Яну Бялоблоцкому в Соколово

[Варшава.] Духов день... [15 мая 1826]

Дорогой, Милый Ясю!

Мне, право, стыдно, что я так поздно отвечаю на Твое письмо, однако всевозможные обстоятельства, вечно мне сопутствующие (Ты ведь можешь себе представить мое теперешнее состояние, потому что и Ты когда-то испытывал нечто подобное), не позволили мне до сих пор осуществить мое давнее желание. (Шопен, по-видимому, имеет в виду волнения и усталость перед экзаменами на аттестат зрелости. Я. Бялоблоцкий окончил Лицей в 1823 г.) Часть поручений исполнена: я купил Тебе ноты, которые, насколько я могу судить на свой вкус, должны доставить Тебе удовольствие в Твоем домашнем уединении. Что касается Глюксберга (Натан Глюксберг — владелец крупнейшего книжного магазина и глава издательской фирмы в Варшаве на Медовой улице.), то Папа сам был у него. Он, однако, объявил Папе, что абонирует только на месяц, что каталога еще нет и что он одновременно не может выдать больше двух произведений. Это еще куда ни шло, так как он требует талер в месяц, но хуже всего то, что не знаешь, какую пару произведений выбрать, когда нет еще их списка. Хотя я купил ноты, но, однако, еще не передал их Высоцкому. Там одни Евтерпы, то есть сборники арий и разных отрывков из Россини, очень хорошо переложенных в Вене Диабелли (Антон Диабелли (1781—1858) — австрийский издатель, пианист и композитор; его произведения почти полностью забыты, кроме увековеченного Бетховеном Вальса C-dur (на тему этого вальса написан цикл «33 вариации»).) для одного фортепиано (такие сборники соответствуют Филомелам («Филомелы», как и ранее упоминавшиеся «Евтерпы», — популярные в те годы названия сборников фортепианных пьес и песен.) для пения), и Полонез Качковского (Юзеф Качковский (род. в 1790 г.) — польский скрипач и композитор.), очень хороший, красивый, словом, слушай и наслаждайся (а кроме того, он хорош и как упражнение для разминания пальчиков, наверно уже заржавевших, если так можно выразиться), и кроме того, согласно Твоим пожеланиям, несколько моих пустяков. Всё это непременно будет на этой неделе у Высоцкого.

Не поверишь, как меня порадовало то, что Ты наконец выбрался из этого Бискупца. Я говорю: порадовало... это с одной стороны, с другой — это очень меня опечалило. Как я вижу, Милостивый Государь Ян, Ты слишком пропитался немецкой добродетелью; Ты раньше приглашал меня к себе, а теперь советуешь не ехать! Вот к чему может привести проклятая скупость! Лучше бы Ты за этим никогда не ездил в Бишоффсвердер. Все мои намерения, наилучшие проекты и планы, всё теперь рухнуло, а тот, про кого я думал, что на него можно будет положиться, начинает как-то страшно экономно-скуповато мыслить. В сущности, сейчас я не в состоянии Тебя выбранить как следует, однако чему быть, того не миновать, не сейчас, так потом я смогу потребовать удовлетворения, nota bene, не при помощи пистолетов, а то бы Ты выиграл, потому что свои я отдал Рогозиньскому (Антоний Рогозиньский — студент факультета изящных искусств Варшавского университета, живописец; бывал в Соколове.), который уже неплохо пишет. После Рогозиньского вспомнился мне Подбельский (Ежи Подбельский — студент того же факультета.), о несчастье которого я должен Тебе написать. Месяца три тому назад он был где-то... [неразборчивое слово] его продуло так, что его разбил паралич. Он не владеет ни ногой, ни рукой, несмотря на все старания Забелло (Францишек Забелло — доктор медицины.). Надо, однако, надеяться, что он поправится, так как ему уже стало немного лучше; ему помогла электризация. Рембелиньского, того, о котором я Тебе когда-то писал, вижу довольно часто, и Ты не поверишь, как он прекрасно играет. Он был у меня недавно, и это меня чрезвычайно обрадовало. Что касается варшавских новостей, то у Тебя есть «Kurier». Из новостей же частных могу Тебе только сообщить, что полковник Гутковский (Войцех Гутковский (1775—1826) — подполковник инженерного корпуса, член варшавского Общества друзей науки. К. В. Вуйцицкий пересказывает шуточную поэму Ф. Шопена (42 строфы) про то, как он собирался на бал и как потом, танцуя, он «ушиб себе ножку» (К. Wl. Woj-cicki. Cmentarz Powązkowski. Warszawa, т. I—III, 1855).), у которого я ушиб себе ножку, умер; что у Зубелевича дочка; что Яроцкий (Феликс Павел Яроцкий (1790—1865) — профессор зоологии Варшавского университета, автор ряда трудов и переводчик немецкой литературы; друг семьи Шопена.) женился на Подоле (Подол — бывш. Подольская губерния, одна из юго-западных губерний России на границе с Австро-Венгрией; ныне — Хмельницкая обл. Украинской ССР.) и сразу после свадьбы привез жену к себе; в воскресенье на прошлой неделе я был у Замойских (У владельца Лазоревого дворца графа Станислава Замойского и его жены Зофьи Замойской (урожденной Чарторыской), основательницы Варшавского благотворительного общества, в знаменитом варшавском салоне того времени часто играл Шопен.), где почти весь вечер восхищались эолипанталеоном Длугоша (Юзеф Длугош — варшавский мастер, построивший инструмент под названием эолопанталеон, схожий с хоралионом; по просьбе Ю. Длугоша Шопен импровизировал на этом инструменте в концертах 27 мая и 10 июля 1825 г.); один эолипанталеон Длугош продал некоему Мневскому, который сейчас женится, а раньше бывал у пани Пруской (Юстина Пруская — помещица Плоцкого уезда, крестная мать Изабеллы Шопен.) и ходил во фризовом сюртуке; что умер Косиньский; что у Вёльке (Францишек Антоний Вёльке (1788—1862) — филолог, профессор Варшавского университета.) дочка; что Домович был недавно в Варшаве и велел Тебе кланяться; что Закжевский в Варшаве; что у меня шкафчик для нот; и, наконец, что у меня дырявые сапоги, и поэтому я хожу в башмаках. Иной подумает, что я собрался на Беляны (Беляны — монастырь ордена камедулов на берегу Вислы к северу от Варшавы; лес и холмы над Вислой — традиционное место народных гуляний; ныне — пригород Варшавы.), как наш сторож, который как раз пришел просить разрешения у Мамы [...] что Беляны... [несколько слов неразборчиво] в этом году будут часто. Мой Ботанический сад (Так называемая «Ботаника» была основана профессором ботаники И. Ф. Гофманом в 1811 г. на откосе за Казимировским дворцом; это было любимое место прогулок Ф. Шопена.), тот старый, alias [иначе говоря], что за дворцом, Комиссия (Правительственная комиссия религиозных исповеданий и народного просвещения помещалась в то время в главном корпусе Казимировского дворца.) велела привести в надлежащий порядок. Там нет уже теперь ни моркови, которую мы когда-то с наслаждением уплетали у родника, ни скамеек, ни беседок, ни салата, ни капусты, ни дурных запахов и т. п., а появились клумбы a la maniere anglaise [на английский манер]. Вот уже, кажется, всё Тебе написал, что только могло прийти мне в голову, за эти четверть часа, поэтому мне ничего больше не остается, как уверить Тебя, что я по отношению к Тебе всегда я и, пока жив буду, всегда буду

Я.

Мама, Папа, так же как и я, шлем Твоему Папе наше почтение, Тебе же поклоны, потому что Ты на почтение еще не имеешь права. П [анне] Констанции от всех детей поцелуй губки, а от меня ручки.

Пани Декерт, Живный, Бар [циньский] и т. д. и т. д. все Тебе кланяются.

Ты, может быть, не разберешь, потому что давно не читал моего почерка, тогда извини меня, я так спешу на почту, что нет времени перечитать.

ФФ. Шопен.