После февральской революции стала намечаться в Студии опасность некоторого внутреннего разлада.
Вокруг крепких стен студийного монастыря бушевало житейское море. Дыхание общественной жизни проникало за крепкие стены студийной ограды, внося беспокойство и непривычную смуту в мирную тихую жизнь.
Различие политических мнений, невольные страстные споры по вопросам общественной жизни создавали известный изъян в атмосфере той дружбы, которая возникла на основе единства идейных устремлений. Непривычные разногласия разъединяли людей, создавая то там, то здесь едва заметные трещины в, казалось, навсегда установившихся отношениях: разрушалось единство, созданное совместной трехлетней жизнью. Это стало вредно отражаться на работе. Тогда испугались. Пытались воздерживаться от разговоров на общественные и политические темы. Но это удавалось плохо: как ни старались заткнуть щели, жизнь проникала и будоражила страсти.
Разумеется, обратились к Вахтангову: как быть? — как спасти то дорогое, что привыкли ценить и беречь?
|
|
«Если вы меня спрашиваете, как администратора, — ответил Вахтангов, — то я не знаю, что нужно делать, — я не могу ответить на это административным актом.
Но я знаю, что, если мы будем работать, мы забудем о всякой политике. Это произойдет само собой.
Если же случится какое-нибудь большое событие, то, все равно, заговорите. Искусственными мерами этого предотвратить нельзя.
Я знаю только, что нужно больше и лучше работать. Нужно лучше сорганизовать эту работу.
Спектакль, который мы сделаем, теперь можно лучше использовать, чем прежде: теперь будет большая потребность в театрах.
{61} Необходимо не упустить момент. Мы должны быть во всеоружии»[36].
Следуя советам Вахтангова, пытались отгородиться от жизни усиленной студийной работой.
Работали хорошо и дружно. Но, все-таки, было в Студии как-то не так, как всегда: что-то было испорчено, что-то было нарушено раз навсегда, что-то незримо подтачивало «студийный организм»… Жизнь стучала в окно…