Гачев, Георгий Дмитриевич

 «Национальные образы мира» (М., 1988) возбудила общественное мнение: слишком много в ней было необычного – форма, стиль, идеи. Их обсуждение потребовало от автора объяснения не только своих мировоззренческих установок, проблемного поля своих представлений о национальных образах мира, но и того метода изложения, которым он пользовался.

Объединив общим названием «гипотезы», Г. Гачев представил их в обобщающем виде в книге «Национальные образы мира. Космо – Психо – Логос». Гачев первичное понимание проблемы: «… каждый народ видит мир особым образом. Зависит это от того участка мирового бытия, который достался, доверен на жизнь каждому народу: от особого сочетания первостихий – земли, воды, воздуха, огня – которое отлилось и в составе человека (этническом и духовном), и в быту, и в слове. История народы меняет, сближает, перемешивает, однако работает она на добротном, сложившемся тысячелетиями национальном субстрате, и все изменения суть именно его изменения. Чтобы понять особенности видения народом окружающего мира, «надо научиться читать книгу бытия каждого народа, которая написана на его земле: в горах иль равнинах; в небе; … в воздухе, в воде, в вещах быта, в языке, в музыке и т.д.»

Г. Гачев впервые употребил ключевое понятие своей теории – «Космологос»: «Наш предмет – национальный космос, в древнем смысле – как строй мира, миропорядок, как каждый народ из единого мирового бытия, которое выступает в начале как хаос, творит по-своему особый космос. В каждом космосе складывается и особый логос – национальное миропонимание, логика. На верхних этажах духа – поэзия, литература. Логос, национальный склад мышления. Так что наш предмет – национальный космологос».

В основание своих представлений о национальных образах мира ученый положил несколько принципиальных положений:

1. Существует некое Целое, единое устроение Бытия, т.е. единичная мировая цивилизация, единый исторический процесс существования человечества. Это единое интернациональное Бытие мира (космос, природа, история, культура) проявляют себя через «национальные образы мира», каждый из которых суть уникальное проявление этого бытия.

2. Национальный образ мира, национальная целостность определяется через Космо–Психо–Логос, как своеобразное единство взаимодополняющих друг друга национальной природы, склада психики и мышления. Их соответствие следующее: «Природа каждой страны есть текст, исполнена смыслов, сокрытых в Матери-и. Народ=супруг Природины (Природы + Родины). В ходе труда за время Истории он разгадывает зов и завет Природы и создает Культуру, которая есть чадородие их семейной жизни. Природа и Культура находятся в диалоге: и в тождестве, и в дополнительности; Общество и История призваны восполнить то, чего не даровано стране от природы» (Гачев Г. Национальные образы мира.Космо – Психо – Логос. М., 1995. С.11).

3. Природа – первична, она – главное, что «питает и расширенно воспроизводит национальную целостность», в ней «совершается история данного народа. Она – Природина ему… Но если Природу понимать так, как ее толкует народ и фольклор, и поэзия, тогда она – Великая Матерь(я) и, как мать-кормилица и заботница, излучает душу-Психею, ее явления сочатся смыслом. Природа – заповеди, скрижали и письмена самого Бытия, в которые надо вникнуть и расшифровать данному народу. Природа источает волю быть – и на то идет история народа» (Там же.С.16-17).

4. История – это приход народа к тождеству с природой своего обитания, «принаравливание» к ней. Она совершается народом: «История – в утробе национального Космоса, меж небом и землей, силами народа совершается». При этом получает разрешение антиномия национального и исторического, поскольку «история – реализация потенций национального Космоса в браке с Социумом народа, в порождении – творчестве материальной и духовной Культуры» (Там же.С.19).

Национальный мир проявляет себя в истории разнонаправленно: из земли и из неба, из прошлого своего и спереди (как цель – призвание, идеалы). Его можно понять через предметы национального быта его смысла таятся и в духовной жизни народа.

5. Культура – «это совершенство в своем роде… Жизнь долгой работой естественного отбора создает высокую культуру животных и растений, идеально прилаженных к данному космосу… Но подобно и люди-племена, поселившиеся на тех или иных пупырях или вмятинах Земли, среди лесов или среди снегов, в ходе труда-производства из здешних материалов развивает совершенную по данному месту породу культуры. Культура есть прилаженность – человека, народа, всего натворенного ими, выплетенного из себя за срок жизни и историю – к тому варианту природы, который ей дан (к которому он придан, человек и народ, как соответствующая ему порода существ)» (Там же.С.17-18). Культура раскрывается в творчестве народа приспосабливающего к своей жизни природу. Как космологос она проявляется разнообразно через нижние этажи быта (дом, одежду, пищу) и через верхние этажи их осмысления.

 

 

35.

ЛОТМАН Юрий Михайлович (1922-1993) - русский культуролог, семиотик, С начала 60-х Л. разрабатывает структурно-семиотический подход к изучению художественных произведений. За исходную точку любой семиотической системы Л. принят не отдельный знак (слово), но отношение минимально двух знаков, что позволило иначе взглянуть на фундаментальные основы семиозиса. Объектом анализа оказывается не единичная модель, а семиотическое пространство (»семиосфера»), внутри которого реализуются коммуникационные процессы и вырабатывается новая информация. Семиосфера строится как концентрическая система, в центре которой находятся наиболее очевидные и последовательные структуры, представляющие мир упорядоченным и наделенным высшим смыслом. Ядерная структура (»мифообразующий механизм») репрезентирует семиотическую систему с реализованными структурами всех уровней. Заложенные в культуре альтернативные коды превращают семиотическое пространство в диалогическое: все уровни семиоферы, как бы вложенные друг в друга, являются одновременно и участниками диалога (частью семиосферы) и пространством диалога (целым семиосферы). Семиотика культуры не ограничивается представлением культуры в качестве знаковой системы, - само отношение к знаку и знаковости составляет одну из основных типологических характеристик культуры. Любая реальность, вовлекаемая в сферу культуры, начинает функционировать как знаковая, а если она уже имела знаковый (или квазизнаковый) характер, то становится знаком знака (вторичной моделирующей системой). В социальном отношении культура понимается как сумма ненаследственной информации или сверхиндивидуальный интеллект, восполняющий недостатки индивидуального сознания.структурной организации мира - создании вокруг человека социальной сферы, которая делает возможной общественную жизнь. Для нормального функционирования культура, как многофакторный семиотический механизм, должна понимать себя целостной и упорядоченной. Требование целостности (наличия единого принципа конструирования) реализуется в автодескриптивных образованиях метакультурного уровня, которые можно представить как совокупность текстов или грамматик (»культура текстов» и «культура грамматик»). Культура есть сложно устроенный текст, распадающийся на иерархию «текстов в тексте» и образующий их сложные переплетения.

 

 

36. Здесь содержится

Определение мифа
Слово «миф» происходит от древнегреческого mythos и означает «предание», «сказание». В большинстве случаев мифы — это сказания, то есть рассказы о бо-гах и героях, с помощью которых мы рационально или эмоционально восприни-маем различные аспекты общества.
Для людей из более примитивных обществ мифы представляют собой прав-дивые истории, в то время как для современной культуры слово «миф» означает «нереальную (придуманную) историю».
Ролан Барт настаивает на идее, что миф — это деформированная и фальси-фицированная история. Он полагает, что миф отдаляет реальность и лишает ее жизни. Так мы перекраиваем историю в зависимости от наших идеологических потребностей и создаем соответственно коммунистическую, нацистскую, полити-ческую, журналистскую, маркетинговую мифологии, киномифологию и др.
Также рассуждает и Джон Ричетти. По его мнению, мифы — это «истории, кото-рые в символической форме передают нам структуры, на базе которых строится культура»
А Джозеф Кэмпбелл придерживается противоположного мнения: «Мифология — это не ложь, а поэзия и метафора. Говорят, что она является предпоследней инстанцией истины, и это очень удачное сравнение, потому что последнюю ин-станцию невозможно описать словами. Она существует вне слов, вне образов, вне ограничительной черты, отделяющей то, что можно познать, но нельзя рассказать. Поэтому она является предпоследней инстанцией истины»

В Словаре по аналитической психологии миф определяют как «непроизвольное коллективное утверждение, основанное на бессознательном психическом переживании (опыте)».
По мнению Иры Конигсберг, «миф — это универсальный нарратив, который описывает взаимоотношения индивидуумов и вселенной на основе первичных верований, отражающих идею о силе» (Konigsberg I.). Именно это определение — важнейшее в настоящем исследовании.
Понятие «мифология»
Оно отражает несколько разных феноменов: 1) систему мифов, используемых в определенных культурах (болгарские, русские, скандинавские, греческие и т. д. мифы); 2) совокупность мифов, выделяемых по другим классификациям (например, эсхатологические мифы, героические мифы и т. д.); 3) науку, которая изучает мифы.
Функции мифа
Они многообразны и зависят от разных потребностей и взглядов человека:
- Функция познания. С помощью мифов первобытные культуры объясняют непознанное. Для первобытных людей и первых цивилизаций мифы представляют
собой объективную реальность. Не случайно Клодт Леви-Стросс считал, что целью мифа является создание логической модели, с помощью которой можно преодо-леть некоторые противоречия. Так, миф заменяет собой реальность, и мир стано-вится понятным. Подтверждает это и тот факт, что миф оперирует конкретными образами, а не абстрактными понятиями. Именно это делает его читаемым. Телеологическая функция — мифы определяют цели и смысл человеческого существования.
Идеологическая фукция, связанная с фальсификацией истории. В своих «Ми-фологиях» Ролан Барт убедительно объясняет этот процесс: пропагандисты от истории искажают культурные явления, лишая их исторической специфичности. Другие исследователи говорят о двойственности политической идеологии как смеси рационального и иррационального (мифологического). Иррациональное включает в себя немало мифологических и фантастических элементов (Щербаков А.).
Функция моделирования, связанная с идеологией. Мифы чрезвычайно при-влекательны, и по этой причине их герои становятся примерами для подражания. Любая власть хочет закрепиться навсегда. Один из самых эффективных путей достижения этой цели — создание привлекательных героев, которые будут поддерживать ее идеологически. Поэтому власть имеющие не только придумывают героев, но и окружают их ритуалами. Именно они символически воссоздают героические былые времена, в которые зародилась эта власть. По мнению грузинского философа МерабаМамардашвили, основное значение для нас имеет культура, а не природа. Миф — это один из важнейших инструментов культуры. Он конструирует нас, моделирует, создает для нас матрицы

и, в конце концов, управляет нами.
Аксиологическая функция. Миф — это средство, с помощью которого мы вос-хваляем себя и который воодушевляет нас.
Функция, связанная с эмоциональным мышлением людей. Современная наука в состоянии объяснить многие вещи. Тем не менее люди многое продолжают интерпретировать на подсознательном уровне с эмоциональной, а не с рацио-нальной точки зрения. Не случайно Юнг ввел понятие «коллективного бессоз-нательного» — хранилища архетипических структур. Эмоциональное мышление тесно связано с иррациональным: «Не менее значима идея философа (Ницше) о сближении мифологии с инстинктивным, иррациональным, хаотическим началом в противовес размеренной рассудочной гармонии» (Мелетински Е., с. 31). Касиррер писал, что человек — это символическое, а не рациональное животное. Причина в том, что разум — это не слишком адекватное понятие для обозначения человеческой культуры во всем ее богатстве и разнообразии. У мифа иррациональные корни, и не случайно Лебон утверждал, что в борьбе с разумом чувство никогда не оставалось побежденным.
Функция, связанная со степенью мифологизированности общества. Среди тео-ретиков мифа Леви-Стросс точнее всех указывает барьер, отделяющий мифи-ческие архаические «холодные» культуры с высоким уровнем семиотичности
и тотальной структурностью от «горячих» исторических обществ, хотя другой «структурщик» — Ролан Барт — напротив, считает, что более всего «мифоло-гична» наша современность. По Мелетинскому, степень мифологизмаприбли-зительно одинакова на разных стадиях общественного развития. Герои раз-личны, но мы продолжаем все также сильно верить в них (Мелетински Е.).
- Компенсаторная функция. В мифах мы реализуем свои подсознательные мечты о величии независимо от того, насколько жалко наше существование. С психоаналитической точки зрения — это важнейший мотив человека. Мы страдаем и даже заболеваем психическими заболеваниями, когда нас лишают ощущения величия. Поэтому процессы мифологизации в постмодернистских обществах так же активны, как и в первобытных. Бесспорным доказательством этого служат так популярные экшен-фильмы, мыльные оперы и бесчисленные рекламы. Именно компенсаторная функция мифа является ключевой в этой книге. Каждый из нас на подсознательном уровне представляет себя богом и супергероем. Поэтому мы — иногда подсознательно, а иногда и совершенно сознательно — стремимся стать похожими на этих героев, так как воспринять героические нарративы (экшены, мыльные оперы, рекламы и т. д.) нам помо-гают психологические механизмы идентификации и катарсиса.
- Метафизическая функция. И евреи, и христиане, и мусульмане верят в один и тот же миф, рассказывающий, как был создан этот мир.
- Социальная функция. С помощью мифов мы поддерживаем соответствующий порядок — коммунистический, нацистский, фашистский и т. д. Мифы служат моделями адекватного социального поведения индивидуумов данного обще-ства (Holbrook М.).
- Функция упрощения. Мы инстинктивно делим людей на своих и чужих. Свой — это герой, а чужие — злодеи. В центре мифа всегда находятся герой, его враг, и описывается борьба между ними. Причина заключается в том, что главное в мифе — это действие, а действие — всегда борьба. В мифе мы упрощаем реальность с множеством ее противоречий и представляем все «как самую простую форму борьбы Добра со Злом. Во времена революций и войн... мифы становятся суровой реальностью. Наступает время реализации метафоры. Например, французские революционеры за каждым углом видели "врагов на-рода". Принятый Конвентом "Закон о подозрительных" — типичное порождение мифологического сознания. Миф всегда стремится к простым формулам и решениям» (Цуладзе А., с. 156). Однако все не так однозначно. Джозеф Кэмп-белл приводит пример того, как мусульманская религия толкует Люцифера. Бог создал ангелов и сказал им поклоняться только ему самому. Но потом он сотворил человека и захотел, чтобы они почтительно относились и к нему тоже. Люцифер отказался, а причиной этого стала его гордость, как толкуют христиане. Мусульмане же считают причиной то, что Люцифер любил только одного Господа (Кэмпбелл Д. Мифы, в которых нам жить).

- Функция идентификации. Миф создает иллюзию сопричастности. Мы сопере-живаем с сильными героями и идентифицируем себя с ними.
Постоянные и переменные величины в мифах
Содержание и структура мифа — это величины постоянные. К содержанию отно-сятся такие элементы, как персонажи, действия, предметы и т. д., а к структуре — способы, с помощью которых эти элементы организуются и взаимодействуют.
В большинстве мифов рассказывается о воюющих между собой героях и злодеях, при этом добро почти всегда побеждает. Именно это — константы (неизменные, инвариантные величины).
Поэтому некоторые исследователи ввели понятие «мифема». Мифема — это ядро мифа (не меняющееся смысловое целое). Мифемы — это герои, злодеи и конфликты, происходящие между ними.
Но мы всегда можем наполнить эти универсальные конструкции конкретным содержанием (изменяемыми, вариативными величинами). Мифологическое мышление всегда адаптируется к новым культурным моделям.
Не случайно Джордж Лукас утверждает, что в «Звездных войнах» он создал не новый миф, а просто рассказал по-новому старый.
Как он утверждает, мотивы (функции) одни и те же, но все происходит в новых местах и в другое время (OfMythandMen).
Архетипический характер мифа
Джозеф Кэмпбелл — один из исследователей, серьезно изучающих героические мифы. Он обнаружил, что все мифы независимо от того, когда и где они созданы, похожи друг на друга. В большинстве из них действуют герои и злодеи, которые вступают в смертельные схватки, находят помощников и получают волшебные дары.
Одно из базовых положений теории Кэмпбелла о героических мифах — понятие «архетипа» Юнга, т. е. постоянно повторяющиеся в подсознании людей явления, которые соответственно входят в систему их мифов.
Архетипы — это наследство («отпечатки») предыдущих поколений. В глубинах подсознания лежит содержание мифа — архетип или коллективное бессо-знательное. На этом уровне исчезает индивидуальность. Архетипы меняют свою форму, но не свое содержание.
Обычно мифы активизируются во времена крупных общественных катаклизмов — войн, гибели цивилизации, уничтожения политической системы и т. д. «В такие моменты архетипы очень полезны, потому что с их помощью мы выражаем и объясняем события, выходящие из-под контроля обычного человека» (Holbrook, MorrisandElizabethHirschman, p. 131).

Классификация мифов
Мы можем классифицировать мифы по разным основаниям:
- мифы о созидании — мифы об уничтожении;
- мифы о богах — мифы о смертных людях;
- объясняющие мифы — этиологические мифы;
- мифы об отношениях — мифы о достижениях;
- цикличные мифы — линейные мифы;
- мифы, связанные с природными циклами.

 

 

33.

Клод Леви-Стросс.

Структурализм в его варианте современного философствования берет начало от работы французского антрополога, философа и социолога Клода Леви-Стросса (род. 1908)

Леви-Стросс четко и определенно построил свою структуралистскую концепцию на фундаменте психоанализа - особенно в том его варианте, который был разработан К.-Г. Юнгом, именно с обращением к мифологическому мышлению. "Если, как мы полагаем, - писал Леви-Стросс, - бессознательная умственная деятельность состоит в наделении содержания формой и если эти формы в основном одинаковы для всех типов мышления, древнего и современного, первобытного и цивилизованного... - то необходимо и достаточно прийти к бессознательной структуре, лежащей в основе каждого социального установления или обычая, чтобы обрести принцип истолкования, действительный и для других установлении и обычаев...".

При этом Леви-Стросс опирался на фрейдовское различение подсознательного и бессознательного, а также на юнговское понятие "коллективного бессознательного". "Можно сказать, что подсознание - это индивидуальный словарь, в котором каждый из нас записывает лексику своей индивидуальности, и что бессознательное, организуя этот словарь по своим законам, придает ему значение и делает его языком, понятным нам самим и другим людям (причем лишь в той мере, в коей он организован по законам бессознательного)". Тяготение этнографа и философа Леви-Стросса к исследованию языковосимволических форм и даже, если можно так выразиться, "оязыковление" всей жизни

Более конкретная "рабочая гипотеза", которая позволяла ЛевиСтроссу широко и масштабно осмыслить этнографический материал, состояла в следующем. Главное внимание должно быть привлечено к тем способам, с помощью которых система кровного родства биологического происхождения заменяется системой социального характера. Тогда брачные правила и системы родства предстают, согласно Леви-Строссу, как системы обмена и как особый язык, т.е. "как множество операций, обеспечивающих возможность общения между индивидами и группами индивидов". В той системе предельно и широко понятого языка, которая выделена для анализа, Леви-Стросс решающее значение придал не словам, а структуре. Не суть важно, рассуждает Леви-Стросс, создан ли миф каким-либо индивидуальным субъектом или заимствован из коллективной традиции (оба вида мифов, кстати, подвержены взаимодействию и взаимообогащению). "...Структура же остается неизменной, и именно благодаря ей миф выполняет свою символическую функцию". Существенно, согласно Леви-Строссу, что структуры едины для всех "языков", т.е. безразличны к материалу. Дело обстоит здесь примерно так же, как в случае мифов и сказок. Чтобы напечатать даже известные мифы, сказания, сказки разных народов, потребовалось бы много томов. "Но их можно свести к небольшому числу простейших типов, если за разнообразием действующих лиц разглядеть некоторые простейшие функции".

В "Структурной антропологии", четырех томах "Мифологического", в других работах Леви-Стросс весьма скрупулезно воспроизводит глубинные структуры мифов, их кодирования, "располагая" коды на географической, космологической, социологической, техноэкономической "плоскостях". Отличительные особенности мифологической логики, по Леви-Строссу: логика обобщений, классификаций, анализа природных и социальных явлений, что делает ее внутренне родственной науке; вместе с тем она конкретна и образна, является логикой ощущений; мифологическое мышление широко пользуется метафорами, символами и превращает их в способы постижения мира и человека; логика мифа, как и логика самих социальных отношений, построена на бинарных (двойных) оппозициях (высокий - низкий, день - ночь, правый - левый, мир - война, муж - жена, небо - земля и т.д.).

Поскольку через более конкретный структурный анализ внутренней логики мифов, моделирование структур родства первобытнообщинных народов Леви-Стросс пролагал дорогу обобщенной философии и методологии структурного анализа.

 

 

32.

Элиаде, Мирча

Мирское и священное

Одна из популярных книг МирчиЭлиаде называется “Священное и мирское”.в череде множества работ Элиаде, а представляет собой, как сказано в авторском предисловии, “общее введение к феноменологическому и историческому изучению фактов религий”.

На наш взгляд, “Священное и мирское” есть краткое и доступное изложение мировоззренческой концепции автора, в основе которой — и умозрительное, и опытное знание того, что “священное и мирское — это два образа бытия в мире, две ситуации существования, принимаемые человеком в ходе истории”. Элиаде особенно ничего не пытается доказать, он лишь констатирует, что “открытие священного пространства позволяет обнаружить “точку отсчета”, сориентироваться в хаотичной однородности, “сотворить Мир” и жить в нем реально. Напротив, мирское восприятие поддерживает однородность, а следовательно, относительность пространства. Всякая истинная ориентация исчезает, так как “точка отсчета” перестает быть единственной с онтологической точки зрения. Она появляется и исчезает в зависимости от повседневных нужд. Иначе говоря, больше нет “Мира”, а есть лишь осколки разрушенной Вселенной, то есть аморфная масса бесконечно большого числа “мест” более или менее нейтральных, где человек перемещается, движимый житейскими потребностями, обычными для существования в индустриальном обществе”.

Рассматривая категории “священного” на примерах “традиционных” обществ, Элиаде тем не менее — и даже в первую очередь — обращает внимание на положение современного человека. Вводя формулу “человека религиозного”, он постоянно подчеркивает, что нет и человека “нерелигиозного” в окончательном смысле этого определения. Так как священное пространство и время существуют, то они не могут никак не “касаться” каждого из живущих в этом мире. “Религиозный человек живет в двух планах времени, наиболее значимое из которых — Священное — парадоксальным образом предстает как круговое, обратимое и восстанавливаемое Время, некое мифическое вечное настоящее, которое периодически восстанавливается посредством обрядов. Подобное поведение по отношению ко Времени достаточно для того, чтобы отличить религиозного человека от нерелигиозного: первый отказывается жить только в том, что в современной терминологии называется “историческим настоящим”; он старается приобщиться к Священному Времени, которое в некотором отношении может быть сравнено с “Вечностью”.

Не вдаваясь в подробные объяснения тонкостей мировосприятия двумя человеческими типами (это, как и доказательство наличия в Мире двух “полюсов”, не входит в нашу задачу), обратимся к той сфере человеческого бытия, которая называется искусством, точнее, еще уже, — к литературе. Ибо именно на этом поле “священное” и “мирское”, “реальное” и “потустороннее” сосуществуют в наиболее доступном и ясном для современников виде.