Н.А. Бердяев о смысле истории

История необходима для антропологии. История, писал Бердяев, выражает трагическую судьбу человека. Отношения личности с историей сложны и противоречивы и их конфликт неразрешим до Судного дня. С одной стороны, человек действует в истории и многое в ней создает. Но с другой — в ней действуют чуждые человеку силы. В истории, по словам Бердяева, дух не торжествует, прогресса нет. Прогресс можно понять только эсхатологически как приближение к концу.

История бесчеловечна, писал Бердяев, имея в виду, очевидно, мирскую историю. Она безжалостно использует человека для своих целей, она движима ненавистью, в ней действует преступное своеволие, жажда могущества, принудительного единства человеческого рода. Это история преступлений, подъема империй, их расцвета, безбожного антихристианского самоутверждения, вырождения и исчезновения. Бердяев не разделял империи на христианские и нехристианские, не придавал серьезного значения попыткам построить христианское государство. Везде он находил насилие над истиной, попирание святынь, добра и христианской веры.

Христос победил судьбу, писал Бердяев, но она ловит в свои сети тех, кто в стороне от Него. Согласно Бердяеву, Христос побеждает в метаистории, а не в самой истории. Воскресения Христова Бердяев вовсе не отрицает, более того, он утверждает, что Христос — Бог, но не звучит в его рассуждениях пасхальная радость уже состоявшейся победы над смертью, роком и грехом, победы, состоявшейся именно в истории.

Эсхатологически настроенный Бердяев, судя по всему, не нашел равновесия двух истин: история неуклонно развертывается под знаком грехопадения, но в истории же, вопреки всему, совершается и спасение Божие.

22. Кн. Сергей Николаевич Трубецкой о Логосе (1862‑1905)

В молодости сначала увлекся позитивизмом, но постепенно освободился от него. Он стал православным — своего рода воцерковившимся западником, принявшим от славянофилов основное — веру и соборность. Он дорожил и тем, что ценно для образованных представителей Запада, — свободой личности и трезвостью разумного отношения к основным жизненным задачам. Дело разума он совершал под знаком самой серьезной ответственности перед истиной. И, в отличие от западников, он видел, как и лучшие из славянофилов, что мышление вырастает из правильной постановки духовной жизни и духовной работы.

В юности он написал небольшую критическую работу о Софии и пришел к выводу, что все софийное должно мыслиться не иначе, как в единстве с Церковью: «Для философии же прежде всего необходимо самое раскрытие вселенского идеала Церкви, т. е. вечной Софии, — необходимое философское исповедывание православной веры».

Определив так свои задачи, он решил содействовать развитию русской философии в духе подлинного патриотизма, с привлечением наследия древнехристианской мысли и предшествующей ей мысли

Трубецкой положительно оценил прозрения Логоса у древних отцов, внимательно их проанализировал, раскрыл понимание Слова Божия в Ветхом Завете и, наконец, перешел к Евангелию, к Воплощению Слова. Ясно, что это изложение вопроса обосновывало неправоту тех, кто вслед за Тертуллианом в XIX‑XX вв. отрицал (даже в России) всякую ценность дохристианской мысли и объявлял философию «источником всех ересей». Вместе с тем это также и полемика с либеральной теологией, фактически отрицавшей воплощение Слова. Вопреки либеральной тенденции Трубецкой решительно поставил вопрос:

«Был ли подвиг Христа лишь субъективно-нравственной победой, есть ли Голгофа лишь нравственная иллюзия, или же сам крест Христов свидетельствует о страшной реальности совершившегося, о реальности правды и добра, о реальности духа, о реальности Бога и человека во Христе? И если мы отвлечемся здесь от всяких предвзятых теологических суждений, если мы рассмотрим жертву Иисуса и судьбу Его со стороны чисто человеческой, углубившись в то, что было действительно, что Иисус действительно сделал, то и тут остановимся перед тем, что превышает нас, перед богосознанием Иисуса, которое преображает перед нами Его личность, светится из нее и является нам как бесконечно превосходящая нас духовная мощь»

Христос абсолютно ясно осознавал Себя Сыном Небесного Отца. Трубецкой назвал это Богосознанием Иисуса Христа, Который говорит: «Я и Отец одно» (Ин.10:30). Евангельский Логос — начало подлинной жизни в Духе и истине. Трубецкой настаивал, что вся либеральная теология была в коренном и неизбывном противоречии с новозаветным свидетельством. В противовес ей учение о Христе в древней Церкви свидетельствует: «Иисус Христос был признан подлинным Сыном Божиим, и Его Богосознание — подлинным Богосознанием. Отсюда вытекает вся Христология апостольской Церкви, завершающаяся учением о Логосе: ибо это учение заключает в себе не что иное, как признание абсолютной истинности или абсолютной подлинности Богосознания Христа, связанного с Его личным Самосознанием: на основании Евангелия Богосознание Христа признается Божественным, определяется как сознание Самого Бога о Себе или Логос Божий» (1, с. 478).

В русском сознании Трубецкой впервые и с большой остротой поставил вопрос об эллинизме, как христианской проблеме… И всего важнее, что он изучал историю философии с сознанием, что выполняет религиозную задачу, что совершает служение Церкви…»).