Студийные «праздники мира»

Не только на сцене осуществил Вахтангов «праздник мира»: он был исключительным мастером и в реальной жизни, среди настоящих людей осуществлять подобные «праздники».

Когда в мирную и дружную жизнь Студии врывалась вражда, возникали ссоры и несогласия, — всегда призывался на помощь Евгений Богратионович. Он приходил, — иногда ночью, — встревоженный телефонным звонком своих неполадивших между собой учеников и целую ночь напролет разбирал, улаживал и примирял до тех пор, пока «враги» не подавали друг другу руки.

Вахтангов всегда считал, что из двух поссорившихся — оба одинаково виноваты, и умел в этом убеждать других.

Сулержицкий сказал однажды о персонажах «Праздника мира»: «не потому они ссорятся, что они дурные люди, а потому мирятся, что они хорошие по существу»[13].

Вахтангов же относил эти слова ко всем людям вообще: он глубоко верил в людей, и всякий поступок каждого он всегда хотел истолковать в хорошую сторону.

{31} После каждой студийной ночи «примирения» расходились студийцы растроганными, глубоко взволнованными и еще более дружными, чем были до конфликта.

Вахтангов любил эти маленькие «праздники мира» среди настоящих живых людей, — и не потому ли он так любил трактовать эту тему и на сцене? Недаром второй его режиссерской работой был, опять-таки, своего рода «праздник мира», только под другим названием («Потоп»)[14].

Однако, те «праздники мира», которые Вахтангов показывал со сцены, не кончались, но воле авторов, — так удачно, как «праздники», создаваемые им в действительной жизни, среди руководимой им молодежи. Правдивые писатели показывали, как объективные условия жизни убивают возможность мира и любви на земле. В драме Гауптмана буржуазный брак соединил людей различных по возрасту, мыслям и устремлениям и создал тот семейный ад, из которого нет исхода: затеянный фрау Бухнер «праздник мира» кончается ничем. В «Потопе» различные материальные интересы и основанные на них социальные грани мешают людям понять, что все они «братья» между собой: лишь на одну ночь близость смерти заставила их позабыть «все касты и этикеты», но «потоп» кончился, и все пошло по прежнему, — бессильны добрые чувства и христианские порывы там, где действуют суровые законы жизни капиталистического общества.

Но в Студенческой Студии, в этом монастыре фанатиков любви и искусства (искусства ради той же любви), — какие здесь могли быть в то время «объективные условия» для неудачи тех маленьких «праздников мира», которые радостно и любовно справлял здесь Вахтангов?

Тут не было еще соперничества, ибо не было театральных «положений», тут не было «кассы» и, стало быть, не было материальных интересов… Не могло быть тут также никаких идейных и «идеологических» расхождений: все было ясно и просто.

А если кто-либо, поддавшись дурному чувству, обидел товарища, а тот, не сдержавшись, ответил ему тем же, то нетрудно их примирить, ибо нет ничего такого, что по существу могло бы посеять между ними вражду.

Тяжелые времена и серьезные испытания были тогда еще далеко впереди. Настанет время, и не только страстные речи, но и живые слезы Вахтангова будут бессильны перед лицом вражды и розни… «Объективные условия» окажутся сильнее добрых чувств, и разделит Вахтангов печальную участь миротворцев «Потопа» и «Праздника мира».

{32} Студийные вечеринки

Пока же светлая жизнь молодой Студии почти ничем печальным не нарушалась.

Иногда, чтобы отдохнуть от серьезной учебной работы, Студия устраивала маленькие праздники и вечеринки, на которых каждый демонстрировал свои таланты, кто во что горазд.

На этих вечеринках неизменно присутствовал и Евгений Богратионович, умевший не только серьезно работать, но и веселиться: он самолично импровизировал со своими учениками всевозможные смешные («кабариные») номера, сочинял куплеты на студийную злобу дня, неподражаемо пел всевозможные пародии: на французские шансонетки и на восточные песни…

Вахтангов любил юмор не только на сцене, но и в жизни. Он считал его лучшим лекарством от всякого дурного чувства по отношению к ближнему. Недаром он так часто повторял своим ученикам: «Учитесь относиться с юмором к недостаткам друг друга». Юмор и дурное чувство казались ему несовместимыми одно с другим.

Студийные вечеринки кончались, обычно, далеко за полночь. Уже под утро, вдоволь навеселившись, усталые и притихшие, окружали студийцы своего учителя. Разместившись вокруг него поудобнее на самодельных диванах, тесной и жадной гурьбой слушали они рассказы Вахтангова. Он рассказывал им о Художественном театре, о К. С. Станиславском, о Л. А. Сулержицком, о М. А. Чехове… И не только рассказывал, но и «показывал», в лицах разыгрывая целые сцены… За рассказами шли разговоры «вообще»: об искусстве, о театре, о Студии и т. п. — до тех пор пока кто-нибудь, отдернув занавеску окна, не обнаруживал, что на улице уже совершенно светло, что бесполезное электричество можно погасить, и что, стало быть, пора отправляться восвояси.

27‑го ноября 1914‑го года Студия отпраздновала первую годовщину своего существования. Вахтангов к этому дню подарил Студии портрет К. С. Станиславского, который и был торжественно помещен на стене.