Так, сами того не зная, мы вскормили нашей кровью, нашей волей, нашей мыслью целый сонм демонов.
Они всецело наше создание, но вот мы уже не властны над ними. Они неисчислимы и многообразны. Стерегут каждый наш шаг, подсказывают нам каждое движение.
Одни из них порабощают нас извне, насильственно заставляют повиноваться себе; но над нашим внутренним согласием и благоговением они не властны. Это демоны внешнего принуждения.
Есть среди них древние властители, живущие уже тысячелетия и искони питающиеся человеческими волями и судьбами. И есть демоны позднерожденные, удачливые parvenus, возникшие и окрепшие на наших глазах. Их много. Но вот один из них: демон валюты - недавний насельник жуткого пандемониума современности. Близкий и непонятный дух, о воле которого гадают по числам и выкладкам современные авгуры, как древние авгуры по полету птиц гадали о воле своих богов. Капризный демон - изменчивый и стремительный; то безжалостный, то благосклонный. И с ним его бесчисленные пособники - мелкие бесы цен: цены на хлеб, цены на познание, цены на любовь, на стихи, на кокаин, - на все... На страже каждой вещи жадно стоит неумолимый и изменчивый демон цены.
* * *
Но кроме "демонов внешнего принуждения" есть и другие демоны, не только могучие, но и соблазнительные. Они не извне господствуют над человеком, но овладевают им изнутри, проникают в его внутренний состав. Перед демонами-насильниками человек еще сохраняет драгоценную часть своей свободы - свое внутренне несогласие и презрение к поработителю: внешне вынужденный подчиняться, он внутренне свободен.
Но демоны соблазнители страшны именно тем, что человек добровольно, благоговейно и до конца принимает их власть: не только повинуется, но и боготворит.
Это демоны истин и идей. Есть среди них многочисленные демоны основных норм, ценностей, верований, логических законов, - древле зачатые и взрощенные человеком и властвующие над ним с незапамятных времен. Но есть и менее долговечные - сеятели призрачных и преходящих соблазнов. Иные живут веками, иные рождаются и умирают почти мгновенно. Законы, определяющие их рождение и гибель, остаются для нас сокровенными. И никогда нельзя предугадать, чем станет тот или иной дух, рождающийся на наших глазах: быть может, ничтожный сегодня, он завтра будет властелином человечества, или, могущественный теперь, завтра будет забыт.
Все мы были свидетелями странной участи одного из таких позднерожденных демонов. Он родился каких-нибудь полвека тому назад от темного и противоестественного брака гегелевской диалектики и голода. Он долго прозябал, копя силы. И вот, внезапно окрепший, вырвался из мрака и пронесся над нами, более губительный, чем духи ураганов, сметавшие жалкие хижины первобытного человека.
Этот демон, который упорно и неустанно овладевает миром,
- мы слишком хорошо знаем его имя и его страшную власть над теми, кто им соблазнен.
И есть еще демоны...
Но бесполезно перечислять их: имя им легион.
* * *
Как ни темны для нас внутренние законы этого странного пандемонизма, одно во всяком случае ясно: "демоны соблазнители" и "демоны внешнего принуждения" - связаны неразрывно. Первые порождают вторых. То чему мы покоряемся, презирая, всецело вытекает из того, что мы добровольно признали и чему сознательно служим. Внешне-принудительные элементы культуры - прямой вывод из того в ней, что для нас внутренне-обязательно. Одно без другого не имело бы власти и не могло бы существовать: все самое высокое и святое, все ради чего нам нужна культура - с роковой неизбежностью обусловливает то, что нам в ней ненавистно.
Это можно было бы показать на любом частном примере: достаточно глубже всмотреться в любое - самое отталкивающее - явление, чтобы убедиться, что оно всецело предопределяется соотношением и взаимодействием каких-нибудь "высших ценностей".
* * *
Если бы нашелся систематизатор, который сумел бы построить исчерпывающую и строго-расчлененную иерархию демонических сил, владеющих современностью, то такой труд неизмеримо перерос бы те кропотливые трактаты, в которых средневековые демонологи пытались классифицировать и распределить по группам и рангам малых и великих служителей Князя Тьмы. Средневековая демонология показалась бы детски-простой - и сколь успокоительной! - по сравнению с жуткой "демонологией современности".
И потом, у средневековых магов было могучее оружие против духов - были заклинания. А мы перед ними безоружны. Мы чувствуем повсюду - вокруг себя и в себе самих - их неумолимое присутствие. Ничто уже не принадлежит нам: всем владеют демоны.
* * *
Вновь, как в темные времена детства человечества, мир кишит ларвами и вампирами. Мы, которые оттеснили все призраки за пределы нашего строгого и светлого мира, мы, которые тысячелетиями отвоевывали себе место у хаоса - чего мы достигли? Опять мы окружены со всех сторон враждебными силами, и среди них мы более беспомощны и запуганы, чем темный дикарь, отовсюду подстерегаемый страхом и рабствующий перед всем окружающим.
А ведь именно для преодоления этого страха, этой неизвестности, этой зависимости ото всех и всего - и была создана культура. Человек, игрушка слепых и неведомых сил, нашел в себе волю жить, строить, дерзать. Он окружил свои угодья рубежами, священными пределами, установлениями и обычаями. Он построил своему духу высокий дом форм и символов - и гордо стал на страже своего мира.
Культурой, как магическим кругом, мечтал он оградить себя от враждебных вторжений хаоса и преодолел свое бессилие перед окружающей безмерностью. И вот он вызвал в мир еще более безжалостных властителей. Древняя бесприютность начинает теперь казаться нам мирным уютом. Старое рабство мы променяли на другое, горчайшее, - и гордо стоим на страже собственного застенка.
Созданная как орудие самоутверждения, культура с неизбежностью превратилась в орудие самоотрицания.
Результат оказался прямо противоположным заданию.
* * *
Все своеобразие нашего положения заключается в следующем: первобытный человек рабствовал перед внешними, космическими силами, от которых у него не было защиты, а мы рабствуем перед демонами, которых сами породили. Они не могли бы ни возникнуть, ни продолжать существовать без нашего сознательного и упорного соучастия. Собственного бытия они не имеют, но, как вампиры, живут за наш счет, земной жизнью, которой мы их одарили и которую уже не в силах у них отнять. Они могучи только до тех пор, пока мы добровольно питаем их своей кровью, пока мы не можем, или не смеем, или не хотим отказать им в этой пище - древней, сладчайшей пище всех демонов и всех богов.
* * *
Не можем, не смеем или не хотим... Но почему? Этот вопрос должен быть поставлен со всею остротой.
Иначе говоря: если признать вскрытую антиномию во всей ее непримиримости - то можно ли все-таки оправдать культуру?
Или, оправдать нельзя - и должно отвергнуть?
Или, не отвергнуть, но в корне изменить, исправить?
Или, наконец, нельзя ни оправдать, ни перестроить. Отвергнуть? Но что, если и отвергнуть невозможно? Что если в человеке, вместе с бытием, вложена роковая и неутолимая жажда строительства и самоутверждения, а самый акт человеческого самоутверждения уже несет в себе свое отрицание? В этом случае, антиномию можно преодолеть только вместе с бытием, и по отношению к культуре оправдывается катуллова формула любви-ненависти: non sine te nec tecum!
Все эти вопросы я оставляю пока открытыми.