Глава 3. Командировки

      Служба была разнообразна, случались командировки, что отчасти радовало – отвлекало от дивизионной текучки. С другой стороны командировка – это почти всегда недельное расставание с семьёй. Как они без меня тут, в лесу?

      Один раз заступил в Городце, в управлении бригады, начальником караула. Кроме обычной караульной службы принял в охрану «губу» – гаубвахту. Это такая местная небольшая тюрьма с настоящими преступниками в камерах. Причём, следить было необходимо как за ЗК-ми, лишенными ремней и свободы, так и за своими караульными, которые всегда готовы были удружить поблажкой первым. Как-то – отстегнуть днём нары от стены, чтобы бедолага мог полежать в неположенное время, или передать с воли что-нибудь запрещённое. Таким образом, я получил реальную счастливую возможность сыграть роль неподкупного и грозного тюремщика в рамках армейской службы.

     Другой раз, – это был из ряда вон выходящий случай, – я имел возможность жену с дочкой прихватить в командировку с собой. А случай был такой. Наше командование перед полигоном затеяло перекрёстную проверку. Мы должны были принять технику другого дивизиона и отработать учебные стрельбы, как положено, с учебной мишенью, с фотоконтролем дисплеев пультов управления, с заряжанием учебной ракеты на пусковую. А состав того, другого дивизиона, должен был прибыть в наше расположение для тех же целей. Предварительный приём техники обеих батарей чужого дивизиона приказано было провести за день до прибытия всех остальных двум офицерам – мне и Игорёхе, который по должности был стреляющим – офицером наведения – в 1-й, радиотехнической, батарее. И тут наш комдив ошибся в выборе кандидатур, допустил тактическую промашку. Фишка была в том, что командиром другого дивизиона был Володя, бывший командир нашей 1-й, недавно получивший повышение. А он был давним товарищем Игоря. И, вследствие тёплых отношений в том числе между моей и Володиной супругами, он был ещё и проверенным нашим собутыльником.

     Всем не терпелось повидаться. Моя жена по телефону получила специальное приглашение погостить с оказией. Прихватили дочь, и вчетвером отправились в Смольки, где и располагалось новое Володино хозяйство. Отправились аккуратно, без нечаянных свидетелей, на всякий случай. Тем более, что добираться нам надо было областными рейсовыми автобусами.

     Прибыли под вечер. Ну, конечно, встреча – рукопожатия, объятия, поцелуи, обмен

последними новостями. Среди общей праздничной обстановки мы с Игорем намекнули было Володе о наших обязанностях. На что услышали его категоричное – «Ну что вы, мужики? Техника в полном поряде. А у меня банька для вас готова. Водка запотела на столе. Нет, так не пойдёт. Время попусту терять не будем!» Был Володя большим любителем выпить.

     Ну не звонить же нашему, не жаловаться на старого товарища! Решили – будь, что будет. А была и банька, и водочка, и задушевные армейские разговоры про дела наши скорбные, как говаривал Горбатый из говорухинского боевика. Володя, не имевший ещё тогда проблем с похмельем, поднял свой дивизион ещё до рассвета, и отбыл в направлении Чкаловска.

     Наутро прикатили наши. Комдив Борис Викторович метал молнии своими цыганскими глазищами. Кто-то стуканул. При постоянной ротации кадров внутри бригады у каждого командира в любом дивизионе были свои шпионы. Нам с Игорем досталось на орехи. И поделом. Зато, какая была встреча накануне!

     Ещё, как-то, должен был я нести караульную службу в заброшенном в далёком лесу,  на запасной позиции дивизиона неприкосновенного запаса. Со мной были только три бойца часовых и сержант-разводящий. И провизия на неделю. Готовили еду пацаны солдаты.

     Я бродил по запущенной позиции, проверял часовых, много читал, много думал разных дум. Однажды, спускаясь с насыпи капонира, я остановился в удивлении. Какое-то ярко рыжее пятно шагах в пятидесяти внезапно завладело моим вниманием. Пригляделся. Пятно двинулось. Я, наконец, разглядел – это была лиса. Принюхиваясь и оглядываясь, хитрюга неторопливо кружила по склону окопа пусковой установки.

      Что-то меня подтолкнуло. Наверное, предвкушение новых ощущений. Ведь я ни разу в жизни не охотился. Стараясь двигаться как можно бесшумнее и осторожнее, я споро вернулся в сторожку, что служила караульным помещением и кухней. У меня появились к тому времени неучтённые патроны, по одному для моего пистолета системы Макарова и для самозарядного карабина Симонова, что были на вооружении личного состава. Я вооружился до зубов, прихватив свободный карабин из пирамиды.

       Лисица была ещё там! Я, крадучись, пошёл на сближение. Но обмануть её, прожжённую профессионалку, я, дилетант-охотник, не смог. Она всё время держала меня на расстоянии, не позволяющем сделать верный выстрел, находясь под защитой листвы, травы или кустарника. Я делал движение, и она изгибалась, резко поводя хвостом, что языком пламени. Я делал шаг, и она восстанавливала дистанцию. Инстинкт, чутьё зверя. Таким макаром я проводил мою Патрикеевну до полуразрушенного забора из колючей проволоки. Дальше не полез. Зачем?

     Позже задавал себе вопрос – а выстрелил бы в удобный момент? Нет, конечно. Я же не охотник. Для меня охота – это не смертоубийство. Для меня охота – это когда мне охота, и ей охота. В смысле – хочется, как в старом советском анекдоте. Я в упоении преследовал. Она, красавица, со мной заигрывала. Я думаю, мы с ней получили каждый своё удовольствие. И простились с миром. Amen!

 

 

Глава 4. Полигон

     Просто счастливый случай. Меня, как единственного, обладающего реальными знаниями техники в стартовой батарее, взяли на боевые стрельбы на полигон в Ашулук, что в пустынях Астраханской области, недалеко от Каспийского моря. Для двухгодичника – случай небывалый. Это была месячная командировка с погрузкой техники и людей в эшелон, отправкой через полстраны в пустыню. Целая войсковая операция. А перед ней – доукомплектование людьми расчётов, тренировки до седьмого пота, прощание с родными и близкими, остающимися в месте расположения.

      За месяц до часа «Х» ситуация осложнилась вспышкой дизентерии в дивизионе. Что такое? Второй раз, первый – ещё во время сборов в Улан-Удэ. Как я в войсках – так там понос. «Поносников», – по выражению командира, – отставляли от полигона, срочно прибывало пополнение, которое требовало обучения в режиме «денно и нощно». Чёрт-те-какие меры были приняты медслужбой. Мытьё рук личного состава под наблюдением офицеров. Дезинфекция всего, чего возможно. Инструктажи и проверки. Я уже и сам с опаской прислушивался к случайному урчанию своего кишечника. Но – пронесло, в смысле – благополучно миновало.

     В течение суток вышли колонной к железно-дорожной станции. Погрузились на рампе, – это насыпь такая специальная для погрузки техники своим ходом на платформы, – в эшелон. И отправились в далёкий путь. В пути баловались гитарой, картами, восстанавливали среди личного состава разлагающуюся в отсутствие плаца и казармы дисциплину. Капитан Юра, балагур и новый комбат 1-й, вёл умелые интриги с проводницами. Результатом этих интриг являлись то стираные женскими руками Юркины носки, то особое расположение нашему купе в виде внеочередного горячего чая. Суток через трое, – не скорый всё-таки, – прибыли на рампу в Ашулук. Разгрузились, и колонной по накатанной гравийке двинулись на восток, в сторону полигона. Пустыня встретила нас двигающимися параллельно колонне группами верблюдов, оригинальными белоснежными усыпальницами на барханах, бесконечными песками и пронизывающими ветрами. Был конец октября. Холодало.

     Разбили палаточный гарнизон, разместились, приступили к тренировкам и интригам. Все вынюхивали случайный шанс облегчить задачу поражения мишени при помощи её тайной перенастройки, которая давала возможность получить более жирную метку на экране монитора стреляющего офицера. Эта мания овладевала всеми, кто прибывал на полигон. От результатов стрельб зависели впрямую судьбы кадровых офицеров, то есть звания, должности и новые места дальнейшего в перспективе продолжения службы. В лесу под Чкаловском хорошо, а где-нибудь в Саксонии, в центре заграничной Европы, – гораздо лучше. Я тоже под впечатлением общего психоза поучаствовал в хитросплетениях возможностей. Познакомился случайно с лейтенантом, почти земляком, служившем на полигоне. Он якобы имел возможность доступа к ракетам-мишеням. Я по собственной инициативе без промедления приступил к миссии. В обстановке величайшей секретности передал резидента своему командованию. Дальше была сфера высоких переговоров, я же самоустранился с чувствами гордости и собственной полезности общему делу. Кадровые офицеры ещё и везли на полигон дорогие подарки для задабривания местных должностных лиц. Короче – взятки. Это было как закон.

     На улице стоял минус. Утром вода из умывальников не вытекала, лёд начинал таять ближе к полудню. Брезентовые палатки не обогревались. Офицеры спали, не раздеваясь, в кроватях, накрываясь бутербродом из шинели и прорезиненной плащ-палатки поверх одеял. У бойцов в палатках был общий настил, на котором они жались друг к другу студёными ночами. Комдив и стреляющий офицер жили по-царски – в КУНГе, утеплённом герметично закрывающемся кузове-ящике ЗИЛа, с кроватями и печкой типа «буржуйка». Однажды, будучи дежурным по дивизиону офицером, я явился с докладом к командиру ни свет – ни заря. На мой деликатный перестук открылась дверь. В проёме взору моему предстал сладко потягивающийся и зевающий майор в одном нижнем белье. Из двери потянуло забытым теплом хорошо натопленного помещения.

   - А, Макеев …а-а-а, – он продолжал с наслаждением зевать, – ну как там, без происшествий?

   - Так точно, товарищ майор.

   - А я вот лежу и думаю, – он подёргивал носом, причмокивая, прогоняя сон – как там наш личный состав? …

     «У, сволочь!» - с ненавистью процедил мой внутренний голос

     В ожидании очереди на стрельбы прошли почти две недели палаточной лагерной жизни. За это время я умудрился попасть ещё в одну, так сказать, внутреннюю, командировку. Меня отправили старшим машины в колонне, которая должна была доставить ракеты-мишени на точку пуска. Это было где-то глубоко в пустыне, где дороги только угадывались в песках, где паслись курдючные овцы. Где на головы жителям одиноких юрт регулярно падали обломки отстрелянных ракет и ракет-мишений. Весь этот мусор валялся всюду по пути следования. Здесь ночами в свете фар можно было увидеть отпрыгнувшего в сторону сайгака.

     Колёса вязли в песке. Некоторые барханы не поддавались с первого раза атаке колонны. Приходилось искать путь с более плотным песком для нового приступа. Но так или иначе задачу мы выполнили, добрались до точки пуска мишеней.

     Ужасающая картина предстала перед моим взором. Из какой-то полузанесённой песком землянки выползали нам навстречу какие-то беспризорники, чумазые и расхристанные. Где солдат, где офицер, разобрать было практически невозможно. Бойцы у наших стреляли закурить, жалостливо заглядывая в глаза. Хорошо, хоть милостыню не канючили. Но, слава богу, среди этого сброда мы задерживаться не стали. Двинули сразу после перегрузки ракет в обратный путь.

     Наконец пришла наша очередь боевых стрельб. Все взбодрились, подобрались, сделались торжественно деловыми.

     А я во время боевой работы чуть не попал куром во щи. У меня почему-то остановились часы. Я не заметил поначалу. По моему циферблату до стрельбы оставалось ещё минут десять. Я решил проверить напоследок плотность соединения разъёмов электрического соединения ракет и пусковых установок. Покинув укрытие, бросился обегать окопы ПУ-шек. Обежал, проверил. И тут только заметил, что боевая работа уже началась. Угрожающе ворча, вращались локаторы станций. Взглянул на часы ещё раз – те же десять минут. Дошло – часы стоят! Что было духу, рванул в укрытие. Едва захлопнул за собой дверь, пошли пуски. Страшный грохот сотряс блиндаж.

     Ещё один случай подарил мне жизнь ещё задолго до полигона. Мы колонной перегоняли ракеты на освидетельствование в бригаду. Уже на пути обратно моя ТЗМ-ка потеряла управление. Водила с квадратными глазами яростно давил на тормоз и вращал бесполезный руль. Машина теряя скорость плавно съехала в кювет. Счастье, что не на встречку! Мы перевели дух и вылезли на волю. Оказалось, что открутилась гайка, и раскрепилась тяга рулевого управления. Хорошо, что на прицепах уже не было ракет. Страшно было даже представить последствия, если бы это случилось по дороге туда.

     Итак, мы отстрелялись. С общей оценкой «хорошо». Настроение у всех было приподнятое. Покатили домой.

     На рампе в Ашулуке к нам прибилась собака. Обычная бездомная жалкая гладкошерстная дворняга средних размеров. На свой страх я разрешил бойцам пристроить её в кабине ЗИЛа, закреплённого на платформе, и кормить по дороге на стоянках. Дал ей кличку «Рампа». Через неделю с Рампой, ставшей дивизионной собакой – «дочерью полка», мы прибыли в расположение дивизиона, где узнали об очередных пьяных похождениях старшины и моральном развале среди остававшегося контингента. Старшина тот, западный хохол с нечленораздельной русской речью, был вообще выдающимся армейским деятелем. Однажды перекачал помпой одно озеро в другое на территории позиции. Он так рыбу ловил. Поэтому мы ничему не удивились. Просто начали приводить в порядок своих подчинённых, как бывших «поносников», так и прочих, не попавших на полигон. На поиски загулявшего без присмотра старшины командир выслал машину по соседним деревням.

     А Рампа частенько потом приходила ко мне в гости. Однажды утащила селёдку прямо со стола.