Социализирующая функция культуры

При рассмотрении каждого компонента культурной регуляции подчеркивалось, что реализация норм, цен­ностей и значений происходит через их внедрение в структуру поведения и деятельности индивидов, через их приучение к социальным ролям и нормативному по­ведению, усвоение позитивных мотиваций и освоение принятых в обществе значений. Эти механизмы и со­ставляют прежде всего процесс социализации, важными составными частями которого являются воспитание, об­щение и самосознание; социализация поддерживается особыми институтами (семья, школа, трудовые коллек­тивы, неформальные группы и т.д.) или внутренними механизмами самой личности. Соответственно, анализ действия этих механизмов — сфера социологии воспи­тания и образования,социальной психологии, социоло­гии искусства, социологии личности, а также и таких

дисциплин, как социология массовых движении, откло­няющегося поведения и т.д.

Однако вряд ли можно свести социализирующую функцию культуры лишь к ступеням “подготовки к жиз­ни” или к налаживанию вторичных и подсобных под­систем регуляции поведения. Культура — один из важ­нейших факторов структурализации общества, столь же необходимый, как и экономические или политические механизмы. Если в экономике основой отношений высту­пает собственность, в политике — власть, то в культуре такой основой являются нормы, ценности и значения.

В значительной степени культурные значения сопря­жены с собственно социально-экономическими факто­рами. Рыцарь, крестьянин, буржуа и рабочий — прежде всего носители экономических отношений, привязанные к своим сферам деятельности. На эти отношения вли­яет и политика, преобладание в которой в историческом измерении переходило, как известно, от дворянского со­словия к бюргерскому.

Но вместе с тем в этой системе отношений, которые присущи феодальному или буржуазному обществу, важ­ным источником и посредником служили культурные атрибуты. Как образ жизни в целом, так и различные сферы деятельности пронизаны культурными значения­ми, без которых чисто хозяйственные факторы оказы­ваются недостаточными. Культурные нормы и смыслы оформляют как место каждого социального слоя или группы, так и дистанцию, разделяющую эти слои. Типы деятельности, хозяйственные занятия, статусные града­ции, ранги и должности имеют не только собственно экономическое, социальное или профессиональное со­держание, но и символическое, оформляемое через опре­деленные культурные атрибуты и значения.

Знаковыми носителями социального статуса могут выступать различные факторы: родство, этническое или социальное происхождение, богатство, образование, лич­ные достижения в мастерстве, жизненном опыте, науке, искусствах и т.д. На протяжении многих веков ари­стократия в большинстве обществ формировалась на основе аскриптивных критериев происхождения, т.е. “знатности рода”, хотя вспомогательными механизмами были воинская и административная служба. Историче­ский упадок этого принципа зафиксирован еще в зна­менитом романе Сервантеса “Дон Кихот”. Типологи­чески сходные процессы отразились в русской литера­туре XIX в., особенно в творчестве М.Салтыкова-Щед­рина, Ф.Достоевского и А.Чехова. Статусные претензии дворянства находили все меньше оснований в его дей­ствительном положении, и престиж богатства все больше оттеснял знатность рода, воинские или служебные за­слуги или почтение к образованию.

Позиции аристократии медленно, но неуклонно под­рывались возвышением буржуазии, обладавшей эконо­мическим капиталом. Характерной чертой социальной и культурной жизни стран Западной Европы в XVIII — XIX вв. было “выяснение отношений” между правящей аристократией и буржуазией. И совсем не политические революции, а социокультурная динамика привела к ре­шающей смене господствующего класса. Великими мас­терами в описании этого процесса во Франции стали такие писатели, как Бальзак, Стендаль, Золя и Мопас­сан.

По-иному сложилась судьба аристократии в Англии, где поместное дворянство активно осваивало предпри­нимательское поприще (вводя “огораживания” и “ра­ботные дома”) внутри страны и административное или военное в колониальной империи. Однако характерно, что почти повсюду важным каналом социальной мо­бильности, высоко ценимым как аристократией, так и другими слоями, стало образование — и не только как средство профессионализации, но прежде всего как культурный источник статусной символики. Статусные “репрессии”, предпринимавшиеся прежней аристокра­тией, располагавшей и “культурными накоплениями”, выраженными в языке, манерах, образе жизни и гума­нитарных знаниях, против выскочек из других слоев, потребовали и от нуворишей мер по культурному са­мосовершенствованию. А если они не могли уже сами этого добиться, они давали своим детям дорогостоящее образование, только чтобы они не были лишены в жиз­ни того места, которое не досталось родителям. Именно в стенах университетов и частных пансионов заклады­

валась основа для соединения знатности и богатства. Конечно, такая тенденция самым благоприятным обра­зом сказалась на развитии системы образования и нор­мативной культуры в целом. Она способствовала как консолидации ведущих классов, так и определенной со­циальной мобильности для остального населения. В са­мой Англии ведущий класс сумел выработать социо-культурный тип джентльмена как индивида, распола­гающего достаточным доходом, чтобы вести независимое существование, но пользующегося своим статусом не в силу аристократического происхождения, получения на­следства или “сколачивания богатства”, а через куль­тивирование особого стиля жизни,не связанного с забо­той, тревогами и житейской суетой, а основанного на взаимном признании достоинства равных, проявляюще­гося в манерах, в “честной игре”, в поддержании насы­щенной жизни. Поддержание высокого социокультурно-го стандарта в регуляции отношений между элитными группами позволило Англии, как известно, обойтись без формальной конституции.

Во всяком обществе, хотя и в разной степени, часть производства направлена на выпуск товаров престиж­ного потребления, основная функция которых — офор­млять разряды и градации в социальной структуре, вы­делять правящие классы, аристократию, средние и низ­шие слои. В добуржуазном обществе это проводилось нередко принудительно: представителям богатых, но не знатных семей запрещались какие-то “чрезмерные” зна­ки роскоши — в архитектуре или убранстве дома, одеж­де, потреблении, образе жизни и т.п.

Огромные средства, затрачиваемые на рекламу, а тем более характер этой рекламы, подчеркивающей прежде всего статусные, а не собственно содержательные свойст­ва товаров и услуг,— свидетельство того, какое значение придает современный бизнес именно статусному потреб­лению, “формированию новых потребностей и вкусов”.

В традиционных обществах статусная символика мо­жет длительное время сохраняться в неизменном виде, оформляя устойчивые различия между сословиями, ран­гами, ступенями социальной иерархии. В мобильном об­ществе происходит постепенное “просачивание” сверху вниз символов престижа (языка, манер, образования). Однако если ведущий класс оказывается способным к обновлению и сохранению своего ведущего места, он вновь и вновь внедряет символические барьеры, оформ­ляющие дистанцию между слоями и поддерживающие тем самым структурную дифференциацию в обществе. В современном обществе этот механизм целенаправлен­но используется большим бизнесом, проводящим поли­тику повышения статусного сознания потребителей, поощрения спроса на престижные товары и услуги.

Содержательное описание этой стороны социальной регуляции мы находим в книгах М. Оссовской “Рыцарь и буржуа” и А. Гуревича “Категории средневековой культуры”. Рыцарь должен отличаться красотой и при­влекательностью, что подчеркивалось изысканностью его одежды и украшениями. От него требовалась физиче­ская сила, мужество, постоянная забота о своей славе и чести, верность своим обязательствам и благородство по отношению к противнику. Как и всякий идеал, он трудно согласовывался с жизнью, и исторические тексты полны обвинений рыцарей в жестокости и вероломстве, жадности, нарушении клятвенных обещаний, ограблении церквей, разврате, битье жен, нарушении правил поедин­ков и т.д. Переход от воинских доблестей к придвор­ному этикету означал заметный сдвиг в нормах пове­дения. Прежде всего, гораздо больше требовательности теперь предъявлялось совсем не к силе и мужеству, а изяществу манер, образованности и владению изящными искусствами, галантному обращению с женщинами и т.д.

В свете дальнейшего изложения особенно рельефно выглядит отношение аристократии к труду и богатству. С точки зрения дворянства, добывание материальных благ, грязные и тяжелые заботы о хлебе насущном и вообще производительный труд, в том числе ремеслен­ника и торговца,— удел низших и презренных людей, предназначенных Богом для того, чтобы обслуживать благородных. Благородные занятия — это война, ры­царские подвиги и забавы, а позднее — дворцовые празд­нества да еще придворная служба. Руководство и ор­ганизация хозяйства, как правило, не были свойственны аристократии и перекладывались на управителей и ста­

рост имений. Лишь часть монашества и некоторые ка­тегории дворянства, отошедшие от сословных претензий и втянувшиеся в рыночное хозяйство, вовлекались в производство, стремясь его улучшить с целью увеличе­ния своих доходов. Но, конечно, дворянство считало себя вправе перераспределять продукт — через повин­ности, поборы, выкупы и прямой грабеж, а соответст­венно и тратить богатства на поддержание своего пре­стижа и по прихоти сердца. Щедрость сеньора и джентльмена — высоко почитаемая черта. Широта на­туры, гостеприимство, готовность раздавать подарки — определяющий принцип дворянина в делах чести и люб­ви. Скупой богач достоин всяческого поношения и пре­зрения. В пушкинской драме “Скупой рыцарь” отцу-скряге бросает перчатку его собственный сын. Уваже­ние прав чьей бы то ни было собственности отнюдь не получило полноценного признания и зависело во многом от собственных сил. Именно поэтому вокруг всех средневековых городов вырастают крепостные сте­ны, защищающие жителей не только от чужеземных захватчиков, но и от своих сеньоров.

Но в нарастающей степени город мог противопоста­вить рыцарскому сословию не только мощные крепост­ные стены, более совершенное огнестрельное оружие, могущество денежного мешка, но и идеал благородного человека, джентльмена. Для этого не имеет особого значения сила и внешняя красота, великолепие одежды и воинские доблести. Их заменили хорошее воспитание, достойные манеры, образование, полученное в закрытой школе, складная речь и владение другими языками. Подробное описание носителей этого типа культуры можно найти в романе У.Теккерея “Книга снобов”, а несколько беглое, но очень содержательное — в первой главе пушкинского романа “Евгений Онегин”. По рома­нам У.Теккерея, Дж.Голсуорси, О.Хаксли, Р.Киплинга, пьесам О.Уайльда и Б. Шоу можно судить о том, на­сколько сильным было воздействие культурных фак­торов на структуру английского общества, и о том вы­соком престиже, которым пользовалась культура, не­смотря на острую саркастическую критику в ее адрес, исходившую зачастую от нее самой.

В этих примерах речь идет о статусном значении культуры, о ее соучастии в формировании социальных структур. Мы видим, что наряду со структурами, в ко­торых определяющее значение имели социально-экономи­ческие факторы, во всяком развитом обществе существу­ют и отношения, определяемые прежде всего духовными факторами. В наиболее полном виде они сказываются в религиозных отношениях, хотя и на них несомненное влияние имеют экономические и политические факторы. Религиозные отношения формируются через посредство тех значений и символов, которые воплощают в себе сак­ральные ценности, приобщение к которым сулит человеку спасение и через ориентацию на которые он направляет свое поведение. Связь через символику, на основе кото­рой религиозный институт обеспечивает постоянное об­щение и интеграцию верующих, становится важным ме­ханизмом социальной организации. (Подробнее эта роль религии раскроется перед нами в гл. XI.)

Было бы большой ошибкой полагать, что позднее, в современном обществе, прошедшем через промышлен­ную и информационную революцию, значением куль­турно-статусных отношений можно пренебречь и рас­сматривать человека в чисто экономическом или поли­тическом плане. И это относится не только к сохра­нившимся, хотя и в ослабленном виде, религиозным структурам. Важное значение статусная символика име­ет в армии, в бюрократии, где знаки различия, ранги, этикет — важные факторы организации. Значительная часть тех отношений, которые принято называть “товар­но-денежными”, построены на статусном присвоении культуры, которое сильно влияет как на потребление товаров и услуг, так и на само их производство. Зна­чительная часть производства направлена на выпуск товаров престижного потребления, которые должны оформлять разряды и градации между элитой, средними и низшими слоями. В бытовой среде самое очевидное средство — это продукты питания, жилище и районы проживания. Почти идеальным средством статусной символизации считаются автомобили и одежда, подчи­ненные частым колебаниям моды и культивируемые как легко демонстрируемые средства оформления статуса.

В тех же целях используются досуг, (его следует про­водить на “модных курортах”), религиозная принад­лежность (следует посещать “свой приход”, в котором собираются люди близкого круга), политические, этни­ческие, земляческие ассоциации и т.д.

В стабильных социальных структурах статусная сим­волизация может длительное время поддерживаться в устойчивом состоянии, оформляя постоянные градации между сословиями, рангами, ступенями бюрократической иерархии. В мобильном обществе происходит, с одной стороны, постепенное просачивание сверху вниз сим­волов престижа, но с другой — вышестоящий класс вновь и вновь формирует символические барьеры, офор­мляющие социальную дистанцию между верхами, сред­ними слоями и низами. Этот механизм целенаправленно используется бизнесом, работающим над повышением статусного сознания потребителей,всячески внедряя по­вышенный спрос на “ритуальную культуру” и ее де­монстрируемые формы.

Конечно, статусная символика интенсивно использу­ется в различных субкультурах, особенно военных, мо­лодежных, конфессиональных, гендерных, криминальных и т.д.