Очерк 8. Гражданско-правовые проблемы ограничения иностранного участия в российских корпорациях - хозяйственных обществах, имеющих стратегическое значение 1 страница

...Участие иностранных капиталов в наших предприятиях

не только не было до сих пор тайною, но и всегда приветствовалось,

и нет основания требовать, чтобы и сами капиталисты лично переселялись к нам...

М.И. Брун. Юридические лица в международном частном праве

Древнейшее и средневековое воззрение на гражданскую правоспособность иностранцев и его причины. Иностранный капитал и его гражданско-правовые формы в дореволюционной и Советской России. Материальное и коллизионное регулирование способности иностранных граждан и организаций к участию в гражданских правоотношениях на территории (а) дореволюционной и (б) Советской России. Соотношение принципов личного закона и национального режима в сфере ограничения прав иностранного участия в российских корпорациях (современное положение дел). Специальное российское законодательное регулирование иностранного участия в российских хозяйственных обществах (до Закона 2008 г.). Современное положение дел по Закону 2008 г. об иностранном участии в стратегических корпорациях. Подходы к регламентации иностранного участия в стратегических корпорациях, используемые в законодательстве (а) США, (б) Китая, и (в) их сравнительная характеристика с российским подходом. "Плюсы" и "минусы" российского подхода.

1. Развитие экономических отношений, духовный ренессанс и научно-технический прогресс - три фактора, оказывавшие основное (сложное и многообразное) влияние на правовое регулирование общественных отношений. Одной из сфер, где это влияние проявило себя наиболее сильно и ярко, является институт правоспособности иностранцев и лиц без гражданства за границами своей Родины. Этот вопрос уже становился предметом специального историко-юридического и сравнительного изучения, отчего, однако, не утратил своей актуальности.

Считается общепризнанным тот факт, что во всех без исключения древних обществах иностранцы не пользовались практически никакими правами*(624).

Причины такого положения вещей вполне ясны и, можно сказать, очевидны. Нельзя согласиться с замечанием И. Андреевского о том, что многочисленные ограничения прав иностранцев, известные древнему миру и Западной Европе "...отражали на себе необразованный взгляд на пользу общественную и на необходимость союзнических отношений между государствами и их отдельными членами"*(625). Оно верно с точки зрения современного (цивилизованного) человека, но совершенно не отвечало социальным условиям существования древних и средневековых цивилизаций. Формы общественного бытия людей на этапе своего становления были таковы, что в соседствующем племени (и, позднее, в государстве) видят потенциального, а то и реального конкурента в борьбе за выживание - территориальные, природные и человеческие ресурсы. Приняв во внимание консервативность и прямолинейность мышления наших предков, мы без труда получим презумпцию, предопределявшую их отношение к иностранцам: иностранец может быть только врагом и никем иным. Данный принцип, который с позиций сегодняшнего дня, протекающего под лозунгами политической интеграции и экономической глобализации, не может быть оценен иначе, как исключительное невежество и варварство, еще несколько столетий назад имел под собой вполне рациональную почву и мог быть с легкостью подкреплен множеством реальных практических примеров, не оставлявших сомнений в его основательности.

Затем, средства сообщения и связи в то время были столь примитивны и ненадежны, что самая мысль о возможности участия в имущественных отношениях лиц, лишенных возможности непосредственно воспринимать акты волеизъявления друг друга (в том числе по причине проживания в различных государствах), должна была казаться попросту нелепой. Следовательно, вступить в имущественные отношения можно было только с присутствующим иностранцем, т.е. таким подданным, который отважился покинуть пределы своего отечества. Но такая возможность долгое время оставалась чисто теоретической, ибо за границей иностранец не только лишался покровительства своего государства, но и не имел того имущества, которое могло бы стать предметом отношений и (в случае чего) - взыскания*(626). Иностранцы же, которым удавалось внушить к себе некоторую степень торгового доверия, подвергались большому соблазну скрыться в месте своего жительства, став таким образом фактически недосягаемыми для гнева разъяренных кредиторов и правосудия страны - их резиденции.

В таких условиях физическое лицо не могло представлять никакого интереса в качестве потенциального участника имущественных отношений где-либо, кроме территории своей собственной страны. Оттого-то в древних обществах, не имевших сколько-нибудь развитой торговли, граждане предпочитали не оказываться вне пределов своего отечества, а оказавшись - не задерживаться там без особо острой необходимости. Чаще всего иностранцы попадали на чужие территории в качестве либо интервентов, либо военнопленных. Интервенты стремились присоединить завоеванные ими земли к собственной стране (после чего они автоматически оказывались на своей территории, т.е. переставали быть иностранцами), либо обложить народы захваченных земель различного рода поборами (данью), превратив такие земли подобным образом в собственные колонии. Иностранных же подданных, захваченных в плен, обыкновенно ожидала самая ужасная доля - их либо убивали как врагов, либо обращали в рабство захватившие их в плен воины*(627). Некоторые племена индейцев Центральной Америки вообще вели войны с целью захвата не имущества и не территорий, а именно военнопленных ради их последующего ритуального убийства (жертвоприношения). Только в средние века описанная жуткая участь была несколько смягчена: убийство и обращение в рабство заменил институт выкупа, вносимого (вплоть до середины XVII в., а в ряде государств и позднее) в пользу частных лиц, пленивших неприятеля (рыцарей, солдат и офицеров)*(628); предметом же межправительственных переговоров и соглашений судьба военнопленных становится только в XVIII в.

К другим иностранцам - не военнопленным - судьба была ничуть не более благосклонна. Средневековый институт jus Wildfangiatus делал иностранца собственностью того, на чью землю тот становился; "право сие действовало особенно в Германии до 17-го столетия"*(629). И. Андреевский указывает также на такие ограничения прав иностранцев, которые составляли институты так называемого берегового, или призового, права, столь характерные для прибрежных государств феодально-раздробленной Европы, а также упоминает о принципе отстранения от наследования собственности иностранцев их потомков, оставшихся за границей*(630). Для того чтобы и без того безрадостная нарисованная здесь картина произвела наиболее полное впечатление, мы упомянем еще о нескольких исторических фактах. Из общего курса истории все мы знаем о таких явлениях, как еврейские погромы - исключительные по своей жестокости, почти всегда поддерживаемые, а нередко и организуемые государственной властью акты массовых грабежей и убийств лиц - представителей торгового сословия. Конечно, речь не шла о борьбе воинствующего христианства с иудейской верой: грабили, изгоняли и убивали не только иудеев, но всех вообще пришлых (не местных, не наших) купцов (менял, ростовщиков) любого вероисповедания и любых национальностей - иностранцев. Затем, нельзя не упомянуть о совершенно непонятном с современной точки зрения явлении - покровительстве со временем усилившихся централизованных государств пиратскому промыслу. Объяснялось же оно главным образом соображением о серьезном ослаблении торговой мощи иностранных держав и создании условий для осваивания отечественными купцами новых рынков сбыта. Наконец, заслуживает внимания самый факт образования в средневековой Европе торгового (купеческого) класса, специального права купцов, затем - права торговли и, наконец, особого торгового права. Возникает вопрос: нужно ли было бы его создание, если бы иностранные купцы могли в случае нужды получить необходимую помощь от местной государственной власти в деле реализации своих прав? Ответ очевиден: не имея надежд не только на помощь, но и на простое понимание, купцы предпочли заняться вопросами охраны и защиты своих прав самостоятельно.

Приятно осознавать, что некоторое исключение из этого общего гнетущего впечатления всегда представляла собой Россия. Права иностранцев в древней Руси подвергались весьма незначительным ограничениям. "Древняя история прав иностранцев в России, - считает И. Андреевский, - свидетельствует о правильнейшем взгляде русских на чужестранцев, и потому имеет больше внутреннее достоинство, чем история прав иностранцев у прочих европейских народов"*(631). Отвлекаясь от современной оценочной окраски данного вывода и не анализируя вопроса о причинах такой ситуации, его можно назвать в целом верным, хотя и не вполне точным: благожелательным было отношение русских к иностранцам вообще и ко всему "иностранному" в целом. Отношение же к иностранным промышленникам, купцам и банкирам в России мало чем отличалось от отношения к доморощенным предпринимателям: государственная власть смотрела на тех и других как на источники пополнения казны, население же - как на работодателей и богатеев-эксплуататоров (олигархов).

2. Отношение к правам иностранцев, характерное для Европы в течение почти что двух тысячелетий, изменилось столь же стремительно, сколь несправедливым и ужасным оно в свое время было. Тот же И. Андреевский в середине XIX в. пишет, что иностранцы "...во время пребывания... в каком-либо из нынешних государств...пользуются правами личными, имущественными и некоторыми из корпоративных"*(632). Основанная на натуральном хозяйстве экономика феодально-раздробленной Европы становится достоянием далекого прошлого. Эксплуатация рабского труда и всякие формы крепостной зависимости под влиянием гуманистических идеалов эпохи Возрождения и естественно-правовых философских течений эпохи Великой Французской революции оцениваются теперь не иначе, как преступление против человечества. Промышленный переворот, развитие техники вообще и электроэнергетики, средств коммуникаций, транспорта и связи в частности принципиально изменяют уровень человеческих возможностей, а вместе с тем обусловливают качественный рост человеческих потребностей. Человечество ставит перед собой новые цели и задачи, недостижимые без транснационального объединения капиталов, ресурсов и усилий; увеличивающийся объем гражданского оборота требует вовлечения в него новых объектов, в том числе - иностранных капиталов. Можно как угодно относиться к В.И. Ленину и его литературному творчеству, но несомненно, что такой выделенный им признак империализма, как особо важное значение вывоза (экспорта) капитала (в отличие от вывоза товаров)*(633), по-прежнему является одной из важнейших характеристик современной капиталистической организации системы хозяйства. О древнем и средневековом отношении к правам иностранцев уже не может быть и речи; даже простое пренебрежение вопросами преференций и гарантий для иностранных инвестиций сегодня грозит невосполнимыми потерями для экономики любого государства.

Экономика России - как царской, так и советской - в этом смысле не составляла какого-либо исключения. Иностранным капиталовложениям в России всегда придавалось чрезвычайно большое значение, хотя в разные исторические периоды это объяснялось различными причинами.

В Российской империи (начиная с эпохи Великих реформ 1860-х гг. и заканчивая ее крахом в 1917 г.) иностранный капитал вообще был главной движущей силой индустриализации и банковского дела. "В России не стали ждать, покуда отечественный капитал наберет силу и сумеет провернуть скрипучее колесо телеги российского народного хозяйства. Вместо этого допотопную евразийскую колымагу взяли и прицепили к разогнавшемуся "локомотиву" европейской промышленности..."*(634). По данным, приводимым В.И. Лениным, дореволюционная Россия становится основным рынком для французских капиталов, объем которого в начале XX в. составлял не менее 10 млрд. франков*(635); вполне соразмерными были и показатели российского экспорта немецкого капитала - 62 млн. марок*(636). "Откажись Россия от использования заграничных капиталов и уйди она в "блестящую изоляцию", ей пришлось бы повторить путь европейского промышленного развития: крохоборческое собирание "третьим сословием" копеек, гривенников, затем рублей, чтобы открыть сначала мелку лавчонку или мануфактуру и затем, десятилетиями экономии, сколотить сколько-нибудь значительный капитал. Но такой путь развития измерялся бы веками... Вместе с тем времени в запасе у России не было"*(637). "В отдельные годы иностранные инвестиции составляли более половины всех новых капиталовложений в российскую промышленность, а некоторые ее отрасли создавались едва ли не исключительно иностранцами..."*(638).

Привлечение иностранного капитала в русское предпринимательство осуществлялось в различных гражданско-правовых формах, что предопределялось разнообразием тех практических целей и потребностей, которые необходимо было достигать и удовлетворять. Помимо традиционных (1) внешнеторговых (экспортно-импортных) сделок, таковыми выступали (2) иностранные концессии, (3) проекты совместного финансирования отечественными и иностранными инвесторами - членами товарищеского объединения; (4) прямые инвестиции в российские активы (в первую очередь - в недвижимое имущество и золото); (5) участие иностранных инвесторов в акционерных капиталах российских компаний, (6) размещение за границей частных и правительственных русских облигационных займов, (7) привлечение кредитов иностранных банков, (8) вексельные курсовые (валютные) и арбитражные биржевые операции. Первая мировая война и последовавшие за ней революционные потрясения 1917 г. расшатали, а затем и разрушили сложившуюся было стройную систему договорных и иных юридических форм иностранных инвестиций.

Правительство Советской России, оперативно национализировавшее всю сферу внешней торговли как область интересов исключительной государственной важности, в общем довольно быстро ощутило, что собственной национальной финансовой мощи недостаточно не только для подъема, но и для простого сохранения экономики в работоспособном состоянии. "Разруха, усугубленная неразберихой и нарушением привычного течения экономической жизни после революции, довольно быстро заставила большевиков обратиться за помощью по хорошо известному, "подсказанному" Витте адресу - за границу"*(639). В эпоху НЭПа основной правовой формой долгосрочных иностранных инвестиций в промышленность Советской России стали концессии; В.И. Ленин однажды высказался даже в том смысле, что основной практической целью НЭПа было именно получение иностранных концессий*(640). "Без концессий, - писал он, - мы своей программы и электрификации страны выполнить не можем; без них в десять лет невозможно восстановить нашего хозяйства"*(641). Со смертью В.И. Ленина, т.е. с конца 1924 г. - начала 1925 г., в большевистской партии побеждает изоляционистская (военно-коммунистическая) тенденция, результатом действия которой становится, с одной стороны, сокращение притока иностранных капиталов в российскую экономику, с другой - стремительное падение темпов роста промышленного производства с 42,2% в 1925-1926 гг. до 15,8% в 1927-1928 гг.*(642) Российская индустриализация 1930-х гг. проходила уже за счет собственных средств, главным образом - выкаченных из сельского хозяйства, полученных посредством снижения уровня золотого обеспечения советского червонца, инфляции, а также невиданного доселе увеличения объемов производства и продажи водки. При этом темпы среднегодового роста промышленности в 1930-е гг. колебались на уровне 12-14%*(643). Думается, что в особом обсуждении "цены" такой индустриализации, равно как и в обосновании того факта, что сохранение политики концессионного привлечения иностранных инвестиций вполне позволило бы достичь не только тех же, но и более высоких результатов, нет особой нужды.

Начиная с 1930-х гг. в экономику Советской России поступали почти исключительно краткосрочные инвестиции в рамках внешнеторговых (экспортных) сделок, заключаемых специальными государственными организациями Торгпредставами СССР за границей. Уже на более поздней стадии (с отменой многочисленных, объявленных молодой Советской республике, "бойкотов") становится возможным привлечение средств в рамках кредитных сделок с иностранными банками (впрочем, не со всеми). "Ценно-бумажные" формы привлечения иностранных капиталов - акционерная, облигационная и вексельная - в эпоху советской экономики оставались, можно сказать, не у дел. Количество советско-иностранных (смешанных) акционерных обществ было весьма незначительным, а их существование непродолжительным; попытку привлечь иностранный капитал "через покупку акций государственных обществ и трестов... можно считать неудавшейся....Известен единичный пример вхождения иностранного капитала (американского) пайщиком в советское хозяйственное учреждение - Швейный синдикат, в котором он участвовал двумя миллионами рублей. - Наблюдалось, таким образом, принципиальное отличие от дореволюционных времен, когда иностранные капиталы предпочитали участие в русских акционерных обществах другим формам деятельности"*(644). Аннулирование большевиками "царских долгов" надолго отбило у иностранцев охоту приобретать облигации российских займов. Проведение кредитной реформы 1930-х гг. фактически уничтожило и без того неширокую практику использования "советского" (простого) векселя. Наконец, прямые иностранные инвестиции в недвижимость также стали невозможны не только юридически (в результате замены разделения имуществ на движимые и недвижимые их делением на предметы потребления и средства производства, закрепления последних в исключительной государственной собственности и изъятия из гражданского оборота), но также и (из-за национализации большевиками иностранной собственности в России) практически.

3. Как же решался прежде вопрос о право- и дееспособности иностранных граждан и юридических лиц в дореволюционной и Советской России?

А. Статья 822 т. IX Свода законов Российской империи содержала норму, согласно которой способность иностранцев к приобретению как имущественных, так и личных прав "подлежит действию российских законов". Конечно, эта норма - бывшая по сути материальной, а не коллизионной - молчаливо свидетельствовало о приверженности российского законодателя коллизионному правилу, в соответствии с которым гражданско-правовое положение любых физических лиц, находящихся на территории России, обсуждается только и исключительно по российским законам; ни один иностранный закон в этой сфере применению не подлежит*(645). Это правило радикально расходилось с общепризнанным уже в то время (не говоря о дне сегодняшнем) принципом международного права, в соответствии с которым правовое положение (право- и дееспособность) физического лица определяется не законом места (территории) его нахождения, но его личным (национальным) законом, а также с немногочисленными актами Сенатской практики, руководившимися этим принципом*(646). Кроме того, существовал ряд специальных норм, решавших вопрос о правовом положении физических лиц - иностранцев применительно к особым условиям или сферам деятельности. Таковы были предписания, во-первых, ст. 82 Вексельного устава 1902 г., а во-вторых - ст. 3 Гражданского уложения Царства Польского. Согласно обеим этим нормам способность лица к совершению юридических сделок (в частности - к выдаче векселей) определяется его личным законом, т.е. законом той страны, гражданином или подданным которой данное лицо является. В отношении же юридических актов, совершенных (векселей, выданных или подписанных) на территории России, его право- и дееспособность обсуждаются по российским законам. Производимое в соответствии с такими "коллизионными" правилами обращение к материальным нормам (Своду) законов Российской империи позволяло установить практически полное отсутствие каких-либо ограничений гражданских прав иностранцев. Не удивительно, стало быть, что иностранцы развивали в дореволюционной России столь бурную торгово-промышленную деятельность: в вопросах, связанных с участием в таковой, их положение не могло быть в чем-либо хуже, чем положение российских подданных. Впрочем, из-за отсутствия возможности применения на территории России личного закона государства - резиденции иностранца такое положение не могло быть и более благоприятным; исключение составляли, пожалуй, только вексельное право (наиболее передовая область нормативной регламентации) и гражданское право губерний Царства Польского (основанное, как известно, на положениях французского Code Civil, который отдавал приоритет именно принципу личного закона государства - резиденции иностранца).

По вопросу об определении права, применимого к коммерческим операциям иностранных юридических лиц, русское дореволюционное законодательство вовсе не содержало каких-либо руководящих положений - ни материальных, ни коллизионных. В принципе, российские ученые начала XX в. разделяли господствовавший за рубежом коллизионный принцип, согласно которому правовое положение юридического лица, где бы то ни было, в том числе и на иностранной территории, должно определяться его личным законом. Но вот положение дел в вопросе о том, что считать личным законом юридического лица (или, как еще иногда выражаются, в вопросе о национальности юридического лица), было в высшей степени неопределенным. Основными конкурирующими позициями были принципы закона места нахождения (домициля) и закона страны подданства. На нормативном уровне вопрос о национальности юридического лица был поставлен лишь в Циркуляре Министерства внутренних дел, опубликованном 30 октября 1914 г., где указывалось, что национальность юридического лица у нас определяется "...порядком учреждения обществ или товариществ, причем если уставы и положения, регулирующие их деятельность, утверждены в установленном порядке по русским законам, то таковые почитаются русскими"*(647); от противного получаем, что иные юридические лица должны были почитаться иностранными. Время издания данного акта весьма красноречиво свидетельствует о его цели: определить состав иностранного имущества, находящегося на территории России, в первую очередь - состав имущества иностранных подданных неприятельских держав (включая их права участия в российских компаниях), в целях наложения возможных репараций. Ясно, что система определения национальности организации законом страны подданства была совершенно неспособна служить той цели, ради которой самый вопрос о национальности организации поднимался: "...наши суды обязываются признавать за русскую и такую акционерную компанию, которая фактически есть не более, как филия иностранцев, находящихся за границей, и не только снабжающих русское предприятие средствами, но посылающих оттуда своим агентам в России императивные директивы... Практические юристы знают множество таких по имени русских, но фактически иностранных компаний..."*(648) - для этого гораздо более правильно было бы воспользоваться принципом страны-домициля (места нахождения постоянно действующего органа). Но в целях разрешения вопросов международного частного права Циркуляр МВД от 30 октября 1914 г. вполне годился: национальность юридического лица определялась местом его государственной регистрации; соответственно, законом страны - места такой регистрации (страны подданства) - личным законом - и должна была определяться гражданская правоспособность иностранного юридического лица на территории Российской империи.

Б. Руководствуясь соображениями не только и не столько экономическими, сколько политическими, Советская Россия уже с самого своего становления пошла по пути признания за иностранными физическими лицами общей гражданской правоспособности, одинаковой с правоспособностью российских (советских) граждан (см. ст. 8 постановления ВЦИК РСФСР от 31 октября 1922 г. о введении в действие ГК РСФСР 1922 г.). "Регулирование гражданской правоспособности иностранных граждан в советском праве базируется на общепризнанном ныне в международном общении (и строго соблюдаемом в СССР) начале о предоставлении иностранцам "национального режима", т.е. о предоставлении иностранцам (за некоторыми изъятиями, указанными в специальных законах) тех же гражданских прав, что и советским гражданам"*(649). Позднее принцип национального режима иностранных физических лиц*(650) был закреплен в ст. 122-123 Основ гражданского законодательства 1961 г., ч. 1 ст. 562 и ст. 563 ГК РСФСР 1964 г., а также ст. 12 Закона СССР от 24 июня 1981 г. N 5152-Х "О правовом положении иностранцев"*(651)). Как видим, названные акты советского гражданского законодательства, в полном соответствии с примером своих дореволюционных актов-предшественников, ограничивались материальным регулированием вопроса о правовом положении иностранцев, очевидно, отправляющимся от такой молчаливо принятой (подразумеваемой) коллизионной нормы, которая всегда разрешает вопрос о праве, применимом к определению гражданско-правового положения физических лиц - иностранцев в пользу советского права.

Принципиальные изменения в эту сферу внесли нормы п. 1-4 ст. 160 Основ гражданского законодательства 1991 г. Прежде безраздельно господствовавший принцип непосредственного материально-правового определения гражданской правосубъектности иностранцев теперь оказался стеснен в сфере своего применения вопросами одной только гражданской правоспособности (п. 1 ст. 160). Дееспособность же иностранных граждан не удостоилась специального материально-правового определения: коллизионная норма п. 2 ст. 160 предложила обсуждать ее по личным законам стран, гражданами которых соответствующие физические лица являются. Аналогичным образом поступили и с вопросом о дееспособности лиц без гражданства: п. 3 ст. 160 отослал к национальным законам стран, в которых соответствующие лица имеют место жительства. Наконец, оба рассмотренных общих правила о порядке определения дееспособности не подлежали применению "в отношении сделок, совершаемых в СССР, и обязательств, возникающих вследствие причинения вреда в СССР"; согласно материальной норме п. 4 ст. 160 содержание сделко- и деликтоспособности иностранцев определялось по советскому праву.

Иначе решался вопрос об участии в гражданских правоотношениях на территории РСФСР иностранных организаций (юридических лиц). "Правами юридических лиц" (а значит и способностью к участию в гражданском обороте на территории России) таковые наделялись "лишь с особого разрешения правительства"*(652) (примеч. 1 к ст. 8 постановления ВЦИК РСФСР от 31 октября 1922 г.); по требованиям, возникшим вне пределов РСФСР, иностранные юридические лица могли получить защиту судов РСФСР, но лишь на началах взаимности (примеч. 2 к ст. 8 указанного постановления ВЦИК РСФСР). Практически участие иностранных юридических лиц в гражданских отношениях на территории Советской России допускалось в случаях и порядке, предусмотренных двусторонними торговыми договорами и соглашениями СССР с соответствующими иностранными державами*(653).

Данная ситуация изменилась лишь с обновлением гражданского законодательства в ходе реформ 1960-х гг., когда ст. 124 Основ гражданского законодательства 1961 г., а затем и ст. 564 ГК РСФСР 1964 г. установили, что "Иностранные предприятия и организации могут без особого разрешения совершать в РСФСР сделки по внешней торговле и по связанным с ней расчетным, страховым и иным операциям с советскими внешнеторговыми объединениями и другими советскими организациями, которым предоставлено право совершения таких сделок" (материальная норма, исполненная в традиционном имперско-советском духе), однако "гражданская правоспособность иностранных предприятий и организаций при совершении сделок по внешней торговле и по связанным с ней расчетным, страховым и иным операциям определяется по закону страны, где учреждено предприятие или организация"*(654). Здесь уже мы имеем классическую коллизионную норму, конституирующую одно из канонических начал международного конфликтного права. Следуя ей, мы сперва обращаемся к личному закону государства-резиденции иностранного юридического лица и, лишь установив, согласно этому закону, наличие у такого лица способности к совершению сделок того или иного рода, мы можем обратиться к материальному советскому праву. Впрочем, данные нормы еще долгое время оставались декларативными: ясно, что систематическое участие юридических лиц в гражданских правоотношениях на чужой территории возможно не иначе, как с открытием на этой территории по крайней мере представительства. Порядок же открытия и деятельности таковых был установлен лишь постановлением Совета Министров СССР от 23 мая 1977 г. N 427*(655).

4. В настоящее время нормами ст. 6 Декларации прав и свобод человека и гражданина, утвержденной постановлением Верховного Совета РСФСР от 22 ноября 1991 г.*(656), и ч. 3 ст. 62 Конституции установлено, что: "Иностранные граждане и лица без гражданства пользуются в Российской Федерации правами и несут обязанности наравне с гражданами Российской Федерации, кроме случаев, установленных федеральным законом или международным договором Российской Федерации". Аналогичное правило содержится и в абз. 4 п. 1 ст. 2 ГК. Перед нами - материально-правовая норма, устанавливающая для иностранных граждан и лиц без гражданства (правда, не для всех, а лишь для находящихся на территории России), национальный правовой режим. В каких же условиях применяется эта материально-правовая норма - всегда ли, как это было в Российской империи и Советской России*(657), или лишь тогда, когда компетентным (применимым) является российское право? Ответ на этот вопрос содержится в нормах разд. VI части третьей ГК "Международное частное право". По общему правилу "гражданская правоспособность физического лица определяется его личным законом"*(658) (ст. 1196 ГК); стало быть, цитированное правило общей части Кодекса применяется в отношении далеко не всех иностранных граждан, а только таких, личным законом которых является российское право*(659). Впрочем, почти немедленно по своему установлению общее правило ст. 1196 ГК получает принципиальное дополнение, в соответствии с которым "...иностранные граждане и лица без гражданства пользуются в Российской Федерации гражданской правоспособностью наравне с российскими гражданами, кроме случаев, установленных законом..." (там же). И хотя оно касается только тех иностранных граждан и лиц без гражданства, которые физически находятся на территории России (т.е. не имеет универсального характера), мы не можем оставить без ответа вопрос о том, как следует понимать это дополнение?