Государственный переворот

Страна ещё ликовала по поводу провала «путча», когда 24 августа на страницах «Тюменских известий» появилась статья народного депутата СССР С. Васильева «Государственный переворот 1991 года успешно завершён». Касаясь распространяемого средствами массовой информации утверждения, что «путч» провалился, автор писал: «Это неправда. 19–21 августа 1991 года в стране успешно завершился государственный переворот, разрушительные последствия которого будут осознаны миллионами наших сограждан значительно позже» [3566].

С тех пор прошло почти двадцать лет, но смысл августовских событий как государственного переворота до сих пор не осознан.

Очевидно, если бы 19–21 августа действительно имел место неудачный «путч», то после того, как М.С. Горбачёв вернулся из Фороса в Москву, всё должно было ограничиться арестом заговорщиков и восстановлением статус - кво, который существовал на 18 августа.

Между тем этого не произошло.

22 августа М.С. Горбачёв действительно вернулся в Москву, но не вернулся к власти. Чтобы понять это, необходимо познакомиться с некоторыми указами Б.Н. Ельцина и распоряжениями его правительства тех дней.

Первый шаг на этом пути был сделан уже 19 августа, когда Б.Н. Ельцин заявил, что с этого дня КГБ СССР, МВД СССР и Министерство обороны СССР и другие союзные учреждения переходят в его подчинение. 20 - го Б.Н. Ельцин взял на себя полномочия верховного главнокомандующего страны. И если тогда эти указы имели декларативный характер, 21 - го они стали приобретать реальное значение.

Имел ли президент России на это право? Нет. Следовательно, налицо факт присвоения или захвата не принадлежавшей ему власти.

20 августа был сделан ещё один шаг на этом пути. Появился указ №66 «Об обеспечении экономической основы суверенитета РСФСР» [3567], который гласил: «Совету министров РСФСР... до 1 января 1992 г. обеспечить передачу и принятие в ведение органов государственного управления РСФСР и республик в составе РСФСР предприятий и организаций союзного подчинения, находящихся на территории Российской Федерации... Решения союзных органов, касающиеся порядка ввоза (вывоза) товаров, а также установления размеров таможенных пошлин, принятые без согласия с полномочными органами РСФСР, на территории РСФСР не действуют» [3568].

Это означало, что уже 20 августа, когда М.С. Горбачёв находился в Форосе, российское правительство в одностороннем порядке и тоже в нарушение действовавшей конституции лишило союзное правительство большей части собственности.

21 августа последовал указ №69, в котором говорилось: «Передать всесоюзную телерадиокомпанию в ведение правительства РСФСР» [3569], 22 августа указ №76: «Передать Информационное агентство «Новости» и все расположенные на территории РСФСР издательства, полиграфические и обслуживающие их предприятия, находящиеся в собственности КПСС,.. в ведение Министерства печати и массовой информации РСФСР» [3570].

Таким образом, в течение двух дней союзное правительство лишилось средств массовой информации, а, следовательно, идеологической власти на территории России.

В эти же дни произошло ещё одно важное событие, на которое не пожелали обращать должного внимания даже самые что ни на есть «демократические» издания. Арест руководителей союзного государства (вице - президента СССР, председателя Верховного Совета СССР, премьер - министра СССР, министра обороны СССР, председателя КГБ СССР и др.), оказавшихся причастными к ГКЧП, произошёл не по распоряжению Генеральной прокуратуры СССР, а на основании распоряжений Генеральной прокуратуры РСФСР!!! [3571]

22 августа М.С. Горбачёв прибыл в Кремль в полдень и сразу же «пригласил в Ореховую комнату, где традиционно собирались только члены Политбюро, ближайших соратников - Яковлева, Бакатина, Примакова, Шахназарова, Медведева, Абалкина, Кудрявцева, Черняева. Вместе с ними был начальник Генштаба Моисеев, председатель Комитета конституционного надзора Алексеев, Генеральный прокурор Трубин, министр иностранных дел Бессмертных, Председатель Верховного Суда СССР Смоленцев» [3572].

Именно здесь «были отменены указы ГКЧП и сделаны новые назначения на ключевые посты» [3573], после чего М.С. Горбачёв подписал целую серию указов об отставках и назначениях. От занимаемых должностей были освобождены премьер - министр B.C. Павлов, председатель КГБ В.А. Крючков, министр обороны Д.Т. Язов, начальник службы охраны КГБ СССР Ю.С. Плеханов, руководитель аппарата президента СССР В.И. Болдин [3574].

Следует отметить, что единолично ни назначить премьера, ни уволить его президент не имел права. Не имел он таких прав и в отношении других членов Кабинета министров. Закон гласил: «В соответствии с Конституцией СССР Кабинет министров СССР формируется президентом СССР с учётом мнения Совета Федерации и по соглашению с Верховным Советом СССР. В таком же порядке вносятся изменения в состав Кабинета министров» [3575].

Поэтому М.С. Горбачёв прежде всего обязан был созвать Совет Федерации, получив его согласие, вынести данный вопрос на заседание Верховного Совета СССР и только после принятия отставки премьера союзным парламентом мог издать указ об освобождении B.C. Павлова от занимаемой должности. Поэтому сделанное союзным президентом на этот счёт распоряжение являлось противозаконным.

Но никто (даже самая прогрессивная печать у нас и на Западе) не стал обращать внимания и на это. Чем не пожертвуешь во имя демократии.

25 августа, задним числом и без соответствующего постановления Совета Федерации, Верховный Совет СССР одобрил отставку уже отставленного B.C. Павлова, мотивируя это тем, что Прокуратурой СССР против него было возбуждено «уголовное дело за участие в антиконституционном заговоре» [3576]. Однако эта мотивировка не имела под собой никаких оснований, во - первых, потому, что подобное дело было возбуждено только 28 августа, а во - вторых, не Генеральной прокуратурой СССР, как того требовал закон, а Генеральной прокуратурой РСФСР.

И на эти формальные мелочи никто не стал обращать внимания. Ведь речь шла о защите демократии.

В.И. Болдина заменил Г.И. Ревенко, Д.Т. Язова - М.А. Моисеев, В.А. Крючкова - Л.В. Шебаршин, А.А. Бессметных [3577] - Борис Панкин [3578].

На этом можно было бы поставить точку, если бы М.С. Горбачёвым не был подписан ещё один указ - о назначении В.П. Трушина министром внутренних дел [3579]. Однако указ об отставке Б.К. Пуго подписан не был. Этот на первый взгляд странный факт объясняется очень просто - вечером 22 - го Борис Карлович был найден мёртвым у себя в квартире [3580].

Накануне он сказал своему сыну: «Вадим, это большая игра! Умный у тебя отец, а этого не понял! Всё это большая игра, и мы в ней проиграли». И бросил реплику о М.С. Горбачёве: «Он нас всех предал, жалко - так здорово купил и так дёшево продал! Всех!» [3581].

Вокруг смерти Б.К. Пуго до сих пор идут споры. Сразу же, ещё до завершения следствия, получила распространение версия, согласно которой он покончил жизнь сам [3582]. Её разделяет и его сын [3583]. Однако в этой истории много неясного. Возникают по крайней мере два вопроса: если, как установило следствие, Б.К. Пуго сначала убил жену, а затем покончил с собой, как он смог произвести в себя два выстрела и почему его жена была обнаружена в сознании?

Гибель Б.К. Пуго и его жены положила начало целой серии странных смертей.

Вечером 24 - го в своём кремлёвском кабинете был обнаружен мёртвым маршал С.Ф. Ахромеев [3584]. Касаясь этого факта, В. Варенников заявил: «Я прекрасно знал и Бориса Карловича, и Сергея Фёдоровича. Отлично знал их характер, знал их преданность делу, своему народу, знал их душевный настрой, мне трудно предположить, чтобы они покончили с собой. Проведённое же следствие заключило, что это самоубийство. У меня на этот счёт выводы другие, я думаю, что здесь не обошлось без участия кого - то со стороны» [3585].

Самое удивительное в этой смерти то, что покончивший самоубийством С.Ф. Ахромеев был обнаружен в полу сидячем положении (!) в петле из шпагата (!), прикреплённой к ручке окна скотчем (!) [3586].

Утром 26 августа погиб управляющий делами ЦК КПСС Н.Е. Кручина. Следствие пришло к заключению, что он выбросился с балкона своей квартиры на пятом этаже [3587]. 6 октября «выбросился» из окна своей квартиры на восьмом этаже Г.С. Павлов (1910–1991), бывший управляющий делами ЦК КПСС с 1963 по 1983 г. [3588]. 17 октября тоже «выбросился» из окна своей квартиры на 12 этаже заместитель заведующего Международным отделом ЦК КПСС американист Д.А. Лисоволик [3589].

Тем временем Б.Н. Ельцин был занят вопросом о кадровых переменах, причём не в руководстве РСФСР, а в составе советского правительства.

Как утверждает Ю.В. Скоков, 22 августа Б.Н. Ельцин пригласил к себе П.С. Грачёва, «поблагодарил за помощь и предложил ему занять пост министра обороны СССР». Павел Сергеевич поблагодарил президента России за такое предложение, но заявил, что «к такой должности он не готов». Тогда было решено, что «министром обороны СССР будет Шапошников, а Грачёв - его первым заместителем» [3590].

А пока президент России ещё только начинал решать кадровые вопросы союзного значения, ему сообщили, что М.С. Горбачёв уже произвёл первые кадровые перемены, в том числе в руководстве Министерства обороны СССР. «Ельцина, - отмечает А.В. Коржаков, - естественно, такая шустрая самостоятельность возмутила» [3591].

Несмотря на позднее время, он в ночь с 22 на 23 августа позвонил М.С. Горбачёву и потребовал отказаться от сделанных им назначений. Михаил Сергеевич, как это он умел делать, развёл руками и заявил: уже поздно, указы подписаны и сданы в печать. На его ближайшее окружение подобная аргументация действовала с убийственной силой. На Бориса Николаевича она не произвела впечатления. Прежде чем положить трубку, он сказал: «Утром буду у Вас» [3592].

Утром 23 - го Б.Н. Ельцин пришёл к М.С. Горбачёву, и все назначения были отменены [3593]. По некоторым данным, встреча продолжалась два часа [3594]. М. Моисеева заменил Е.И. Шапошников, Л.П. Шебаршина - В.В. Бакатин, В.П. Трушина - В.П. Баранников. Первыми заместителями министра обороны СССР стали П.С. Грачёв и В.Н. Лобов, который одновременно возглавил Генеральный штаб [3595].

Касаясь этих кадровых перемен, А.С. Черняев пишет: «Потом М.С. согласовывал с ним (Ельциным - А.О.) все последующие назначения» [3596]. Это означает, что после возвращения из Фороса М.С. Горбачёв как союзный президент превратился в декоративную фигуру.

А.В. Коржаков характеризует сложившееся после «путча» положение как двоевластие [3597], которое завершилось через четыре месяца передачей Б.Н. Ельцину «ядерного чемоданчика» [3598]. Мне думается, правильнее говорить, что после августовских событий 1991 г. реальная президентская власть в СССР перешла к Б.Н. Ельцину.

23 августа Михаил Сергеевич не только сдал всех только что назначенных им министров, но и пошёл ещё дальше.

«На другой день я был в здании ЦК, - вспоминает Ю. Прокофьев, имея в виду 23 августа. - Принесли клочок бумаги синего цвета, корявым почерком Бурбулиса написано: «Президенту СССР. В связи с тем, что в ЦК готовится уничтожение документов, считаю необходимым эвакуировать аппарат и взять под охрану здание». И на уголке: «Согласен. Горбачёв». К тому моменту в здании оставались технические работники - руководители ушли по подземному переходу» [3599].

Вспоминая тот день, А.С. Черняев пишет: «Я сидел и работал. Вдруг ворвалось выключенное обычно радио: монотонно и угрожающе повторялось, что даётся один час для сбора только личных вещей, после чего все оставшиеся в здании будут задержаны» [3600]. К.Н. Брутенц, который уточняет, что это распоряжение прозвучало «примерно в полдень», приводит его почти дословно: «По распоряжению мэра города Гавриила Харитоновича Попова, все лица, работающие и находящиеся в здании ЦК, должны его покинуть в течение 40 минут. С собой разрешается взять только личные вещи. Распоряжение мэра Москвы Попова согласовано с Горбачёвым» [3601].

К.Н. Брутенц вспоминает, что он вышел вместе со всеми в положенное время [3602], а А.С. Черняев через два часа. Но его не выпустили к толпе, а провели через спецметро, о существовании которого он до этого даже не догадывался [3603].

В тот же день прямо в президиуме на заседании Верховного Совета РСФСР перед телекамерами Б.Н. Ельцин подписал указ №79, который гласил: «До окончания разрешения в судебном порядке вопроса о неконституционности действий Компартии РСФСР приостановить деятельность органов и организаций Компартии РСФСР» [3604].

Какова была реакция М.С. Горбачёва на всё это?

«По - настоящему всесторонний анализ, - читаем мы в воспоминаниях Г.Х. Шахназарова далее, - был дан на следующий день - 24 августа, когда в кабинете президента собрались Яковлев, Примаков, Медведев, Ревенко и мы с Черняевым. В течение субботнего дня были не только приняты «по идее», но и написаны, отредактированы и подписаны президентом кардинальные решения, означавшие, по сути дела, конец одной и начало другой эпохи политического развития страны» [3605].

«Случайно, - свидетельствует А.С. Черняев, - я оказался в его кабинете, когда решался вопрос о его генсекстве. Пошёл к нему по текущим «делам». И обнаружил за овальным столом Г. Попова, Лужкова, Силаева, Бакатина, Медведева и Игнатенко... Нам с Медведевым поручили «формулировать» на бумаге обсуждавшиеся варианты. Попов и Лужков предлагали вместе с отказом от поста Генсека (это было решено Горбачёвым ещё до моего появления в кабинете) заявить и о роспуске Центрального комитета, и даже всей партии. М.С. на это не пошёл... Не предупредил меня Горбачёв и о том, что он согласился на захват российскими и московским властями здания Центрального Комитета». Г. Попов в упомянутой статье на страницах «Известий» пишет, что «он тогда же предложил М.С. уйти в отставку и с поста президента», но «я этого не слышал» [3606].

После этого вечером 24 августа М.С. Горбачёв подписал заявление, в котором он не только сложил с себя обязанности Генерального секретаря, но и призвал ЦК КПСС к самороспуску [3607].

Как отреагировала на это партийная элита?

Никак.

«Авангард предателей, попрятавшись по щелям, - не без основания пишет А.В. Руцкой, - послушно замолчал, не издавая звука протеста: Политбюро, ЦК КПСС, республиканские компартии, обкомы, крайкомы, райкомы разбежались, как крысы с тонущего корабля» [3608].

В то время, как М.С. Горбачёв решал судьбу ЦК КПСС, «24 августа 1991 года, - пишет В.А. Крючков, - консультант Президента СССР Ревенко собрал Кабинет министров и, сославшись на поручение Горбачёва, объявил о его роспуске. Недоуменные вопросы членов Кабинета остались без ответа» [3609].

А недоумевать было почему. Как уже отмечалось, существовала определённая процедура отставки правительства, которая предполагала обсуждение этого вопроса на Совете Федерации и утверждение её Верховным Советом СССР.

Следовательно, и это распоряжение М.С. Горбачёва являлось неконституционным. Как признался Ю.М. Лужков, на такой шаг союзного президента тоже подвигли «демократы» [3610].

Между тем, распустив Кабинет министров, М.С. Горбачёв в тот же день, 24 августа, создал новый орган - Комитет по оперативному управлению народным хозяйством страны [3611], возглавить который после беседы с Б.Н. Ельциным предложил И.С. Силаеву [3612].

Имел ли он на это право? Нет. И не только потому, что создание новых органов исполнительной власти по конституции было прерогативой парламента, но и потому, что Кабинет министров был распущен, но не упразднён. Поэтому передавать его функции другому, не предусмотренному конституцией учреждению президент тоже не имел права.

Вслед за этим 24 августа Совет министров Российской Федерации принял постановление №439, которое гласило: «Впредь до сформирования нового Кабинета министров СССР постановления, распоряжения и другие решения Кабинета министров СССР не подлежат исполнению на территории РСФСР... На указанный период руководство министерствами и ведомствами СССР, подведомственными им объединениями, предприятиями и организациями, расположенными на территории РСФСР, принимает Совет министров РСФСР» [3613].

Это тоже было нарушением действующей Конституции СССР.

А поскольку новый Кабинет министров СССР не был сформирован, то с 24 августа М.С. Горбачёв как президент СССР по сути дела лишился своего правительства. «Союзное правительство практически было ликвидировано», - констатирует Р.И. Хасбулатов [3614].

24 августа последовали ещё два очень важных постановления. Первым из них российский президент распорядился «передать архивы центрального аппарата КГБ СССР и его управлений в республиках в составе РСФСР, краях, областях, городах Москве и Ленинграде в ведение архивных органов РСФСР» [3615], вторым - «передать в ведение... КГБ РСФСР все виды правительственной связи (телефонной и документального шифрования), действующие на территории СССР» [3616].

И на это Б.Н. Ельцин не имел права.

25 августа последовало распоряжение: «Предоставить право Государственному комитету РСФСР по управлению государственным имуществом... принять на баланс Комитета нежилые помещения, здания и сооружения, занимаемые в г. Москве Кабинетом министров СССР, министерствами, ведомствами и организациями СССР» [3617].

И это решение было незаконным.

Несмотря на то, что 23 - го деятельность компартии была лишь приостановлена до решения суда, 25 - го Ельцин подписал указ №90, в котором говорилось: «Объявить государственной собственностью всё принадлежащее КПСС и Коммунистической партии РСФСР недвижимое и движимое имущество, включая денежные средства в рублях и иностранной валюте» [3618].

И это было нарушением закона.

«После победы, - пишет А.В. Коржаков, - шеф решил: пришло время переехать в Кремль. Он договорился с Горбачёвым о разделе кремлёвской территории: президент СССР вместе с аппаратом оставляют за собой первый корпус, а Борис Николаевич с подчинёнными въезжают в четырнадцатый... Следующее условие Бориса Николаевича касалось кадровых назначений - их теперь следовало делать сообща. Выбора у президента СССР не было, и он согласился» [3619].

После этого, - пишет А.В. Коржаков, - «Михаил Сергеевич стал покорным, спесь у него исчезла, походка стала «человечнее»... Раиса Максимовна в Кремле теперь не появлялась... Теперь вместо Раисы в Кремле распоряжалась Татьяна, дочь Бориса Николаевича» [3620].

«События августа, - отмечал в своих мемуарах В.И. Воротников, - раскручивают спираль реорганизации политической системы в стране. Руководство России явочным порядком принимает на себя многие функции Союза ССР, как будто президента страны нет или это происходит с его ведома» [3621].

Таким образом, в конце августа - начале сентября 1991 г. М.С. Горбачёв лишился почти всех рычагов исполнительной власти, потерял контроль над экономикой, радио и телевидением, правительственной связью. Всё это вместе взятое свидетельствует, что 19 августа под прикрытием так называемого путча начался государственный переворот, возглавляемый Б.Н. Ельциным.

Задача Б.Н. Ельцина, - объясняет Г.Х. Попов, - заключалась в том, чтобы «вместе с разгромом верхушки и структуры КПСС перехватить у КПСС руководство армией, КГБ, МВД, печатью, ликвидировать саму основу тоталитаризма. В целом - разгромить тот самый центр, который оказался главным препятствием на пути реформ» [3622].

27 августа Ю.М. Лужков встретился с Горбачёвым: «Всматриваюсь в лицо хозяина кабинета. Как оно изменилось. Исчезла самоуверенность, артистичность. Ушло обаяние - та скрытая демоническая весёлость, что пряталась раньше за каждой фразой, создавая второй план разговора и подавляя в собеседнике способность возражать... «Он больше не президент», - подумал я» [3623].

Это понял и сам Михаил Сергеевич, который после возвращения из Фороса начал чистить свой архив. А 27 августа Раиса Максимовна уничтожила их личную переписку [3624].

Развал Союза

20 августа провозгласила независимость Эстония [3625], 21 - го - Латвия [3626], 24 - го - Украина [3627], 25 - го - Белоруссия [3628], 27 - го - Молдова [3629], 30 - го - Азербайджан, 31 - го - Киргизия и Узбекистан [3630].

Таким образом, в течение десяти дней 8 из 15 союзных республик заявили о выходе из СССР, причём уже 24 - го Б.Н. Ельцин признал независимость прибалтийских республик [3631].

Казалось бы, после подавления путча можно было начать процесс подписания нового Союзного договора, которое намечалось начать 20 августа. Однако об этом почему - то забыли.

27 августа М.С. Горбачёв связался с Г.Х. Шахназаровым и поинтересовался у него, занимается ли он Союзным договором, и когда услышал, что ему это даже в голову не приходило, распорядился немедленно вернуться к этой проблеме, подключив к ней В.Н. Кудрявцева и Г.И. Ревенко [3632].

«...на следующий день, - пишет Г.Х. Шахназаров, - у меня собралась рабочая группа, участники которой не разделяли оптимизма шефа. Все мы отдавали себе отчёт, что отныне политическая погода в стране всё меньше зависит от Кремля и всё больше от Белого дома. В этих условиях было малопродуктивно браться за дело, не попытавшись выяснить намерений Ельцина и его команды» [3633].

«Сделав с учётом новых реалий поправки в проекте, - читаем мы в воспоминаниях Г.Х. Шахназарова далее, - я начал звонить помощникам российского президента Шахраю и Станкевичу. Оба они не стали раскрывать карты, заявив, что Ельцину сейчас не до этого, да и вообще Союзный договор, похоже, выпал из повестки дня, утратил актуальность. Со слов Михаила Сергеевича, примерно то же говорил ему и сам Ельцин... По многим признакам становилось ясно, что в «мозговом центре» Белого дома решено вернуться к идее подмены Союза серией двухсторонних договоров России с республиками и, возможно, четырёхстороннего соглашения России, Украины, Белоруссии и Казахстана... Мы были подвергнуты своего рода политическому и информационному остракизму» [3634].

К диалогу были готовы только белорусы и «среднеазиатские лидеры». Но и они считали необходимым корректировку прежнего варианта Союзного договора [3635].

М.С. Горбачёв спешил с этим вопросом потому, что на 2 сентября было назначено открытие Пятого внеочередного съезда народных депутатов СССР.

А 3 сентября в «Независимой газете» появилось «письмо семи» (Ю.Н. Афанасьев, Л.М. Баткин, B.C. Библер, Е.Г. Боннэр, Ю.Г. Буртин, Л.М. Тимофеев), в котором говорилось: «Приветствуем развал империи» и создание «евразийского сообщества» [3636].

Пятый съезд народных депутатов СССР констатировал, что прежний СССР больше не существует и провозгласил начало переходного периода к новому объединению бывших советских республик - Союзу Суверенных государств. В связи с этим был принят закон «Об организации государственной власти и управления в Союзе ССР в переходный период». Он фактически приостановил деятельность съезда народных депутатов, создал новое учреждение - Государственный Совет и установил, что на время переходного периода «высшим представительным органом власти Союза ССР» является Верховный Совет СССР, внёс изменения в его структуру и систему комплектования. Верховный Совет сохранил прежний двухпалатный характер, но Совет национальностей был заменён Советом республик [3637].

Первое заседание нового Верховного Совета СССР должно было состояться не позднее 2 октября. До этого сохранялись полномочия старого Верховного Совета [3638].

Как сообщает Р.А. Медведев, вопреки традиции при закрытии съезда государственный гимн СССР уже не исполнялся. «Мы, - пишет он, - уходили из Кремлёвского дворца съездов с чувствами и мыслями, близкими к тем, с которыми люди уходят с похорон» [3639].

4 сентября, за день до окончания работы съезда, В.В. Бакатин издал приказ о переподчинении местных управлений КГБ СССР на территории РСФСР КГБ Российской Федерации, аппарат которого сразу же увеличился с нескольких десятков человек до 22 тыс. В результате этого В.В. Бакатин как руководитель КГБ СССР фактически оказался генералом без армии [3640].

В результате этого М.С. Горбачёв как президент СССР лишился одного из важнейших инструментов своей власти.

Хотя 5 сентября 1991 г. на основании указа «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР» Пятый съезд народных депутатов СССР опротестовал принятые решения о независимости республик, 6 сентября в полном противоречии с этим М.С. Горбачёв признал независимость прибалтийских республик [3641].

9 сентября заявил о независимости Таджикистан, 23 сентября - Армения, 27 октября - Туркмения [3642]. Если учесть, что Литва заявила о выходе из состава СССР ещё 11 марта 1990 г., а Грузия - 9 апреля 1990 г., то к концу октября 1991 г. в Союзе оставались только две республики: Казахстан и Россия [3643].

«Уже после августовского путча, - пишет А.Н. Яковлев о Д. Буше, - я летал по поручению Михаила Сергеевича на встречу с ним. Вручил ему письмо от Президента СССР. Моя задача сводилась к тому, чтобы внушить американцу: всплеск национализма на территории СССР может привести к хаосу, к непредсказуемым и опасным последствиям. Буш просил передать Горбачёву, что США выступают за целостность (кроме Прибалтики) нашей страны и не предпримут ничего, что могло бы повредить процессу демократизации. Честно говоря, композиция разговора со стороны американца строилась таким образом, что я не поверил ни одному его слову. С тем и вернулся в Москву. Подозрения оказались справедливыми. США и их союзники с лихорадочной поспешностью признали независимость вновь образовавшихся государств» [3644].

Видимо, после этого М.С. Горбачёв опротестовал распоряжение В.В. Бакатина, и 9 сентября вернул вооружённые силы, управление КГБ и органы МВД под союзную юрисдикцию [3645]. «10 сентября, - пишет М.С. Горбачёв, - состоялась встреча с Ельциным, на которой мы обсудили связанные с этим проблемы» [3646].

11 сентября 1991 г. Б.Н. Ельцин подписал указ «О роли Совета министров РСФСР в системе исполнительной власти Российской федерации», который был направлен на то, чтобы взять под полный контроль власть на местах [3647].

16 сентября состоялось заседание Государственного Совета, на которое был вынесен вопрос о дальнейшей судьбе союзных республик. Представители Азербайджана, Белоруссии, Казахстана, Кыргызстана, России, Таджикистана, Туркмении и Украины высказались за сохранение Союза. В связи с этим был рассмотрен проект Договора об экономическом сообществе [3648].

18 сентября «Договор об Экономическом сообществе» был подписан восемью республиками [3649], после чего началось формирование новых «союзных структур власти» [3650].

«Горбачёву, - вспоминал Г.Х. Шахназаров, - удалось убедить Ельцина в желательности возобновления новоогаревских встреч. Но согласие было дано только при том условии, что будет подготовлен новый проект Договора с установкой уже не на федерацию, а на конфедерацию... Персонально Ельцин поручил заняться этим Г.Э. Бурбулису, С.М. Шахраю и С. Станкевичу» [3651].

«Теперь, - писал Г.Х. Шахназаров, - уже Шахрай сам позвонил мне, и я предложил встретиться... Такая встреча состоялась у меня в кабинете... мы условились, что ельцинская команда подготовит свой вариант... Спустя неделю мы получили такой документ. Зачитав его, я понял, что никакого Союза в Белом доме оставлять не собирались. Это было примерно то, что потом получило название «Содружество Независимых государств» [3652].

Примерно так же характеризует этот документ и М.С. Горбачёв: «...когда по поручению Госсовета мы начали с Ельциным готовить обновлённый проект, его команда попыталась положить в основу свой текст. Достаточно было беглого прочтения, чтобы понять, что речь в нём идёт не о федеративном и даже не о конфедеративном государстве. Дело вели к образованию сообщества типа ЕЭС, но с ещё более ослабленными функциями центральных органов» [3653].

«Я без обиняков дал понять Ельцину, - отмечает М.С. Горбачёв, - что на такой базе ничего путного у нас не получится. Аналогичную позицию заняли республиканские лидеры, которым россияне в надежде на подмогу неофициально подкинули свою разработку» [3654].

«Но, - признаётся Г. Шахназаров, - выбора не было... Начался длительный торг, и после двух - трёх туров совместной работы мы более или менее сошлись на компромиссном проекте» [3655].

Рабочая группа, в которую от союзного центра «вошли Шахназаров, Кудрявцев, Топорнин, Батурин», а от российского правительства «Шахрай, Станкевич и Котенков» [3656], подготовила «обновлённый вариант Договора» к 1 октября. А «пока в Москве трудились над проектом нового Договора о Союзе, в Сочи с грифом «Сугубо конфиденциально» Ельцину был направлен документ - «Стратегия России в переходный период», в которой доказывалось, что республики заинтересованы в сохранении центра, чтобы эксплуатировать ресурсы России, а России никакой центр не нужен» [3657].

11 октября состоялось заседание Государственного Совета, на котором присутствовал Б.Н. Ельцин. Он одобрил работу над Экономическим соглашением, Продовольственным соглашением и Союзным договором. Но Кравчук заявил, что до 1 декабря, когда на Украине должен был пройти референдум, он ничего сказать не может [3658].

Российское руководство тоже саботировало работу над новым вариантом Союзного договора. «Я, - пишет М.С. Горбачёв, - встретился с Ельциным 2 ноября, считая, что назрел, как говорится, мужской разговор. Ты меняешь политику, уходишь от всех договорённостей. А раз так, теряют смысл и Госсовет, и Экономическое соглашение. Тебе не терпится взять вожжи в свои руки. Раз этого хочется - правь в одиночку... Ельцин доказывал, что менять политику не собирается... На Госсовете 4 ноября я решил продолжить разговор на эти же темы... Ельцин вынужден был дать формальное согласие на то, чтобы завершить доработку текста Союзного договора и парафировать договор на следующем заседании... 14 ноября» [3659].

Однако разногласия не удалось преодолеть ни на заседании Государственного Совета 14 ноября, ни 25 - го. [3660].

«У Бориса Николаевича и его окружения, - утверждает Г.А. Явлинский, - были чёткие политические установки, которые они считали приоритетными и хотели реализовать в любом случае. Прежде всего одномоментный (в прямом смысле - в один день), не только политический, но и экономический развал Союза, ликвидация всех мыслимых координирующих экономических органов, включая финансовую, кредитную и денежную сферу. Далее, всесторонний отрыв России от всех республик, включая и такие, которые в то время не ставили подобного вопроса, например, Белоруссия, Казахстан» [3661].

Выступая на Втором съезде Демократической России, Г.Х. Попов заявил: «Сегодня всерьёз говорить о конфедерации уже не приходится», «за основу надо брать Российскую федерацию». Более того, московский мэр предложил предоставить «всем автономиям, которые на референдуме за это выскажутся», возможность «выйти из России» [3662].

Финансовый крах

В конце сентября президент России неожиданно для многих исчез из Москвы. И только потом стало известно, что «Б. Ельцин вскоре после «победы» уехал отдыхать в Сочи и на две недели выпал из всех видов государственной работы» [3663].

Сюда к нему приехал Г. Бурбулис и предложил подобрать новую команду. Особенно Г. Бурбулис выдвигал Егора Тимуровича Гайдара [3664].

Е.Т. Гайдар был внуком знаменитого писателя и сыном контр - адмирала, который заведовал в газете «Правда» военным отделом. Егор Тимурович учился на экономическом факультете МГУ, деканом которого был Г.Х. Попов, закончил его в 1978 г. В рассматриваемое время возглавлял Институт экономической политики Академии народного хозяйства СССР [3665].

«Осенью 1991 года, - пишет Е.Т. Гайдар, - Г. Бурбулис, в то время госсекретарь РСФСР, предложил мне сформировать и возглавить рабочую группу по подготовке предложений о стратегии и тактике российской экономической политики... В группу первоначально вошли В. Машиц, А. Нечаев, А. Головков, К. Кагаловский, А. Вавилов. Позднее она расширилась. Дни и ночи мы безвыездно находились на даче подмосковного посёлка Архангельское» [3666].

«В рабочей группе в Архангельском, - вспоминал Егор Тимурович, - в то время появились практически все, кто потом вошёл в правительство: А. Чубайс, В. Данилов - Данильян, П. Авен, Б. Салтыков, С. Глазьев и многие другие. Заходили и те, кто работал в российских структурах власти: Г. Бурбулис, М. Полторанин, В. Махарадзе (в то время начальник контрольного управления), А. Козырев, Н. Фёдоров, С. Шахрай... Министр труда А. Шохин оставался с нами постоянно» [3667].

Из воспоминаний Е.Т. Гайдара явствует, что в разработке этой программы участвовали иностранные специалисты: профессор У. Нортхауз (William D. Nordhaus, p. 1941) из Йельского университета и профессор Рудигер Дорнбуш (Ruediger (Rudi) Dornbusch, 1942–2002) из Массачусетского технологического института [3668].

Работа над составлением программы началась в сентябре 1991 г. [3669] и продолжалась до возвращения Б.Е. Ельцина из отпуска (он отдыхал с 25 сентября [3670] до 10 октября [3671]).

Сразу же после того, как Б.Н. Ельцин вернулся в Москву, 15 октября состоялось заседание Госсовета, по итогам которого он заявил прессе, что прежде чем начать реформы собирается «доразрушить» центр: «Через месяц мы закрываем счета всех союзных министерств, услугами которых не пользуемся» [3672]. 18 октября 1991 г. Борис Николаевич уже рапортовал: «Россия прекратила финансирование союзных министерств, кроме Министерства обороны, Министерства путей сообщения и Министерства атомной энергетики» [3673].

То, что происходило в СССР, вызвало некоторую тревогу за рубежом. Дело в том, что чётко обозначившаяся перспектива распада СССР ребром поставила вопрос о судьбе советского внешнего долга.

«К моменту формирования правительства, - писал Е.Т. Гайдар, - задолженность Союза в свободно конвертируемой валюте составляла более 83 млрд руб. При том что платежи страны в конвертируемой валюте только на 1992 год оценивались в 29,4 млрд долл., что было за пределами возможностей. Кроме того, так замечательно вели дело, что умудрились задолжать почти 30 млрд долл. бывшим партнёрам по социалистическому лагерю, иными словами - Союз оказался банкротом» [3674].

Как уже отмечалось, на 1991 г. доходы союзного бюджета были запланированы в размере 250,2 млрд руб., расходы в размере 276,8 млрд, дефицит в пределах 26,7 млрд, или же 9,6 процента. Однако на 1 сентября в казну поступило только 75,3 млрд руб. До конца года ожидалось поступление ещё 37,1 млрд. Следовательно, доходы не могли превысить 112,1 млрд руб., а расходы, составившие к 1 сентября 147,4 млрд, правительство собиралось сократить лишь до 256,7 млрд.

8 результате вместо запланированных 10 процентов дефицит союзного бюджета к концу года должен был достигнуть 144,6 млрд руб. и приблизиться к 60 процентам [3675].

Это означало, что осенью 1991 г. союзное правительство оказалось на грани финансового банкротства.

В Верховный Совет СССР поступила справка Контрольной палаты СССР «О привлечённых средствах для финансирования дефицита Союзного бюджета и внебюджетных фондов в 1991 г.». Из этого документа явствовало, что «за девять месяцев текущего года дефицит Союзного бюджета и двух общесоюзных внебюджетных фондов составил 114,4 млрд руб. Для покрытия дефицита Президент СССР в феврале и июне разрешил Госбанку СССР выдать Минфину СССР кредитов на 73 млрд руб., из которых законно оформлено, т.е. утверждено Верховным Советом СССР, только 5 млрд руб.» [3676]. А откуда были взяты остальные 68 млрд руб.?

«Как следует из справки Контрольной палаты СССР», «оставшийся дефицит финансировался Минфином СССР и Госбанком СССР без каких - либо разрешений Президента СССР и Верховного Совета СССР». «Такие деньги» могли быть выданы только под серьёзные гарантии. Им стало «специальное письмо, подписанное бывшим министром Союза В. Орловым, где говорилось, что Минфин «...гарантирует обеспечение открытых кредитов по Союзному бюджету за 9 месяцев 1991 года средствами, находящимися на текущем счету №2141832...» [3677].

Что из этого явствует? Оказывается, несмотря на то, что казна имела огромный и быстро растущий дефицит, у правительства существовал какой - то особый счёт, на котором имелись деньги. С целью выяснения происхождения и характера этого счёта корреспондент «Известий» обратился к председателю Контрольной палаты СССР Александру Кондратьевичу Орлову.

«По словам Александра Кондратьевича, - отмечали «Известия», -...указанный счёт был открыт Минфину ещё в 1939 году. Сейчас его размеры составляют примерно 40 млрд руб. Однако к первичным бухгалтерским и банковским документам, показывающим поступление и снятие средств, представителей Контрольной палаты не допустили. Во время проверки был обнаружен... ещё один «таинственный» счёт - №3140333, на котором имелось около 5 млрд руб.». Констатируя эти факты, корреспондент газеты «Известия» задавался вопросом: «Почему до начала проверки Контрольной палаты об этих счетах ничего не было известно ни Президенту СССР, ни Верховному Совету СССР? Почему такие гигантские суммы не учитывались ни в бюджете, ни в статистической отчётности, что позволяло пользоваться этими средствами узкому кругу лиц практически бесконтрольно?» [3678].

«Как сказал (корреспонденту «Известий» - А.О.) исполняющий обязанности министра (финансов СССР - А.О.) В. Раевский, лично ему до последнего времени о существовании таких счетов ничего не было известно, хотя с другой стороны, тут же заметил, что счета не являются секретными... на них перечислялись средства Союзного бюджета, не использованные в течение того или иного года» [3679].

Много неясного и с золотым фондом страны. «...до недавних пор, - писал Н.И. Рыжков, - точные данные обо всех запасах золота в СССР знали едва ли трое - Генеральный секретарь, министр финансов и премьер - министр» [3680]. На 1 января 1990 г. золотой запас СССР составлял 784 тонны [3681].

«Только за один тяжёлый 1990 год, когда Советскому Союзу уже вовсю отказывали в кредитах, не веря в возможность их возвращения, - читаем мы в воспоминаниях Н.И. Рыжкова, - Советом министров с «благословения» президента было подписано разрешение Минфину на продажу 250 тонн золота. А вот ушло оно из страны именно в 90 - м или не успело, задержалось до следующего года - этого я уже не ведаю» [3682].

Даже в том случае, если бы эти 250 тонн были проданы, в начале 1991 г. только из старых запасов оставалось не менее 534 тонн. Между тем на протяжении 1990 - го и 1991 гг. советские прииски продолжали работать и пополнять золотой запас страны. Однако вскоре после «путча» Г.А. Явлинский сделал заявление, что в кладовых Гохрана находится всего лишь 242 тонны золота [3683].

Не имя возможности в условиях обостряющегося экономического кризиса остановить рост бюджетного дефицита, правительство вынуждено было использовать такое средство как печатный станок.

Если за пять лет, с 1986 по 1990 г., денежная эмиссия составила 68,2 млрд руб., то только за восемь месяцев 1991 г. было напечатано денег на 65,7 млрд [3684]. Однако ими нельзя было расплачиваться по внешним долгам.

Как явствует из письма В.В. Геращенко, направленному им B.C. Павлову 8 мая 1991 г., в 1991 г. Советскому Союзу для обслуживания внешнего долга (по всей видимости, как долгосрочных, так и краткосрочных обязательств) требовалось уплатить «около 10 млрд руб.» [3685]. По более точным сведениям, речь шла о 9,5 млрд руб. Однако это были платежи «без учёта бывших соцстран и кредитов, полученных непосредственно организациями и республиками» [3686].

Если учесть, что основной долг СССР на 1 января 1991 г. оценивался в 31,0 млрд руб., а долг «соцстранам» в 19,1 млрд [3687], и исходя из этой пропорции определить необходимые выплаты по этому долгу в размере 5,8 млрд, а также принять во внимание, что суммарный долг республик и предприятий составлял не менее 40,4 млрд [3688], что даст ещё 12,4 млрд, и мы получим около 27,7 млрд.

И хотя эта сумма пока имеет лишь ориентировочный характер, учитывая то состояние, в котором находился осенью 1991 г. союзный бюджет, можно утверждать, что к тому времени внешний долг стал для СССР неподъёмным. Особенно если принять во внимание, что платить по долгам нужно было в иностранной валюте, прежде всего в долларах.

В конце августа М.С. Горбачёв заявил британскому послу, что в течение ближайших четырёх месяцев СССР обязан заплатить 17 млрд долл., однако за это время ожидается получить от экспорта только 7,5 млрд. Поэтому необходимы новые кредиты и реструктуризация советского внешнего долга [3689].

К этому следует добавить, что кроме внешнего долга существовал внутренний долг, который к началу сентября достиг 800 млрд [3690], а к 1 января 1992 г. - 950 млрд руб. [3691].

Какой же выход из этого положения видело правительство?

1 октября 1991 г. председатель Контрольной палаты Верховного Совета СССР А. К. Орлов направил председателю Межреспубликанского экономического комитета И.С. Силаеву свои предложения на этот счёт: 1) провести «либерализацию цен», которая может дать 140–150 млрд руб., 2) занять 50–60 млрд руб. у предприятий, организаций и учреждений «всех форм собственности», 3) «ускорить распродажу части союзной государственной собственности... иностранным фирмам и компаниям за конвертируемую валюту с последующей продажей этой валюты населению» на 40–45 млрд руб., 4) выпустить стабилизационный заём на 30–35 млрд. Подобным способом предлагалось получить 260–290 млрд руб. [3692].

В таких условиях в Москву пожаловали представители «семёрки». Они видели, что Союз распадается и хотели бы знать, кто будет платить по взятым долгам. Совещание состоялось 27–28 октября [3693].

Начавшиеся переговоры привели к появлению 28 октября 1991 г. меморандума «О взаимопонимании относительно долга иностранным кредиторам СССР и его правопреемников». 8 из 15 советских республик признали по нему свою солидарную ответственность [3694]. Подписание этого документа означало, что для Запада Советский Союз как единое государство фактически прекратил существовать [3695].

28–30 октября М.С. Горбачёв был в Мадриде [3696]. Здесь он встретился с Д. Бушем [3697]. Вспоминая об этой встрече с М.С. Горбачёвым, Д. Бейкер писал: «Он производил впечатление тонущего человека, ищущего спасательный круг. Нельзя было не испытать жалости к нему» [3698].

«Политикам, банкирам, экспертам, представителям международных организаций, - пишет А.С. Черняев, - Горбачёв в подробностях разъяснял, что нужно, чтобы радикальная реформа пошла и чтобы не сорвалось всё обвалом социального возмущения. Предстоит, говорил он, финансовая стабилизация, сокращение государственного бюджета, конвертируемость рубля, для чего необходимо создать стабилизационный фонд, срочно нужны лекарства и продовольствие и отсрочка платежей по задолженности. Этот вопрос он пытался поднять ещё на лондонской встрече. Его отговаривали все, начиная с Буша, стращая тем, что тогда частный капитал сразу «закроет» новое кредитование, это, мол, равносильно объявлению о банкротстве. Теперь Бейкеру, Мэйджору, Брэйди, Келлеру и другим он опять настойчиво говорил о том же... Но натолкнулся на те же сомнения и отговорки» [3699].

30 октября в Мадриде Ф. Гонзалес сообщил М.С. Горбачёву, что некоторые советники Д. Буша отговаривают его от сохранения Союза, по крайней мере в прежнем виде. «Они утверждают, что ваша мадридская встреча и конференция - последний случай, когда вы с ним встречаетесь в нынешнем качестве» [3700].

2 ноября 1991 г. М.С. Горбачёв направил письмо Д. Мэйджору: «Дорогой Джон. Обращаюсь к Вам как координатору «большой семёрки» со срочной просьбой о финансовой помощи. Несмотря на все принятые меры, валютная ситуация грозит обвалом. До середины ноября нехватка ликвидных валютных ресурсов для выполнения обязательств по внешнему долгу СССР составляет около 320 млн долларов и до конца текущего года может достигнуть 3,6 млрд. Все необходимые расчёты были представлены экспертам «группы семи» в Москве 27–28 октября. Во избежание нежелательного оборота дела, Джон, прошу о предоставлении нам ликвидных ресурсов в любой приемлемой для Вас форме в сумме 1,5 млрд долл., в том числе 320 млн до середины ноября. М. Горбачёв. 2 ноября 1991 года» [3701].

«Совсем недавно, пару месяцев назад, - заявил М.С. Горбачёв Ф. Миттерану, - один из руководителей советской экономики получает письмо из Международного валютного фонда. В этом письме на трёх или четырёх страницах - я знакомился с этим посланием - перечислены требования, предъявляемые Советскому Союзу: повысьте цены на такие - то товары, закройте такие - то предприятия и т.п. Видите, как пытаются обращаться с суверенным государством, да ещё с таким, как Советский Союз, хотя мы никогда не были банкротами» [3702].

Используя тяжёлое экономическое положение советских республик, иностранные банки потребовали срочного перехода к рыночным реформам [3703]. Так, осенью 1991 г. появилась на свет «экономическая программа» Е.Т. Гайдара, программа перехода к рыночной экономике [3704]. Основные её положения Б.Н. Ельцин огласил 28 октября на Пятом съезде народных депутатов Российской Федерации. Она предполагала форсированную приватизацию, либерализацию цен, товарную интервенцию, конвертацию рубля [3705].

Провозглашая этот курс, Б.Н. Ельцин заверил сограждан, что «хуже будет всем в течение примерно полугода». Затем последует «снижение цен, наполнение потребительского рынка товарами, а осенью 1992 г. (...) - стабилизация экономики, постепенное улучшение жизни людей» [3706].

Знал ли Борис Николаевич, что всё будет иначе? Знал. И знали его помощники.

5 ноября 1991 г., получив на съезде портфель премьер - министра, Б.Н. Ельцин, подписал указ о назначении Г.Э. Бурбулиса первым вице - премьером, Гайдара - вице - премьером, министром экономики и финансов, А.А. Шохина - вице - премьером, министром труда и социальной защиты [3707].

В субботу, 16 ноября 1991 г., если верить газетам, в Кремле «Президент России Борис Ельцин стал кавалером (оккультного) ордена (ассирийской) богини Бау и креста рыцаря - командора Мальтийского ордена. Ему также было присвоено почётное звание доктора философии». На церемонии присутствовала президент Всемирной ассоциации нетрадиционной медицины Джуна Давиташвили [3708]. В связи с этим в печати появилась фотография Б.Н. Ельцина, под которой значилось: «Москва. Кремль. 16 ноября 1991 г. Вручение Б.Н. Ельцину креста рыцаря Мальтийского ордена и знака ордена богини Бау» [3709].

У многих эта информация вызвала скептическое отношение. Самые горячие поклонники президента с нетерпением ждали опровержения его пресс - службы. Однако оно так и не появилось. Это даёт нам основание считать данный факт имевшим место. Несколько позднее, в начале августе 1992 г., Б.Н. Ельцин подписал указ №827 «О восстановлении официальных отношений с Мальтийским орденом» [3710].

А в воскресенье 17 ноября появился новый десант из - за рубежа. «Вчера, - информировала об этом своих читателей «Комсомольская правда», - представители министерств финансов семи ведущих стран вновь высадились в Москве с инспекторской проверкой....на подлёте к Москве представителей семи развитых стран ждало новое заявление Б. Ельцина, согласно которому Россия берёт под свой контроль золото, алмазы, нефть, которые добываются на территории суверенной республики. Воскресное заявление российского президента вполне соответствует позиции России, которая ещё месяц назад готова была взять на себя бремя внешнего долга СССР при условии сохранения за ней всех активов бывшего Союза, но передумала» [3711].

Об этом визите представителей «семёрки» в Москву мы знаем ещё меньше, чем о предшествующем. Но, видимо, платой за отсрочку по кредитам стало обязательство не только срочно встать на путь экономической реформы, но и готовность допустить в правительство иностранных советников. Одним из них стал Джеффри Сакс, тот самый который когда - то сотрудничал в Гданьском исследовательском центре и консультировал польского премьера Бальцеровича [3712], а затем стал советником российского правительства [3713].

Характеризуя реформы Е.Т. Гайдара, Г. Арбатов писал: «Эти реформы были не только подсказаны, но в известной мере и навязаны (в частности, обещанием щедрой экономической помощи) Западом и его главными финансовыми организациями - Всемирным банком реконструкции и развития и Международным валютным фондом. Москву наводнили западные финансовые и экономические советники (наиболее громогласными и беззастенчивыми из них были американец Джеффри Сакс и швед Андреас Ослунд). Они быстро состыковались и работали в постоянном тандеме, при этом ни для кого не было секретом, что наши либералы, как только над кем - то сгущались тучи, бежали за помощью к американцам и те не стеснялись, давая понять, что размеры финансовой помощи будут зависеть и от того, останутся ли угодные им люди на ключевых экономических местах» [3714].

Р.И. Хасбулатов утверждает, что «программа реформ в России как целостный документ» не существовала, а в основе тех преобразований, которые были начаты в январе 1992 г. и получили название «шоковой терапии», лежали «жёсткие рекомендации и требования Международного валютного фонда» [3715].

Тогда же, в конце 1991 г., финансовыми советниками российского правительства по вопросам урегулирования внешнего долга стали банки «Лазар Фрер э Си» и «С. Дж. Уорбург Лтд» (в другой транскрипции - Варбург) [3716], а также американская юридическая консультационная фирма «Клири, Готтлиб, Стин и Гамильтон» [3717].

Возникший ещё в 1854 г. банк «Лазар Фрер э Си» (Lazard Freres et Cie), по утверждению бывшего английского разведчика Д. Колемана, являлся «банком Римского клуба». В рассматриваемое время во главе банка стоял Феликс Рогатин [3718].

Феликс Рогатин родился в 1928 г. в Вене. По некоторым данным, его родители были выходцами с Украины. В 1934 семья перебралась во Францию, а в 1942 г. - в США. В 1949 г. Феликс закончил колледж в Вермонте и поступил на службу в нью - йоркский офис банка Lazard Freres, который тогда возглавлял Andre Meyer (1898–1979), тесно сотрудничавший с Дэвидом Рокфеллером [3719]. В 1961 г. Ф. Рогатин стал партнёром банка, позднее его директором [3720].

Д. Колеман утверждает, что «Лазар Фрер э Си» входил «в состав Eagle Star Group» (Орлиная звезда) [3721], a Eagle Star Group является прикрытием МИ - 6 и контролируется британской королевской фамилией. «Eagle Star, - пишет Д. Колеман, - является не только главным «прикрытием» для МИ - 6, она выступает в качестве прикрытия для крупнейших британских банков» - Hill - Samuels, N.M. Rothschild and Sons, Barclays Bank [3722].

Банк «С. Дж. Уорбург Лтд» был создан Зигмундом Джорджем Варбургом (Warburg) (1902–1982) и Генри Грюнфельдом (Grunfeld) (1904–1999) в 1946 г. Оба они были евреями и в 30 - е годы бежали из фашистской Германии [3723].

Зигмунд Джордж являлся потомком немецкого банкира Мозеса Морица Варбурга (1763–1830), создавшего известный немецкий банк «М.М. Варбург» [3724]. Два его внука, Зигмунд (1835–1889) и Мориц (1838–1910), положили начало двум ветвям этой фамилии, представители которых сыграли видную роль в международном банковском деле. К одной из них относились сыновья Морица, из которых особую известность получили Макс (1867–1946), Пауль (1868–1932) и Феликс (1871–1937). Двое последних перенесли свой бизнес за океан и вошли в финансовую элиту США, породнившись здесь с Яковом Шифом и Соломоном Лебом. Потомки Зигмунда Варбурга осели на Британских островах. Его внуком и был Зигмунд Джордж - младший [3725].

«Клири, Готтлиб, Стин и Гамильтон» (Geary Gottlieb Steen & Hamilton LLP) - это крупнейшая американская юридическая фирма, деятельность которой имеет международный характер. Среди её постоянных клиентов можно назвать такие банки как Citigroup, J.P. Morgan, Morgan Stanley, Banc of America, Goldman Sachs, Barclays, Deutsche Bank и др. [3726].

Вот, оказывается, кому в 1991 г. мы доверили хранить «ключи от нашей лавки».

В самом факте использования чужих советов не было ничего предосудительного, если бы они помогли вывести страну из кризиса.

Так ли это было в данном случае?

Главный совет, имевший характер требования, заключался в немедленной приватизации. Её необходимость мотивировалась тем, что частный сектор эффективнее государственного, а рыночная экономика - эффективнее плановой и что именно поэтому Запад развивался успешнее, чем Советский Союз.

Между тем государственный сектор есть во всех странах, причём во многих из них роль его велика. «Об этом, - пишут авторы книги «Кто владеет Россией», - свидетельствует, в частности, величина ВВП, перераспределяемая и концентрируемая в руках государства. В конце 80 - х и начале 90 - х годов она стояла на уровне 33,9 процента стоимости ВВП в Японии, 37,0 процента - в США, 45,2 процента - в Великобритании, 47,3 процента - в ФРГ, 53,6 процента - во Франции» [3727]. В то самое время, когда у нас был ликвидирован Госплан, во Франции осуществлялся «XI план экономического и социального развития страны» [3728].

Следовательно, создавая в средствах массовой информации представление, будто бы на Западе вся собственность находится в частных руках и развитие экономики полностью регулируется рынком, отечественные приватизаторы и их иностранные советники сознательно вводили нас в заблуждение, а значит, не собирались использовать западный опыт для подъёма российской экономики.

Одна из первых программ приватизации была разработана Комитетом по управлению государственным имуществом России под руководством Михаила Дмитриевича Малея. Она предполагала создание в России частного сектора при сохранении за государством командных высот в экономике [3729].

«Ещё до начала «реформ», - пишет Р.И. Хасбулатов, - я обговорил с Ельциным, что авиационный, железнодорожный, морской, речной, трубопроводный транспорт, связь, нефте - и газодобыча, чёрная металлургия, оборонно - промышленные предприятия не следует подвергать риску денационализации» [3730].

Это не соответствовало стремлениям иностранного капитала и рождавшейся в стране отечественной буржуазии. М.Д. Малей был отправлен в отставку. Его преемником на этом посту 6 ноября 1991 г. стал ленинградский экономист Анатолий Борисович Чубайс. Приступив к разработке новой программы приватизации [3731], он с самого начала использовал иностранных «экспертов» [3732].

Ещё «в 1991 году, - пишет бывший генерал - лейтенант КГБ СССР Н.С. Леонов, - в США при Гарвардском университете был создан так называемый Институт международного развития, который и стал на долгие годы центром управления российскими процессами с далёких американских берегов. Институт был создан в результате переговоров, которые вели Анатолий Чубайс, Егор Гайдар - с российской стороны, и Андрей Шлейфер с Джеффри Саксом - с американской» [3733].

А.Б. Чубайс и его соратники пытаются создать видимость, будто бы они использовали иностранцев «исключительно для отработки технических деталей» [3734]. Между тем имеются сведения, что зарубежные советники предложили не только «свою схему приватизации» [3735], но и «все детали «реформ» [3736].

«На самом деле, - пишет В.П. Полеванов, заменивший позднее А.Б. Чубайса на посту руководителя Госкомимущества, - концепция и весь сценарий приватизационной афёры разработали набившие руку специалисты из американской консультационной фирмы «Делойтт и Туш» [3737]. А Европейский банк реконструкции и развития подготовил «Руководство по приватизации», насчитывавшее 600 страниц [3738].

Первый набросок чубайсовской программы, «документ объёмом в 24 страницы с десятью страницами приложений», был подготовлен в невероятно краткие сроки, максимум за полтора месяца [3739].

Первоначально А.Б. Чубайс предлагал разделить государственную собственность на три части. К первой группе были отнесены объекты, не подлежащие денационализации, ко второй - те, которые предполагалось приватизировать частично, предприятия третьей группы планировалось приватизировать полностью и в обязательном порядке [3740].

Может показаться, что между программами М.Д. Малея и А.Б. Чубайса не существовало принципиального различия.

Но это не так.

Если М.Д. Малей считал, что объектом приватизации прежде всего должны стать нерентабельные и малоэффективные предприятия, то А.Б. Чубайс предлагал начать с предприятий, которые отличались особой доходностью [3741]. В первом случае это соответствовало интересам государства, во втором - интересам частных собственников.

18 ноября в Москве состоялся второй тур переговоров, посвящённых внешнему долгу [3742]. 21 - го страны «семёрки» согласились предоставить Советскому Союзу кратковременную отсрочку по его долговым обязательствам [3743].

«...2 декабря 1991 года, - вспоминает А.С. Черняев, - Джон Мэйджор направил Президенту СССР послание, которое мне принёс мой друг Брэйтвейт». Далее А.С. Черняев приводит фрагменты из этого послания, с указанием, какие страны и какие кредиты могут предоставить: «Вместе с продовольственными кредитами и другой помощью, предоставленной в 1991 году, общая сумма поддержки, оказанной участниками Экономического совещания, превышает 10 млрд долл... Я был также рад узнать, что «семёрке» удалось договориться... об отсрочке некоторых обязательств по выплате долга... эта отсрочка... обеспечит до конца 1992 года выгоду в размере около 3 млрд долл.» [3744].

Итак, чтобы М.С. Горбачёв мог довести развал Советского Союза до конца и завершить передачу власти в Москве Б.Н. Ельцину, было обещано не менее 13 млрд долл. Однако в тот момент Советскому Союзу нужны были не обещания, а реальные деньги. А поскольку их не было, 4 декабря Внешторгбанк СССР объявил о приостановке платежей по своим обязательствам [3745].

Фактически это означало объявление о финансовом банкротстве СССР.

На следующий день появился уже не «меморандум о взаимопонимании», а «Договор о правопреемстве в отношении государственного долга и активов Союза ССР» [3746].

Этим договором была определена сумма общей задолженности СССР - 93 млрд долл. и доля каждой из 15 республик в погашении советского долга. Доля России составила 61,3 процента, или же около 57 млрд долл. Семь республик (Азербайджан, Латвия, Литва, Молдова, Туркменистан, Узбекистан и Эстония) подписать этот договор отказались [3747].

А поскольку даже те республики, которые подписали договор, не могли обслуживать внешний долг [3748], им была предоставлена отсрочка [3749] и поставлено условие: «сотрудничество с Международным валютным фондом» (МВФ) и немедленное осуществление «рыночных реформ» [3750].

Беловежский сговор

Утром 7 декабря 1991 г. Б.Н. Ельцин отправился в Минск. Официальная цель - заключение Договора о дружбе и сотрудничестве между РСФСР и БССР. В 11.00–11.30 договор был подписан [3751]. В тот же день российская делегация могла вернуться в Москву. Однако 7 - го в столице она так и не появилась.

«Проходит день, - вспоминает М.С. Горбачёв, - никаких новостей из Минска до меня не доходит, никому ничего неизвестно. Подумалось: решили «расслабиться» - так оно и было» [3752]. После официальный церемонии состоялся неофициальный банкет, на котором Борис Николаевич действительно «расслабился».

Однако настораживало, что об этой довольно ординарной поездке не были поставлены в известность ни секретарь Верховного Совета РФ С.А. Филатов, ни спикер Верховного Совета РСФСР Р.И. Хасбулатов, ни вице - президент РСФСР А.В. Руцкой [3753]. Настораживало и то, что вместе с Б.Н. Ельциным улетели государственный секретарь Г.Э. Бурбулис, вице - премьер Е.Т. Гайдар, министр иностранных дел А.В. Козырев, советник президента по правовым вопросам С.М. Шахрай [3754]. Ещё более должно было бы насторожить то, что 7 - го из Киева в Минск тоже со свитой отправился президент Украины Л. М. Кравчук [3755].

«В замысел встречи в Беловежской пуще, - пишет Е.Т. Гайдар, - президент меня не посвящал. Сказал только, что надо лететь с ним в Минск, предстоит обсуждение путей к усилению сотрудничества и координации политики России, Украины и Белоруссии...» [3756].

Однако Б.Н. Ельцин, Л.М. Кравчук и С.С. Шушкевич решили провести совместную встречу не в Минске, у всех на виду, а под Брестом в Беловежской пуще, в посёлке Вискули.

«Беловежская встреча, - вспоминал Борис Николаевич, - проходила в обстановке секретности, резиденцию даже охраняло особое спецподразделение» [3757]. Степень секретности была такова, что приглашённый фотограф АПН Ю. Иванов позднее заявил: «Я был уверен, что еду снимать охоту» [3758].

Первой ещё днём в Беловежскую пущу прибыла украинская делегация. Вслед за нею должна была появиться российская. Однако во время банкета Борис Николаевич настолько «расслабился», что прибыл в Вискули лишь около 18.00.

Причём, судя по всему, доставили его не совсем в рабочем состоянии. По утверждению С.С. Шушкевича, «Ельцин прилетел на аэродром неподалёку от Вискулей нетрезвым», поэтому даже не смог «самостоятельно сойти с трапа» [3759].

«Ельцин прилетел под вечер, - вспоминает журналист Н. Иванов. - И сразу казус: не устояв на шатком трапе, Борис Николаевич потерял равновесие и едва не слетел кубарем на гостеприимную белорусскую землю. Ситуацию спасла охрана, подхватив Бориса Николаевича под руки» [3760].

На аэродроме российского президента посадили в машину, и через некоторое время он был в пункте назначения. Здесь его встретил директор Вискулей Степан Мартысюк, который утверждает, что Борис Николаевич чувствовал себя настолько неустойчиво, что его «вели под руки». В таком состоянии он, разумеется, не мог участвовать в переговорах, поэтому его отвели «в номер» и дали возможность «отдохнуть» [3761].

Через некоторое время Б.Н. Ельцин пришёл в себя и отправился ужинать. Причём охрана, видимо, не проявила к этому выходу особого внимания, поэтому «на ужине» российский президент появился «со съехавшим набок галстуком». Уже упоминавшийся Юрий Иванов попытался запечатлеть этот исторический момент на фотоплёнке, но «охрана Ельцина буквально выбила из его рук аппарат» [3762].

«Мне показалось, - вспоминал Б.Н. Ельцин, - что Шушкевич представлял себе эту встречу несколько иначе, более раздумчивой, спокойной. Он предлагал поохотиться, походить по лесу. Но было не до прогулок. Мы работали как заведённые, в эмоционально приподнятом настроении» [3763].

По свидетельству С. Шушкевича, до 23.00 он вместе с Б.Н. Ельциным и Л.М. Кравчуком обсуждал «концепцию» будущего соглашения между тремя республиками. К сожалению, Станислав Станиславович ничего не говорит о тех условиях, в которых происходило это обсуждение. Между тем уже упоминавшийся С. Мартысюк, утверждает, что Борис Николаевич во время этого обсуждения «ещё добавил» и «часикам к одиннадцати» «пикировал под стол» [3764].

«После ужина, - вспоминает бывший министр иностранных дел Белоруссии П. Кравченко, - Ельцин поднимался на второй этаж, где располагались его апартаменты. И вдруг на середине лестницы споткнулся и стал падать спиной назад. С учётом его солидного телосложения такое падение могло закончиться трагично. Охрана замешкалась, все оцепенели, но ситуацию спас Шушкевич, который поднимался вслед за Ельциным и ловко подхватил Бориса Николаевича. На следующий день, выйдя к завтраку, Ельцин по - царски достал из кармана часы и сказал: «Станислав Станиславович, это - за поддержку Президента России в трудную минуту» [3765].

Вспоминая тот вечер, С.С. Шушкевич отмечает: «Мы сформулировали концепцию, дальше всю ночь работали эксперты, а мы отправились спать. Как мне спалось? Меня вообще бессонница не мучает. Сейчас много слухов, будто бы мы там пили втёмную самогон. Ничего подобного, была «Беловежская» [3766]. Это, конечно, смягчающее обстоятельство. «Беловежская» - благороднее, чем самогон.

После того, как три президента ушли спать, за обсуждение «концепции» взялась их охрана. «Внизу, - вспоминал С. Мартысюк, - в спальном номере стол накрыли себе. Половину мебели поломали, так нажрались, извините за откровенность» [3767].

А пока главы трёх государств, не мучаемые бессонницей, спокойно спали после обсуждения «концепции», а их охрана допивала то, что не успели вожди, эксперты трудились над тем документом, ради которого приехали. М.С. Горбачёв утверждает, что этот документ «был извлечён из кармана госсекретаря и, как свидетельствуют очевидцы, наспех завизирован» [3768].

Однако Е.Т. Гайдар пишет, что всё было совершенно иначе. Из его воспоминаний явствует, что эксперты сели за работу «очень поздно, около 12 ночи» [3769]. Чем они занимались до 12, мы не знаем. Может б