фундаментальную слабость, он будет философствовать.

В той мере, в которой философия обращается к проблеме бессмертия, она религиозна. Б. Бошняк возникновение и развитие философии и религии объясняет «абсурдом существования», который привел к центральной проблеме религии и философии, к эсхатологии.

От религии философия отличается тем, что сомнение в ней перманентно, хотя в философию идут для того, чтобы обрести твердую почву под ногами. Декарта обвинили в том, что, начав с сомнения во всех основаниях, он пришел к созданию системы на основаниях столь же сомнительных. Философия начинается с сомнения в чужих положениях и приходит к концепции, основанной на индивидуальном духе. Теологические системы Августина и Фомы Ак-винского занимают промежуточное место между философией и религией, поскольку они индивидуальны, но покоятся на внешнем авторитете.

Человек начинает философствовать, когда у него закрадываются сомнения в смысле жизни, но отыскать его он во что бы то ни стало хочет. Однако, если он заставит себя поверить в какой-либо

415

 

вариант, то из философии перейдет в религию. Если же он вообще не интересуется смыслом жизни, то никогда не дойдет до философии.

Люди с большим запасом телесной энергии склонны к «философии жизни». Главный психологический корень «философии смерти» – потребность в вере в вечную жизнь. Сторонники этого направления имеют меньше телесной энергии, но больше силы духа. В философском мистицизме велик момент веры, что сближает его с религией. Философская система, например, Гегеля, подчиняет себе весь мир, но потом как бы пелена спадает, и мало кто верит в ее истинность.

Между философией и религией то общее, что философские истины столь же интуитивны, как догматы веры, но первые рационально обоснованы, вторые – нет. Философ обязан обосновать с логической непротиворечивостью (но не доказать – это невозможно) то, во что он верит и подкрепить разумом веру.

Арджуна еще спрашивает у Кришны: «Ты должен мне ясно ответить: что лучше?» Будда уже достигает просветления сам, но его способ не рационален. Это и не делает индийскую мысль философией в полном смысле, хотя не умаляет ее ценности. Философию можно было бы называть рационализированной мистикой. Но она лишь подходит к мистике, намекает на нее или дает схему возможной мистики, как Платон и Гегель, но не интересуется плотью мистики.

Ясперс критикует теологию за инертность и пренебрежение доводами «чистого» разума. Но если философия все трансцендентное расценивает как шифр (именно так поступает экзистенциализм), тем самым она противопоставляет себя вере и вместо утешения дает понять, что понять бытие нельзя.

По Гегелю, «философия и религия имеют своим предметом истину, и именно истину в высшем смысле этого слова, – в том смысле, что бог и только он один, есть истина»1. Жажда вечной жизни стимулирует познание и ведет к обнаружению истины. «Философия не есть мирская премудрость, не познание немирского; не познание внешней массы, эмпирического наличного бытия и жизни, а познание того, что вечно, что есть бог и что связано с его природой»2. Любопытно это определение философии как познания немирского сравнить с фрагментом «Нового завета»: «Мудрость же

1           Гегель Г. Энциклопедия философских наук в 3 -х т. М., 1975, т. 1, с. 84.

2           Там же, с. 219.

416

 

мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих, но проповедуем премудрость божию, тайную, сокровенную, которую предназначил бог прежде всего к славе нашей»1.

В противоположность этому Сократ имел в виду мудрость, «свойственную всякому человеку»2, а о софистах отзывался, как о людях, которые «видно мудры какой-то особой мудростью, превосходящей человеческую... Что до меня, то я ее не понимаю»3. «А человеческая мудрость в том, чтобы знать, что она ничего поистине не стоит»4. Мудрость Сократа не претендует на статус божественной, как теософия.

«У философа должно быть «око», которое зрит божественное»5, – с иронией пишет М. Штирнер. Но бог для философии не менее важен, чем для религии, хотя часто он выполняет функцию понятия о мыслительных сущностях, первостепенную для философии. Философский бог не тождественен религиозному, и его присутствие не гарантирует, что мы имеем дело с философией религии. Бог религии не только мыслительная сущность, но еще и телесен. Он менее рационален, чем философский, но верующим ближе и понятней.

Связь между философскими и религиозными представлениями прослеживается четко и совсем неудивительно, что именно в греческом политеизме сформировалась философия Платона с его царством идей, а в монотеистической христианской Европе два с лишним тысячелетия спустя появился Гегель с единой Абсолютной Идеей.

И в философии, и в религии присутствуют рассуждения о боге. Но «в споре нет смиренномудрия», – говорили оптинские старцы. А философия не обходится без спора. Иноческое оружие – молитва, философское – логичный аргумент.

Стремление философа к истине ненасыщаемо, потому что он не знает, «попал в цель» или нет. Если он уверен, что истина у него в руках, он становится верующим. Если уверен, что ничего найти нельзя, погружается в материальную жизнь. Религия обращается ко всем людям, но несет одну истину как единственно верную. Философия не претендует на истинность какой-либо одной системы,

11 Коринфянам. 2, 6 - 7.

2 Платон. Соч. в 3 -х т. М., 1069, т. 1, с. 87.

3 Там же.

4 Там же, с. 90.

5 Штирнер М. Единственный и его собственность. СПб., 1868, с. 291.

417

 

и в этом ее терпимость и общечеловечность. Философия конструирует пригодные для всех духовные дома, которые хотя и связаны с традициями определенной культуры, но в принципе универсальны. Она преимущественно спрашивает, и удачные вопросы и ответы входят в сокровищницу человеческой мудрости. Религия и идеология дают ответы соответственно для той и этой жизни.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: