Впервые слышу термин «клинический» применительно к арт-терапии. Что это значит?

Я использую его, потому что, когда говорят об арт-терапии, это часто подразумевают то, когда людей просто вовлекают в творческий процесс. Конечно, в этом тоже немало пользы, но клинический терапевт искусствами — это не тот человек, который будет конструировать не столько творческий, а исцеляющий процесс, работая именно с тем, что будет служить этой цели. И обучение клинической терапии подразумевает то, что это подготовка к работе с людьми, у которых достаточно серьезные проблемы ментального, душевного здоровья или очень серьезные симптомы, которые являются следствием психологической травмы, например, диссоциативное расстройство, нарушение речевого поведения, суицидальные наклонности.

Но это, скорее, психиатрия?

Клинический терапевт искусствами знает про все диагнозы и международные стандарты. Мы, как и другие наши коллеги, пытаемся понять устройство психики и природы психических отклонений, которые иногда могут вызывать сильную тревогу, пугать…

Границы между нормой и патологией вообще размыты…

Да, это действительно так. Хотя людям очень нравится смотреть на вещи, явления с той точки зрения, что, мол, с тобой что-то не так, а вот я в порядке. Мы все в своей жизни сталкиваемся с различными ситуациями. К некоторым из них мы готовы, а к некоторым — нет, и вот тогда запускается механизм их переживания на физическом, психическом, эмоциональном уровне, появляются различные психосоматические симптомы.

Здоровых людей такое может просто напугать. А арт-терапевт как раз общается с теми, у кого есть диагноз или предрасположенность к нему, но я не хочу, чтобы они чувствовали, что в них что-то «не так».

Конечно, есть много удивительных, прекрасных психиатров, разрабатывающих комплексные подходы, владеющих интегральными, целостными методами, и они, кстати, будут охотно тесно работать с людьми вроде меня, используя различные формы терапии, чтобы лечение приносило как можно больше пользы. Хотя есть и те психиатры, которые являются приверженцами медицинской модели, но это уже более формальный, если не сказать, фармакологический подход. Он оправдан тем, что у врача часто мало времени для того, чтобы дать пациентам еще и терапевтическую поддержку, понять их психологическое состояние, а медикаментозная поддержка может им облегчить состояние.

Я думаю, это и есть та причина, по которой нужна работа клинического терапевта искусствами. Речь даже не столько о том, чтобы услышать клиентов, а создать такое пространство, в котором у них была бы возможность высказаться, обрести свой собственный голос. Тогда они уже не пассивные пациенты, а активные соучастники терапевтического процесса.

Они получают возможность пережить свой собственный внутренний мир через творческий код, шифр.

И моя роль терапевта искусствами состоит не в том, чтобы сказать им, что означает то, что они создали, а в том, чтобы они сами могли сказать о смысле того, что у них родилось. Я хочу, чтоб они чувствовали свою силу. Тогда они смогут понять устройство своего внутреннего мира, а значит, увидеть то, что заставляет их страдать. Найти выражение этого в виде вопроса, адресованного самому себе. А когда появится и отклик на него, тогда они станут авторами своего собственного стиля жизни.