IV. О подвижности населения

§ 21. Мнимые странствования бояр и крестьян.

Несомненный быстрый рост крупного землевладения в удельной Руси, завершающийся полным его господством в XV – XVI веках, является главным доказательством ошибочности распространенного у нас представления о чрезвычайной подвижности населения древней Руси, как особенности, отличающей ее от оседлого запада. Собственно говоря, вполне достаточно и этого одного аргумента; но я считаю нужным привести и другие доводы, в виду особенной важности этого вопроса, как и в виду того, что антитеза «волнующегося жидкого состояния» древней Руси, похожей на перекати-поле, и прочного каменного запада выдвигается нашими историками, начиная с Соловьева, – как указано в I главе этой книги, в качестве главного общего отличия нашей истории от западно-европейской.

Мнение о чрезвычайной подвижности населения в древней Руси у нас очень утвердилось, но в нашей литературе вы тщетно будете искать твердого его обоснования. Это – не обоснованное сколько-нибудь положение, а только характеристика, передающая впечатление от некоторых стереотипных выражений грамот, подкрепленная общими соображениями о порядках, связанных с начальным заселением, с колонизацией страны. В подтверждение подвижности высшего сословия, бояр и слуг, приводят единственно – как я уже упоминал – известную статью междукняжеских договоров: «а боярам и слугам межи нас (князей) вольным воля». Но исследователи упускают из виду, что даже эти самые дрговоры, помимо прочих соображений, никак не позволяют говорить, что бояре, переходя на службу от князя к другому, «не дорожили землей» – как писал П. Н. Милюков – или «не особенно дорожили землей», – как он пишет в новом издании своей книги (см. § 8).

Междукняжеские договоры, действительно, постоянно подтверждают боярское право от'езда, но они при этом всегда имеют в виду бояр-землевладельцев, они особыми статьями регулируют поземельные отношения отъезжавших бояр к князьям и обеспечивают неприкосновенность боярских вотчин. Рядом с статьей: «а боярам и слугам межи нас вольным воля», мы находим в договорах статьи о их имениях, «домах» и «селах»: «а домы им свои ведати, а нам ее в них не вступати» (около 1398 г.); или «в села их не вступатися» (1368), или «а судом и данью потянути по уделам, где кто живет» (1410), то-есть, где кто владеет землею. По договорам бояре, вопреки ходячему представлению, всегда являются в роли вотчинников, и притом очень заботящихся о земельных промыслах, так как договоры воспрещают боярам покупать села и принимать закладней в пределах владений чужого князя. Те же договорные, как и духовные, грамоты князей содержат ряд указаний на крупные земельные владения некоторых бояр.

При более внимательном рассмотрении этих грамот представление о боярине вольном слуге заслоняется представлением о боярине-вотчиннике.

Как, говоря о «странствованиях» бояр, историки наши имеют в виду, главным образом, их вольную службу, так, говоря о подвижности, бродячести крестьян, они основываются на неправильно понятом крестьянском праве отказа. Из того, что крестьяне имели в древности право отказа от господина, никак не следует, что они злоупотребляли этим правом, что они постоянно переходили от одного господина к другому, что они были похожи на перекати-поле. При крайней скудости источников удельного времени, характеризующих положение крестьян ясные постановления судебников о праве отказа и указания некоторых грамот на переход крестьян из одного имения в другое очень бросаются в глаза, и наши исследователи, поддавшись первому впечатлению, придали им преувеличенное значение. Некоторые наши историки, впрочем, заметили уже неправильность такого первого впечатления. «Нельзя сказать – давно уже писал Беляев – чтобы переселения крестьян с одной земли на другую были общим правилом; это скорее были исключения по крайней мере в XIV, XV столетиях; ибо мы почти во всех грамотах встречаем упоминания о старожильцах как на общинных, так и на частных землях; а старожильцы нередко говорят, что иной живет на занимаемой им земле 20, иной 30, 40, 50, 80 лет, что и деды, и отцы его жили на этой же земле. В. И. Сергеевич недавно также высказался против «весьма распространенного мнения о бродяжничестве крестьян при свободно переходе», основываясь на соображениях о трудности «ломать хозяйство» и на данных новгородских писцовых книг. «И теперь – говорит он – есть поговорка: три раза переехать с квартиры все равно, что один раз погореть. А переехать с крестьянского хозяйства во много раз труднее. Чем крестьянское хозяйство богаче, тем переход труднее. Вот почему в писцовых книгах конца XV века и незаметно сколько- нибудь чувствительного перехода крестьян». К этим соображениям и наблюдениям надо прибавить еще изложенные мною выше соображения о самом существе крестьянского права отказа. Зто право отказа никак не обеспечивало полной свободы крестьянского перехода, как думают наши исследователи, упустившие из виду его формальный характер; формальности, связанные с этим правом и обязавшие крестьян уплатить при отказе высокие выходные пошлины и все господские ссуды и недоимки, далеко не обеспечивали, а, наоборот, чрезвычайностесняли личную свободу крестьян. Сетуя на то, как мало право отказа обеспечивало свободу крестьян, немцы говорили в средние века, что «запряженную шестеркой повозку уходящего крестьянина мейер может остановить мизинцем». В виду всего этого нельзя не признать резкой ошибки перспективы у тех наших историков, которые из крестьянского права отказа по первому впечатлению сделали вывод о бродяжничестве крестьян до времени их прикрепления к земле, на рубеже XVI и XVII столетий.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Феодальные основы удельного порядка.

I. Основы феодализма.