Большая хроника Матвея Парижского

Автор – известный английский хронист, монах Сент-Альбан-ского монастыря, получивший свое прозвище, очевидно, потому, что учился в Париже; умер в 1259 г. Его хроника охватывает 1200 – 1259 гг.

Заметь нечто чудесное о тех, которые называли себя во Франции пастухами, намеревающимися отвоевать Святую землю

В то же самое время враг рода человеческого... попытался сбить с толку людей хитростью нового рода.

Некто, венгр по национальности... который знал француз­ский, немецкий и латинский языки, принялся шататься то тут, то там и проповедовать без разрешения папы или покрови­тельства какого-либо прелата, уверяя ложно, что он получил от пресвятой Марии, божьей матери, поручение собрать пастухов овец и других животных, которым, как он говорил, небом предоставлено по смирению и простоте сердец вырвать из рук неверных Святую землю и всех невольников, ибо французские рыцари были отвергнуты богом из-за своей спеси

Итак, вышеуказанный обманщик и все те, кто за ним следовал, принимали крест. И нашлось много людей, кото­рые оказывали им милость и помощь, говоря, что часто бог избирает слабых мира сего для того, чтобы сразить силь­ных...

Также и королева Бланка, которая управляла Францией, надеясь, что эти пастухи вернут ей Святую землю и отомстят за ее сыновей, оказывала им милость и поддержку. Вскоре их число увеличилось столь значительно, что дошло до 100000 и более. Они несли военные знамена, и на знамени их вождя был изображен ягненок, несущий стяг: ягненок – в знак кро­тости и невинности, стяг с крестом – в знак победы.

Продолжение сведений о вышеназванных пастухах

Со всех сторон к ним стекались воры, изгнанники, беглецы, отлученные – все те, которых во Франции в народе имеют обыкновение называть бродягами; таким образом они сфор­мировали весьма многочисленную армию, которая имела уже 500 знамен, подобных стягу их учителя и вождя. Они несли мечи, обоюдоострые секиры, копья, кинжалы и ножи и вы­глядели приверженными скорее культу Марса, чем Христа.

Все больше и больше безрассудствуя, они разрешали за­ключать недозволенные браки. Их вожди и учителя хотя и были светскими, однако брались проповедовать. В своих про­поведях они в огромной степени уклонялись от канонов хри­стианской веры и правил очевидной истины. Если кто-либо им противоречил, они не пытались его убедить ни с помощью разума, ни с помощью авторитета, но набрасывались на него с оружием в руках. И когда их главный вождь проповедовал, окруженный толпой вооруженных людей, он сурово осуждал все религиозные объединения, за исключением их сборища, особенно же доминиканцев и францисканцев, называя их рас­кольниками и лицемерами. Он уверял, что монахи цистер-цианского ордена – это жаднейшие любители стад и горды­ни, каноники наполовину светские и пожиратели мяса. Он говорил, что епископы и их прислужники знают только, как гоняться за деньгами, и утопают в излишествах всякого рода. Что касается римской курии, то он ее осыпал такими оскорб­лениями, которые нельзя даже повторить; таким образом, эти Пастухи оказались явными схизматиками и еретиками.

Но народ в ненависти и презрении к духовенству внима­тельно слушал все эти поношения и радостно их одобрял, что и было самым опасным.

О волнении в Орлеане (11 июня)

Итак, в день св. Варнавы они появились... в большом ко­личестве перед Орлеаном и вошли вопреки воле епископа и всего духовенства в город, где они были желанными гостями жителей. После того как их вождь, который казался вещим пророком, объявил громогласным голосом, что будет пропо­ведовать, и, мало того, скорее как тиран приказал прийти на эту проповедь, народ сбежался во множестве, чтобы его слушать. Однако епископ города, страшась в высшей сте­пени этого злосчастного бедствия, запретил под угрозой ана­фемы какому бы то ни было клирику идти слушать их про­поведи или следовать их примеру, уверяя, что все это козни дьявола. Однако не только светские пренебрегали его угро­зами и приказаниями, но и некоторые из клириков-школяров, дерзко преступая границы епископального запрещения, не смогли удержаться от того, чтобы не прислушиваться внима­тельно к этой неслыханной новости (от желания услышать которую у них буквально зудели уши), хотя делали они это не для того, чтобы стать последователями заблуждений, а лишь с целью быть свидетелями столь редкой дерзости. И действительно, разве не новым и совершенно нелепым было то, что светский человек, видимо даже плебей, вопреки пап­скому авторитету принялся проповедовать столь дерзко пуб­лично и даже в таком городе, где процветает университет, и пытался заразить своей ложью сердца и уши стольких людей? Итак, эти пастухи развернули 500 стягов. Наиболее благо­разумные клирики не без волнения и страха спрятались в своих жилищах, предварительно заколотив накрепко двери и опустив ставни. Вышеупомянутый учитель, взобравшись на возвышение, чтобы проповедовать публично, не объявив зара­нее никакой темы, начал извергать громким голосом много таких недостойных вещей, которые нельзя и повторить. То­гда один из школяров, который находился на расстоянии, смело продвинулся как можно ближе и вскричал: «О еретик, порочнейший из порочных и враг истины, ты лжешь на свою собственную голову. Ты обманываешь этих невинных своими фальшивыми, лживыми речами». Едва он закончил, как один из этих бродяг бросился на него и одним ударом секиры надвое раскроил ему череп... Поднялась величайшая сумятица, и те, которых мы до сих пор называли пастухами, некоторые больше достойны быть названными обманщиками и предвест­никами Антихриста, со всех сторон бросились на духовенство Орлеана, нападая с оружием на беззащитных людей, выта­щили книги огромной ценности и бросили их в огонь, разби­вая при этом окна и двери; они многих перебили, многих уто­пили в Луаре, некоторых ранили, других ограбили, в то время как жители города смотрели на эти ужасы с удовлетворением или, лучше сказать, их приветствовали, заслуживая быть на­званными собачьим племенем.

Видя это, многие из тех, кто вначале спрятался и заперся в своем доме, затем убегали тайком под покровом ночи. Весь университет был взбудоражен, и было установлено, что при­близительно 25 клириков погибли самым ужасным образом, не считая раненых и тех, кто потерпел ущерб в том или ином виде. Кроме того, подвергались множеству поношений и по­несли большой ущерб епископ и его приближенные, хотя они и спрятались, чтобы не быть вовлеченными в подобные бед­ствия. Пастухи, боясь, что в городе поднимется возмущение и что появятся их враги, с которыми дело дошло бы до военных действий, ушли из города. Однако епископ, не желая быть уподобленным собаке, которая не может лаять, наложил на город интердикт, поскольку жители были виновны в потвор­стве, сочувствии и содействии пастухам, что покрыло их позором. Вопли и жалобы достигли ушей королевы Бланки, сеньоров и прелатов. И королева ответила кратко: «Бог мне свидетель: я думала, что они в простоте своей и святости за­воюют Святую землю; но поскольку я узнала, что они обман­щики, пусть они будут отлучены, изловлены и уничтожены». Все эти шарлатаны были таким образом отлучены, о чем было объявлено. Но прежде чем этот приговор был опубли­кован, они коварно явились перед Буржем, ворота которого им были открыты с согласия жителей, не послушавшихся запрещения архиепископа. Большая их часть вошла в город, другие остановились среди виноградников вне города. Они были столь многочисленны, что ни в одном городе они не могли бы удобно расположиться; но много их военных отрядов разошлось по разным провинциям, поэтому даже Париж по­терпел от них ущерб.

Благодаря тому что вождь этих обман­щиков обещал произносить публичные речи и делать удивительные чудеса, множество народа сбегалось со всех сторон, чтобы увидеть и услышать то, что прошедшие века не могли ни увидеть, ни услышать. Но так как этот изменник стал произносить безумные речи и чудеса, которые он обещал произвести, оказались обманом, один мясник из толпы так ударил секирой его по голове, что даже мозг брызнул... Труп убитого был брошен без погребения на перекрестке и остав­лен на съедение животным. Вскоре, после того как распрост­ранился слух о том, что все пастухи, так же ка;к и их покро­вители и последователи, отлучены, они разбежались, и их повсюду как бешеных собак истребляли. Когда некоторые из них прибыли в Бордо, ворота города оказались закрытыми ^по приказу Симона, графа Лейстерского. Они потребовали впустить их. Граф спросил: «В силу чьего повеления выделаете это?» Они ответили ему, что действуют не по велению папы или какого-либо епископа, но по зову всемогущего бога и пресвятой Марии, его матери, которая еще выше. Граф справедливо расценил их слова как пустой предлог и пригро­зил им: «Убирайтесь как только можете скорее или же я вызову всю мою конницу и затем вместе с коммуной этого города и всей округи обрушусь на вас и размозжу вам головы».