Лондон. Среда 22 [ноября 1848]
Вы обвиняете меня совершенно несправедливо: не было дня, чтобы я не пытался писать Вам. Даже до письма, которое я только что получил, я решил навести справки, не сможет ли Ваш муж найти здесь работу, и получил сведения от людей, знающих Лондон и его искусство, — и вот как обстоит дело. — Свет (за исключением чиновников, судейских и адвокатов) не остается в городе на зиму. Те люди, которые могут быть полезны Вашему мужу, бывают здесь только в марте—апреле месяце, таким образом, до начала будущего сезона делать тут нечего; и хотя это зависит от случая, но не невозможно, что с некоторыми хорошими рекомендациями, после месяца пребывания здесь, — а это могло бы обойтись не слишком дорого — Ваш муж увидел бы, чего держаться. Я знаю некоторых влиятельных лиц, которые искренне обещали мне оказать содействие, но которые сейчас ничего не смогли бы сделать.
Что же касается Ваших парижских дел, возможно, что Ваша мать делает для Вас, что только может, но у нее нет денег, и она вернет Вам мелкие вещи, купленные, по-видимому, именно для этого, и если дом продан, она устроит Ваши дела на новых основаниях (Кредиторы скульптора О. Клезанже, вскоре после его женитьбы на Соланж, продали с аукциона принадлежавший ей особняк де Нарбонн; Жорж Санд на этом аукционе купила всю его обстановку.). Она ведь Ваша мать и знает свой долг по отношению к Вам. Она может забыться, но забыть Вас не может.
Завтра я еду в Париж; едва волочусь, и я более слаб, чем когда-либо. Меня прогоняют здешние врачи. Я распух от невралгии, не дышу, не сплю, с 1 ноября не выходил из комнаты (за исключением 16-го, чтобы вечером поиграть час в концерте в пользу поляков). С тех пор я снова слег: не могу здесь дышать, этот климат немыслим для людей вроде меня, впрочем, т о л ь к о в течение этих нескольких зимних месяцев. Свет зажигают в 2 ч[аса]. Я обещал вернуться сюда в будущем сезоне!!! — Сэр Дж. Кларк (Джеймс Кларк (1788—1870) — лейб-медик королевы Виктории; специалист по туберкулезу легких.), врач королевы, недавно навестил меня и дал свое благословение. Итак, в ожидании лучшего, я отправляюсь охать на Place d’Orléans. — И я Вам вполне серьезно советую быть довольной тем, что Вы имеете возможность дышать прекрасным воздухом Гийери и видеть Вашего мужа подле Вас. — Настанут же в конце концов для Вас лучшие дни. — Что касается России, то очень влиятельные лица, давшие мне письма в С [анк] т-Петерб [ург] для Вашего мужа, сказали мне определенно, что французу сейчас очень трудно туда проникнуть без высокого покровительства. Поэтому пока не осуждайте г-жу Обреск[ову], и если Англия может предоставить ему работу, я полагаю, что он заработает там больше денег и с большим удовольствием. — Ему не нужно будет бороться с климатом, потому что у него [здоровые] легкие, и если он устроится в Лондоне, он сможет зимой приготовить работы к сезону. — Немного терпения. Возможно, что разрешение для С[анк]т-Петербурга придет. Сейчас Лондон — ничто для искусства. — Здесь — мертвый сезон. — Все, кто свободен, живут вне города, а оставшиеся проявляют мало инициативы в создании успеха таланту. Ведь статуя Вашего мужа, как бы прекрасна она ни была, нуждается в том, чтобы ее много хвалили для того, чтобы ее признали красивой с первого взгляда. Потом просто скажут; что это его [работы], и все будут восхищаться. Особенно важно, чтобы великие герцоги и пэры Англии находили это, а они все в своих замках вне Лондона.
Простите беспорядочность моего письма, но сегодня я очень болен. — Никогда не сомневайтесь в моей старой, испытанной дружбе.
Ш.
Оригинал на французском языке.
МАРЦЕЛИНА ЧАРТОРЫСКАЯ — ВЛАДИСЛАВУ ЧАРТОРЫСКОМУ В ПАРИЖ
(Владислав Чарторыский (1828—1894) — младший сын Адама Чарторыского.)
[Лондон,] 23 ноября [1848]
Дорогой Владзё!
Я пишу Тебе[...] чтобы попросить Тебя сообщить мне новости о Шопене; он выехал сегодня из Лондона, очень больной, и я сильно опасаюсь, чтобы дорога не повредила ему еще больше. Так что, будь добр, сходи к Нему, узнай, как он перенес дорогу и легче ли ему дышится в Париже, чем в тяжелом воздухе Лондона.
М.
НАПОЛЕОНУ ОРДЕ В ПАРИЖ
[Париж.] Пятница [19 или 26 января 1849]
Жизнь моя.
С тех пор, как я видел Тебя, я был очень болен. Сегодня мне хотелось побывать у Вас, но я еще не в состоянии. Завтра хочу пойти на итальянцев (Имеется в виду Итальянская опера в Париже, первый спектакль которой после революции 1848 г. состоялся 20 января 1849 г..). Найди мне coûte que coûte [во что бы то ни стало] 2 места — сделаешь доброе дело.
Твой старый друг Ш.
«Muzyka», 1958, № 1-2 (Warszawa). На русском публикуется впервые.
ИЗ ДНЕВНИКА ЭЖЕНА ДЕЛАКРУА
Запись от 29 января 1849
Вечером был у Шопена, оставался у него до десяти часов. Бедный друг! Мы говорили с ним о г-же Санд, о ее странной судьбе, об этом сочетании достоинств и пороков. Это говорилось в связи с ее мемуарами. Он сказал мне, что, по его мнению, она не сможет их написать. Она всё уже забыла: у нее бывают вспышки чувствительности, а затем она быстро забывает. Она искренне оплакивала своего старого друга Пьерре, а теперь уже и не вспоминает о нем. Я сказал, что предвижу для нее печальную старость. Он этого не думает. Ее совесть не упрекает ее за то, за что упрекают ее друзья. У нее прекрасное здоровье, которое может сохраниться [...].
Что касается Шопена, то страдания мешают ему интересоваться чем-либо и в особенности работой [...].
Э. Д е л а к р у а. Дневник, т. I. М., 1961,. стр. 183.






