Людвике Енджеевич в Варшаву

 

[Chaillot.] Понед[ельник], 25 июня 1849

 

Моя Жизнь.

Если можете, то приезжайте. Я болен, и никакие доктора мне не помогут так, как Вы. Если у Вас нет денег, то займите; если мне станет лучше, то я легко заработаю и отдам тому, кто Вам их одолжит, но сейчас я слишком гол, чтобы Вам послать. Моя квартира тут в Chaillot достаточно велика, чтобы принять Вас хотя бы и с 2 детьми. Маленькой Людке это было бы полезно во всех отношениях. Папаша Каласанты бегал бы целый день — выставка плодов рядом — словом, он имел бы в своем распоряжении больше свободного времени, чем раньше, потому что я стал слабее и буду больше сидеть дома с Людвикой.

Мои друзья и доброжелатели считают приезд сюда Людвики лучшим для меня лекарством, что она, вероятно, узнает из письма п [ани] Об [ресковой]. Поэтому хлопочите насчет пасп[орта]. Как мне сегодня говорили особы, — одна с севера, другая с юга, — особы, не знающие Людвики, это должно быть полезно не только для меня, но и для нее самой. Итак, привезите, Людвика-мама и Людвика-дочка, наперсток и спицы, я дам Вам метить платки и вязать чулки, и проведете здесь на свежем воздухе несколько месяцев со старым братом и дядей. Теперь и дорога полегче. Не нужно брать много багажа. Мы обойдемся здесь, по возможности, дешево. Жилье и еду найдете. Если даже, может статься, Каласанты покажется далеко до города, от Елисейских полей, он сможет остановиться в моей квартире на Square d’Orléans. Омнибусы ходят от Сквера сюда до самых дверей. Сам не знаю, почему мне так хочется Людвики, но это так, как если бы я «была» в интересном положении. Ручаюсь, что ей здесь также будет хорошо. Надеюсь, что семейный совет пришлет ее мне; кто знает, не буду ли я провожать ее, если окрепну. Вот бы мы обняли друг друга, как я уже писал, только что пока еще без париков и с зубами. Но поскольку жена должна быть послушной мужу, значит, надо просить мужа, чтобы он привез жену. Поэтому я его очень прошу об этом, и если он согласится, то, наверно, ни ей, ни мне не сможет доставить большей радости и пользы, даже детям, если он привезет кого-нибудь из них (насчет дочурки я и не сомневаюсь). Деньги, правда, истратятся, но их невозможно лучше израсходовать, да и нельзя путешествовать дешевле. Будете на месте, крыша найдется. Напишите мне поскорее словечко. Пани Об[рескова], которая была так любезна, что собиралась писать Вам сама (я дал ей адрес Людвики), может быть, скорее Вас убедит. Панна де Роз[ьер] тоже припишет, и Коше также приписал бы, потому что он, вероятно, не нашел меня выздоровевшим. Его эскулап уже дней 10 не показывался, так как он, наконец, убедился, что это выше его разумения. Однако Вы его всё-таки расхваливайте — Вашей жилице и другим, кто его знает, и говорите, что он мне очень помог, — а я уж такой, что лишь только мне станет немного лучше, так я уж и доволен, — и что все считают, что он здесь многих вылечил от холеры.

Холера уже прекращается, ее уже почти нет. Сегодня прекрасная погода. Я сижу в гостиной и любуюсь своим видом на весь Париж из [моих] 5-ти окон: на башню, Тюильри, Палату, Сен-Жерм [ен] л’Окс[ерруа], Сент-Этьен дю Мон, Нотр-Дам, Пантеон, Сен-Сюльпис, Валь де Грас, [Дом] Инвалидов, — а между нами одни сады *. И Вы увидите это, когда приедете. Так что теперь похлопочите насчет паспорта и денег — быстро и медленно («... быстро и медленно...» — буквальный перевод латинской пословицы: «festina lente» — «поспешай медленно»). — И сразу же напишите мне словечко. Ведь и «кипарисы имеют свои капризы»: мой каприз ныне — видеть Вас здесь. Может быть, бог даст, и будет хорошо, ну а если бог не даст, то, по крайней мере, делайте так, словно бог должен был бы дать. Я исполнен доброй надежды, так как редко требую многого. Я бы и от этого воздержался, если бы меня не побуждали к этому все, кто желает мне добра. Итак, пошевеливайтесь, пан Каласанты, а за это я дам Тебе большую, великолепную сигару; я знаю кое-кого, кто курит превосходные, n[ota] b[ene], в саду. Надеюсь, что мое письмо к именинам Мамочки пришло и что я на них не отсутствовал. Не хочется мне обо всём этом думать, а то меня даже в жар кидает, а у меня, слава богу, нет жара, что всех заурядных врачей сбивает с толку и сердит.

Ваш преданный, но больной брат.

Ш.

 

26 июня

 

Адрес: «Madame Louise Jędrz...».

 

* Шопен имеет в виду следующие исторические Здания Парижа: башня — вероятно, Сен-Жак (Tour Saint-Jaque); Тюильри — парижский дворец (Tuilerie); Сен-Жермен л’Оксерруа — готическая церковь (St. Germain l’Auxerrois); Сент-Этьен дю Мон — готическая церковь (St. Etienne du Mont); Нотр-Дам — Собор Парижской богоматери — готическая церковь (Notre Dame de Paris); Пантеон (le Panthéon) — бывшая церковь св. Женевьевы (Sainte Geneviève); Сен-Сюльпис — церковь св. Сульпиция (Saint-Sulpice) — здание церкви увенчано двумя высокими башнями; Валь-де-Грас — монастырь и церковь (Val-de-Grâce); Дом Инвалидов (Hôtel des Invalides).

 

АДОЛЬФУ ЦИХОВСКОМУ В ПАРИЖ

 

[Chaillot, 1849]

 

Альб[ерт] (Альберт — Войцех Гжимала,) написал мне словечко и просил напомнить Тебе о поручении, касающемся его часов, задержка которого, как он мне пишет, может доставить ему много неприятностей. — Пишу, так как Chaillot не очень-то по дороге на остров (То есть по дороге в Hôtel Lambert.), а я не выхожу.

Ш.

 

На русском публикуется впервые. Адрес: «Monsieur Monsieur Ad. Cichowski, Paris, 11, Rue Caumartin».

 

 

ВОЙЦЕХУ ГЖИМАЛЕ

 

Chaillot, 74

 

Моя жизнь.

Вчера у меня вторично после Твоего отъезда был Цих[овский] (потому что я писал ему о часах), — он сказал, что передал Твое письмо Орде — и поторопит, насколько это будет возможно. — Портной согласился. Он говорил мне также, что пани Плихта едет домой — что он написал Тебе об этом, так же как и о том, что сюда приезжает моя сестра, что совершенно неверно, потому что я только сегодня собираюсь писать об этом домой. Но Ты ведь знаешь его новости. — Пани Пот [оцкая] всё еще в Версале и поедет в Дьепп, где находится п[ани] Бово. Делакруа в деревне. Гутм[ан] в Лондоне (incognito), словно у него есть лишние деньги, чтобы их тратить. — Англичанки в Сен-Жермене. — П[ани] Обрескова тоже. Хорошо, что Ты имел вести от сына, потому что Коше его не видел. Френкеля не было уже 2 недели. Кровью я уже третий день не харкаю, опухоль ног прошла. — Но я всё еще слаб и ленив, ходить не Могу — задыхаюсь. — А Твоя лестница!! Мне жаль, что я Тебя не вижу, но, по-моему, лучше, что Ты сейчас в деревне, а не здесь, где так скучно и никого нет.

Пишу Тебе на адрес пани Людв[ики] 3-й раз, с тех пор как я остался без Твоей garde-malade [сиделки]. Не знаю, что с ней делать, как выразить свою благодарность. Не хочу посылать туда к ней, потому что там этот опекун или кто-то еще. Она была здесь —сказать, что уезжает, но кто-то зашел, и, прежде чем я успел переговорить с Нею, она ускользнула. Она прислала мне свою визитную карточку. — Славная и добрая, но что означает эта карточка, я не понимаю. — Надеюсь, что перед отъездом в Брет[ань] она еще придет. Мне бы не хотелось посылать к ней, потому что Депут[ат] обо мне ничего не знает — и я боюсь причинить ей незаслуженные неприятности. Будь здоров — береги себя и не сдавайся, — я тоже берегу себя, как могу — но у меня, по-видимому, не хватит сил. Пани Матушевская, которая была у к[няги]ни Розы (мне ее прислала к [няги]ня Анна, чтобы я не оставался ночью один), говорит, что, наверно, «Пан Иисус поможет» и что, возможно, принес бы пользу пластырь из меда и муки (Пластырь из меда и горчичной муки — широко распространенное народное средство.).

Ш.

 

2 juillet [июля], понедельник [1849]