Первые споры о допустимости изображений

Образ кесаря и образ Христа

Христианское искусство – плод того семени, которое было брошено в почву античной культурой. Это семя – евангельское Благовестие, а шире – библейская культура, библейская традиция, которая, перейдя мир эллинистической культуры, античной культуры, греко-римской, дала вот такой интересный плод. И как дерево тоже сразу не похоже на себя, оно сначала росточек, потом очень тоненькие веточки, потом только листья, цветы и плоды, так примерно происходило и с христианским искусством. Оно начиналось в катакомбах. При Константине оно выходит из подполья на поверхность, начинается строительство храмов, появляются первые изображения, но они совершенно не похожи на то, к чему мы сегодня привыкли. То, что называется каноном, родилось не сразу и родилось, можно сказать, в такой битве всяких идей, тенденций, направлений и т.д.

Раннехристианское искусство было символичным, и этот символизм, собственно, тоже давал формирование языка, который потом стал основой канона. На раннехристианских саркофагах мы видим такое изображение, которое называется хризмой, где в венок или просто в круг вписаны две буквы: Х и Р. Это две первые буквы имени Христос, или иногда расшифровывают «Христос Рекс», т.е. «Христос царь». Считаются, что такие изображения были на штандартах императора Константина.

Если мы будем рассматривать христианскую эпоху, мы встретим немало христианских символов. Даже на арке Константина, которую он воздвигает после победы над Максенцием, тоже есть такие символические изображения. По замыслу или по иронии судьбы эта арка воздвигнута рядом с Колизеем, где в доконстантиновскую эпоху христиан подвергали пыткам, или они участвовали в гладиаторских боях, или их кидали на съедение зверям, так что два памятника раннего христианства в Риме сегодня находятся рядом; памятник уходящей античной эпохе и тот и другой, но оба они возвещают о новой эпохе. Кстати, на арке Константина выбиты те слова его знаменитого эдикта, которые позволяют христианам выйти из подполья и создавать свою культуру.

Но если мы посмотрим на эпоху Константина, то больше здесь увидим, конечно, продолжение той самой языческой античной традиции и вовсе не увидим многочисленных изображений Христа, но зато увидим многочисленные изображения императора. В частности, это знаменитая голова, которая сейчас находится в Капитолийском музее в Риме. Огромная голова – это фрагмент гигантской, колоссальной статуи Константина, и этих статуй было повсюду много. Так что эпоха скорее в целом поклонялась еще не Христу, а императору.

Тем не менее уже в IV в. даже в катакомбах появляются, наряду с более ранними символическими изображениями, изображения Христа такие, какие мы назвали бы иконографическими. Т.е. изображения Христа в виде богочеловека, с такой окладистой бородой, с длинными волосами, в хитоне и т.д. Как бы зарождается то, что называется уже каноническим изображением Христа.

Хотя долгое время продолжаются и символические, и аллегорические изображения Христа в виде доброго пастыря, как на этой фигурке, или в виде Орфея. Казалось бы, вообще сюжет, взятый из античной мифологии, из греческой. Тем не менее вокруг, в этой же среде, в этой же кубикуле, где в катакомбах изображен Орфей, мы видим рядом и ветхозаветные изображения, поэтому в этом контексте уже Орфей явно перетолковывается по-новому, по-христиански, уподобляясь Христу, потому что Орфей сходил в ад за своей невестой Эвридикой, а Христос выводит из ада людей, спасая их от власти смерти.

Саркофаги были очень распространены, и мы видим очень много разных изображений на саркофагах, которые так или иначе связаны и с античной традицией – например, какие-нибудь путти, собирающие виноград, – и в то же время среди этих виноградных лоз Христос в виде доброго пастыря. И вот эти сюжеты, античные, христианские, они как бы перетекают друг в друга.

И, конечно, никаких особенных канонических ограничений у раннехристианского искусства и даже искусства константиновской эпохи мы не видим. Наоборот, это большое разнообразие и сюжетов, и толкований, и манер – от очень развитой, античной такой традиции скульптуры, живописи, восходящей к Помпеям, мы видим, например, очень примитивные изображения на донышках сосудов, как вот это изображение воскрешения Лазаря. Стеклянное донышко сосуда, видимо, для священного елея, которое датируется IV в., где очень примитивно изображен Христос. Мы даже не узнаем, что это Христос, но тем не менее он воскрешает Лазаря.

Т.е. очень разные изображения. И хорошо, что они сохранились, хотя эпоха, конечно, отдаленная и много чего пережила после этого христианская история, но хорошо, что сохранились такие удивительные вещи, как, например, вот это донышко или как вот этот кусочек ткани, где мы видим вытканное Благовещение. Вполне возможно, что это богослужебная одежда. Т.е. действительно постепенно все это продолжается. Постепенно как бы сквозь античную почву вот это семя евангельского благовестия прорастает.

Первые споры о допустимости изображений

Интересно, что уже в IV в. начинаются споры о том, нужно ли христианам искусство, если нужно, то какое, можем ли мы изображать Христа (потому что вторая заповедь Декалога запрещает нам изображение Бога). Как изображать Христа, как Бога или как человека? Не разрываем ли мы тогда вот эту связь, неслиянную и нераздельную, но сосуществующую в одной личности связь двух природ? И на фоне вот этого развивающегося искусства, которое постепенно приобретает определенные тенденции, но вначале их еще не видно, мы видим, что идут теоретические споры. Это очень важно, что с самого начала Церковь задавалась вопросом об искусстве. И большей частью святые отцы приходили к выводу, что искусство нужно, потому что визуальный образ воздействует на человека.

И действительно, церковь понимала даже, как мы бы сейчас сказали, катехизиционное значение искусства. Потому что вчерашние язычники хлынули в церковь, и церковь должна была как-то их научить. И вот изображения становились такой школой для новоначальных христиан. Ученик Иоанна Златоуста, тоже такой достаточно известный богослов Нил Синайский пишет своему, видимо, духовному чаду, или своему респонденту, который вознамерился украсить храм, что «пусть рука превосходного иконописца украсит храм снаружи и внутри, чтобы каждый входящий, особенно новоначальный, или дитя по возрасту, или дитя по вере, учился тому, что проповедует церковь, глядя на эти изображения».

Но, опять же, изображения, и это тоже святые отцы понимали, были разные и не всегда можно было понять вероучительный смысл. Вот знаменитый саркофаг Юния Басса, где Христос в виде юноши – а это очень распространенный тип юного Христа в это время, в доиконоборческий период – передает свиток апостолам Петру и Павлу, наступая на аллегорическое изображение мира, попирая мир, приводя в мир свой закон. Вот такое аллегорическое изображение, которое вошло в историю под названием Traditio Legis, «Передача закона».

В раннехристианских храмах и на раннехристианских саркофагах мы чаще всего видим в эту эпоху – IV, V, VI, вплоть до VII века – мы чаще всего встречаем изображения Христа безбородого, Христа юного. Опять же интересно, что в IV в. рождается, наряду с тем, что отцы понимали очень большое влияние визуальных образов… Василий Великий говорил, что молчаливая живопись – это то же самое, что Евангелие для слуха. Это вот такой вероучительный момент.

Наряду с этим рождаются и иконоборческие тенденции. Например, известное письмо Евсевия Кесарийского императрице Констанции, которая захотела иметь образ Христа. Он ей пишет: «Какой образ Христа ты хочешь? Если ты хочешь его в прославленном виде, как он сейчас пребывает на небесах, то искусства художника здесь недостаточно, ни один художник не может изобразить этого божественного величия и сияния. Если ты хочешь его изобразить таким, каким он был при жизни, в уничиженном образе, это будет неправда, потому что сегодня он на небесах прославлен». И так далее. Он отрицал вообще возможность и необходимость изображения. Он говорит, что «достаточно, если ты будешь святить его имя в своем сердце, носить его образ в своем сердце, подражать ему». Само письмо не сохранилось, но оно сохранилось в многочисленных отсылках и цитатах иконоборцев, которые потом будут взывать именно к авторитету Евсевия Кесарийского. И вот мы как раз видим здесь изображение IV в. из мавзолея Санта-Констанца, где Христос юный, у ног его овечки, он стоит на горе, из которой текут воды, он законодатель, он провозглашает новое учение, и рядом стоят пророки.