Соланж Клезанже в Гийери

 

[Chaillot, 19 мая 1849]

 

Очень несчастный друг благословляет Вас и Ваше дитя. — Надо надеяться, что будущее [хранит] для Вас еще другие утешения и радости. — Молодость обязывает. — Это значит, что Вы непременно обязаны быть счастливой и помнить о тех, кто В [ас] любит *.

Ш.

 

Оригинал на французском языке.

 

* В 1896 г. Самюэль Рошблав, тогда преподаватель гимназии, а впоследствии профессор Страсбургского университета, автор ряда трудов (в том числе и работы о Жорж Санд и ее дочери), обратился к Соланж с просьбой поделиться своими воспоминаниями о Ф. Шопене. В ответ он получил следующее письмо: «Шопен! Изумительный человек, самобытный и чудесный гений, нежность, самоотверженность, высокое чувство чести! Превосходные манеры, обходительность, веселое, слегка ироническое расположение духа; неизмеримое великодушие... все виды великодушия: ума, сердца, таланта, кошелька. Я росла под звуки фортепиано Шопена; и очарование его божественной музыки сохранилось в моей душе среди столь редких теплых воспоминаний моего детства... Представьте себе, что мать [мать Соланж] отдает предпочтение своему старшему сыну и бросает девочку в провинциальном замке на руках деревенских слуг. Среди них была женщина добрая, как бывают добрыми простые люди, с материнским сердцем, целиком посвятившая себя малютке и возместившая ей нежными заботами, ласками, собачьей (это в самом деле так!) преданностью всё то, чего лишили ее настоящие родители. В девятилетием возрасте в Перпиньяне — куда ее наконец перевезли! — ребенок встречает нового друга. Инстинктивно (откуда у невинных детей берется эта проницательность, позволяющая узнать посягателя на честь семьи?) маленькая невзлюбила постороннего. И эта неприязнь вызывала у пришельца особое уважение. Он годами преодолевает эту враждебность, пытаясь восстановить равновесие между братом и сестрой в сердце матери. Добротой, исполненной почтения, нежностью, поддержкой, похвалой и деликатными поощрениями — по отношению к постоянно настороженной девочке, ему сперва удается сделать свое присутствие терпимым, затем заставить оценить себя и наконец — полюбить! Крестьянку звали Франсуазой Мейан. А друга — перпиньянского, майоркского, ноанского и парижского — Шопеном. Друга всегда превосходного, неизменно преданного, всегда отечески нежного — неизменно, до последнего своего вздоха. И вы еще спрашиваете, не вызывает ли во мне его имя воспоминаний? Писать? О, да! Я бы этого хотела. Но я не умею. Всё, что я смогла бы сказать на жалком французском языке, будет столь далеко от него, столь недостойно его памяти. Глубочайшее почитание, обожание, подлинный его культ восторженно сохранился у всех, кто знал его и слышал. Никто не похож на Шопена, никто даже отдаленно не напоминает его. И никто не сможет объяснить всё, чем он был. Какая смерть мученика, какая даже мученическая жизнь — у существа столь совершенного, столь кристального во всём. Наверняка он на небе... если только...

Соланж Санд.

Монживрэ — 19 января [18] 96».

 

АДОЛЬФУ ЦИХОВСКОМУ В ПАРИЖ

 

[Chaillot, лето 1849]

 

Мой милый.

Хотел сам к Тебе ехать, но слишком слаб. — Сегодня в 8 у меня был комиссар полиции и разузнавал о Гжи[мале]. — Я хотел бы Тебя непременно увидеть и рассказать об этом — я даже велел вызвать экипаж, но не в силах ехать. — Прошу Тебя, ради бога, вели, чтобы Тебя завезли ко мне перед отелем (Hôtel Lambert.); мой экипажик будет ждать Тебя. — Скажи словечко моему англичанину (Слуга Шопена, приехавший с ним из Англии.).

Твой Ш.

 

На русском публикуется впервые.

 

ЭЖЕН ДЕЛАКРУА — ЖОЗЕФИНЕ ДЕ ФОРЖЕ В ПАРИЖ

 

(Жозефина де Форже — родственница и близкий Друг Э. Делакруа.)

 

[Шамрозэ.] Суббота [9 июня 1849]

 

[...] Я уехал из Парижа огорченный здоровьем милого маленького Шопена, и мне было грустно покидать его в таком состоянии [...].

 

Отрывок.

 

ЮСТИНА ШОПЕН — Ф. ШОПЕНУ В ПАРИЖ

 

[Варшава, вторая половина июня 1849]

 

Дорогой Фредерик.

Я получила Твое письмо от 16 с [его] м[есяца], в котором Ты сообщаешь, что чувствуешь себя лучше (Это письмо Шопена родным не сохранилось.); это для меня было настоящим именинным подарком. О! как бы я хотела быть рядом с Тобой, ухаживать за Тобой, как когда-то, но так как это невозможно, то надо смириться с волей всевышнего, а он в своем милосердии пошлет Тебе друзей, которые заменят меня. Уповай же на него и будь спокоен, мой самый дорогой. Я думаю, что Тебе теперь нужны деньги; пока посылаю Тебе сколько могу: тысячу двести франков, а славный Барциньский объяснит Тебе, как Тебе поступать впредь, чтобы не испытывать материальных затруднений; да благословит Тебя бог и даст Тебе здоровье, о чем его молит

любящая Тебя Мать.

 

ВОЙЦЕХУ ГЖИМАЛЕ

 

Как поживаешь — думаю, что деревня пойдет Тебе на пользу, по крайней мере физически. — Я не выезжаю — иногда только в Булонский лес — чувствую себя крепче, потому что подкормился и отказался от лекарств — но так же задыхаюсь и кашляю, только переношу это легче. — Играть еще не начал — сочинять не могу — не знаю, какое сено я вскоре буду есть. — Все уезжают — одни от страха перед холерой, другие из страха перед революцией. — Панна де Розьер тоже со страху перебралась в Версаль, но уже вернулась. — Англичанки (Англичанки — Джэйн Стирлинг и Кэтрин Эрскайн.) в Сен-Жерм [ене], Обреск[ова в] Сен-Жермене. Пот[оцкая] (Дельфина Потоцкая.) давно в Версале, я [ее] не видел. — Вторую неделю я без garde-malade [сиделки]. — К [няги] ня Чар [торыская] (Анна Чарторыская.) навестила меня и, не желая, чтобы я оставался ночью один, прислала мне пани Матушевскую, которая была нянькой у к [няги] ни Розы (Княгиня Роза, урожденная Мостовская, жена Эустахия Сапеги.). Был и князь (Адам Чарторыский.) и справлялся о Тебе. — Не знаю, просил ли Ты кого-нибудь говорить, что Ты на водах, но я, не зная об этом, сказал ему, что Ты в деревне, — а он сказал мне на это, что ему говорили, что Ты на водах. — Умер Калькбреннер (Ф. Калькбреннер умер от холеры 10 июня 1849 г. в Ангьен-лэ-Бен под Парижем.). В Версале умер старший сын Делароша. У Франкомма умерла очень хорошая служанка. В Cours d’Orléans никто не умер, только очень опасно хворал маленький Этьен. — Сию минуту приехали шотландки и среди прочих новостей сообщили, что Ноэй (Поль де Ноэй (1802—1855) — французский историк.) выздоравливает, на что я им ответил, что король Ш. Альберт (Шарль (Карл) Альберт (1798—1849) — король Сардинии.) умер в Лиссабоне. — Они меня задушат своей нудностью. В конце месяца я оставляю свою квартиру и возвращаюсь на Square [d’Orléans], так как иначе нельзя. —

Коше вернулся. У моего д[окто]ра Френкеля невозможно дознаться — ехать ли мне куда-нибудь на воды или на юг — опять отменил мою тизану, дал другое лекарство, которого, в свою очередь, я не хочу — а когда я спрашиваю его о режиме, говорит, что мне размеренный образ жизни не нужен. — Словом, у него голова не на месте. Шутки в сторону — может быть, он очень хороший консультационный врач — как, напр[имер], Кореф (Кореф (1783—1851) — немецкий врач, живший во Франции.), но в голове у него нет такой suite [последовательности] — как у Корефа. Как-то вечером у меня пела панна Линд — были пани Пот[оцкая], Бов[о] (Людмила де Бово — сестра Дельфины Потоцкой.), Ротш [ильд], — она уже уехала — в Швецию через Гамб[ург]. Пани Каталани, с которой она [Линд] здесь познакомилась накануне своего отъезда, умерла от холеры (Анджелина Каталани умерла от холеры 12 июня 1849 г. в Париже.). Циховского — как я писал Тебе, видел только раз. — До города далеко — поэтому меня изредка навещают или те, кто очень меня любит, как, напр[имер], Франк [омм], или те, кто имеют поблизости дорогих сердцу, как, напр [имер], княжеская чета (Анна и Адам Чарторыские.). Сегодня также был Плейель — добрая душа. — Гутмана при всей его сердечности, не видел дней 10 — даже испугался, не заболел ли, но он написал мне, что здоров. — В городе эпидемия уже прекращается. — Делакруа с неделю как в деревне. — Напиши мне словечко о себе. — Сердечно обнимаю Тебя.

Твой Ш.

 

[Chaillot.] Понедельник, 18 [июня 1849]

 

Адрес: «Monsieur le Cte Albert Grzy...»

 

ВОЙЦЕХУ ГЖИМАЛЕ

 

[Chaillot.] Пятница, 22 июня 1849

 

Как поживаешь? Напиши словечко. На днях я написал Тебе через п[ани] Людв.. Вероятно, это письмо Тебе еще не переслали. Сегодня я видел Циховского и княгиню Сапегу. Княгиня о Тебе не спрашивала. Перед уходом Циховский сказал мне, что знает о случившемся с Тобой (о чем я ему ничего не говорил). Он ничего мне не мог сказать о Тебе, так же как и я ему. Я только что узнал от Залеского, что п [ани] Плихта через 10 дней едет в Варшаву; может быть, она могла бы чем-нибудь быть Тебе полезна. Знай об этом. Коше, который был сегодня у меня с Лумирским, не смог мне ничего рассказать о Твоем сыне, потому что его не было в Варшаве. И поэтому (разумеется!!!) его не видел. Здесь все уезжают. Дней 10 я не видел ни пани Потоцкую, ни княгиню Бово. Они в Версале. Сегодня ночью, у меня два раза шла кровь. Но я ничего не делал и продолжаю харкать кровью, правда, уже гораздо меньше. Вот это и привело ко мне княгиню Сап [егу], потому что ей об этом сказала моя ночная сиделка, полька. Мой еврей Френкель уже с неделю не был у меня, под конец он уже не клал бумажек в мочу, а только болтал об англичанине, которого он спас от холеры лекарством, о присылке которого реакционное французское правительство (Фоше) (To есть буржуазное французское правительство, стремившееся ликвидировать завоевания Февральской революции. Леон Фоше (1804—1854) был в нем министром внутренних дел.) даже и не попросило его. Предоставленный самому себе, я, может быть, скорее выкарабкаюсь. В будущем месяце я, вероятно, вернусь в Square [d’Orléans].

Вирг[иния] была у меня, чтобы сказать, что едет со своим Депутатом (Имеется в виду польский юрист Воловский, ставший в 1848 г. депутатом французского парламента.) в Брет[ань]. Спрашивала новости о Тебе; мне нечего было сказать. Не возвращайся, если можешь там сносно и без вреда для здоровья перенести жаркую пору. Наверное, Твой Адон и Цих[овский] хорошо наворожат Тебе в делах, так что, когда вернешься, будешь меньше беспокоиться. — Кончаю, потому что для меня писать — мука, даже Тебе. Столько вещей ускользает из-под пера!

Твой старый.

 

Пани Обрескова, которая приезжала сюда вчера из Сен-Жермена, спрашивала о Генерале (Речь идет о Войцехе Гжимале.) и сердилась, что Ген[ерал] так далеко и так долго сидит в этой деревне. Я сказал ей, что Ты вернулся и снова должен был уехать.

 

Адрес: «Monsieur le Cte Albert Grzymala».