2020-04-20
129
Первое свидетельство о Фёдоре Кузьмиче датируется 4 сентября 1836 года, когда к одной из кузниц близ Красноуфимска подъехал мужчина преклонных лет и попросил кузнеца подковать его лошадь. Документов при нем не обнаружили, и он без всякого сопротивления был задержан и доставлен в суд. На допросе он назвал себя крестьянином Фёдором Кузьмичём, при этом добавил, что ему семьдесят лет, неграмотен, вероисповедания греко-российского, холост, жил у разных людей, напоследок решил отправиться в Сибирь. От дальнейших показаний решительно отказался, объявив себя непомнящим родства бродягою.
На основании существующих тогда законов Красноуфимский уездный суд «присудил бродягу Фёдора Кузьмича к наказанию плетьми 20-ью ударами и к отдаче в солдаты, куда окажется годным, а в случае негодности - к отсылке в херсонскую крепость, за неспособностью к работам - к отсылке в Сибирь на поселение» [8. С. 141]. И здесь вот что любопытно - старец приговором остался доволен, но, сославшись на неграмотность, доверил расписаться за себя мещанину Григорию Шпыневу. Между тем доподлинно известно, что Федор Кузьмич был не просто грамотным человеком, но и владел языками, был прекрасно образован. И всю жизнь опасался, что образец его почерка попадёт к властям.
Известно, что во время следования этапным порядком по сибирским дорогам Фёдор Кузьмич своей услужливой заботой о слабых и больных расположил к себе ссыльных, тем самым заложив основу своей будущей популярности. Первые пять лет своей ссылки Фёдор Кузьмич прожил в селе Зерцалы под Томском. Заметив желание старца удалиться от людей, казак Семён Сидоров построил ему келью в станице Белоярской.
Жизнь Фёдор Кузьмич вёл аскетическую - не ел жирной и сладкой пищи, хотя местные жители буквально заваливали его пирогами и шаньгами; много и усердно работал, помогая крестьянам; знакомил детей с географией и историей. И в бытовом разговоре старец демонстрировал поразительное знание петербургской придворной жизни и этикета. Знал наперечёт всех государственных деятелей и давал им довольно меткие характеристики. Рассказывал об Аракчееве и его деятельности; нередко вспоминал о Суворове и Кутузове. О последнем говорил, что тот настолько великий полководец, что даже царь завидовал ему. При этом следует заметить, что Фёдор Кузьмич не любил вспоминать об императоре Павле I и ни коим образом не касался характеристики Александра Павловича.
Взрослых людей старец увлекал не только религиозными беседами, но и рассказами о событиях Отечественной войны. Незаметно для себя самого вдавался иногда в такие мелкие подробности и такое широкое знание военной тактики, что его слушатели, в том числе и казаки - невольно дивились этому. «Видно, не простой он был человек в своё время, - говорили они между собой. - Не был ли он когда-нибудь офицером?» [17. С.155].
«Огромного роста, большой силы, голубоглазый старик в белой полотняной рубахе не вызывал жалости - он поднимал на вилы целую копну сена и легко ворочал бревнами. Это был добрый и умный богатырь, искупающий старые грехи» [2. С. 85].
Все понимали, что он птица высокого полёта, спрашивали, не тяготит ли его нынешняя жизнь, полная лишений. Старец улыбался в ответ и говорил примерно следующее: «Почему вы думаете, что моё нынешнее положение хуже прежнего? Почему вы думаете, что сейчас моё положение хуже, чем когда-то прежде? В настоящее время я свободен, независим и, главное, спокоен. Прежде нужно было заботиться о том, чтобы не вызывать зависти, скорбеть о том, что друзья меня обманывают, и о многом другом. Теперь же мне нечего терять, кроме того, что всегда останется при мне - кроме слова Бога моего и любви к Спасителю и ближним. Вы не понимаете, какое счастье в этой свободе…». [20. С.157].
Императора Александра опознал в старце местный священник отец Иоанн Александровский. В прошлом он был выслан из Петербурга в Белоярскую за какую-то провинность. Священник неоднократно и открыто заявлял, что не мог ошибиться, так как видел императора много раз. Все это заставило Федора Кузьмича жить в своей келье почти безвылазно, пока, наконец, он не решился покинуть станицу Белоярскую.
Многие зажиточные крестьяне звали его к себе, но старец выбрал избушку беднейшего крестьянина Ивана Малых. Тот только что окончил срок каторжных работ, жил с большой семьёй, в кругу которой старец провел зиму. Затем крестьяне соорудили ему из старого овечьего хлева новую келью. Здесь Федор Кузьмич прожил десять лет.
В 1849 году старец перебрался в келью, построенную для него крестьянином Иваном Латышевым близ села Краснореченского, рядом с пасекой. Об этом периоде сохранилось воспоминание, как Фёдора Кузьмича навещал архиерей Афанасий Иркутский. Местных жителей поразило то, что беседовали они на иностранном языке - скорее всего, на французском. На этом языке старец общался и с другими знатными посетителями.
С.Балашов пишет, что старец «при жизни не подтверждал своего царственного происхождения, но и не отвергал существующую уже тогда легенду, при этом он не знал или «забыл» то, что невольное признание вырвалось у него три раза. Вот эти три случая. [17. С. 267]
. Однажды в присутствии старца рабочие запели песню «Ездил Белый русский Царь», в которой рассказывалось о победоносном шествии Александра Благословенного на Париж. Фёдор Кузьмич, услышав её, задрожал, заплакал, а потом и вовсе велел прекратить пение.
. Плотник Семён Андреев, часто бывавший у Фёдора Кузьмича рассказывал: «Бывало, пойдёшь с Фёдором Кузьмичём гулять по полю или по лесу, а он идёт и про себя под нос бурчит: «Был царь, теперь бродяга…»
. Последние годы Фёдор Кузьмич жил в доме купца и золотопромышленника Семёна Феофантьевича Хромова. Однажды Хромов - читал вслух со своими знакомыми какую-то книгу, где передавалась беседа Александра с Наполеоном. Вдруг из боковушки, где молился старец, послышались слова: «Никогда я этого не говорил ему…». Затем старец отрёкся от своих слов, сказав, что Хромову почудилось.
Следует привести ещё несколько красноречивых фактов из биографии Феодора Томского.
Отец Георгий Белоусов слышал о том, что один из ссыльных солдат узнал в старце Фёдоре императора Александра и пал перед ним на колени. Фёдор Кузьмич поспешил поднять его на ноги и просил никому не говорить, кто он. Но солдат не послушался и рассказал».
Со слов священника Тыжнова, старец при оправе иконы в рамку вложил букву «А», сказав при этом: «Под этой литерой хранится тайна - вся моя жизнь» [20. С. 110].
Однажды при починке рамы окна кельи Фёдора Кузьмича его сильно беспокоили. Старец не вытерпел и, рассердившись, гневно сказал: «Перестаньте! Если бы вы знали, кто я, вы бы не осмелились меня так беспокоить. Стоит мне написать одну строчку в Петербург, и вас здесь не будет!»
Есть мнение, что старец Фёдор Кузьмич не причащался, мотивируя это тем, что он уже отпет.
В последние свои дни старец страдал, но терпел, стараясь никого не беспокоить. Когда же прибыл его исповедовать отец Рафаил из Алексеевского монастыря, то и на смертном одре Фёдор Кузьмич наотрез отказался раскрыть свою тайну.
«Это Бог знает, - тихо проговорил Фёдор Кузьмич в ответ на предложение назвать имя своего ангела для помина души. Имена родителей он также назвать отказался, сказав лишь, что Святая Церковь за них молится.
Семён Хромов рассказывал, будто ему больше посчастливилось. 19 января 1864 года Хромов нанёс визит старцу с целью проведать его, так как тот был болен и слаб. Упав на колени, он задал вопрос: «Есть молва, что ты, батюшка, не кто иной, как Александр». Фёдор Кузьмич невозмутимо ответил на это: «Чудны дела твои, Господи... нет тайны, которая не откроется». На другой день старец продолжил разговор следующими словами: «Панок, хоть ты и знаешь, кто я, но когда умру, не величъ меня - схорони просто» [20. С. 143].
В день приставления, старец указал Хромову на холщовый мешочек, висевший на стене его кельи, после чего произнёс слабеющим голосом: «В нём моя тайна!» После смерти старца Хромов обнаружил в этом мешочке две записки, представляющие собой узкие полоски бумаги, одна из которых содержала молитву, другая - зашифрованные письмена. Согласно одной из версий тайнопись воспроизводится как: «Но когда Александр молчит, Павел не возвещает», то есть, когда Александр молчит, его не терзают угрызения совести относительно Павла.
По версии Барятинского, слово «струфион» во второй записке означает «страус», поэтому фраза переводится так: «Я (то есть, Фёдор Кузьмич) скрываю тебя, Александра I, как страус, прячущий голову под крыло». Но эта короткая фраза может означать и куда более простое толкование: «Александр скрылся как страус. Общеизвестно, что страус при опасности прячет голову в землю, и царь решил спрятаться в земле русской, уйти в народ, в безвестность.
Закономерен вопрос: «Откуда старец, если это Александр I владел искусством шифровки?» Виктор Фёдоров находит этому разумное объяснение - именно на 19 век приходится расцвет русской военной разведки. «Необходимо помнить, что Александр I - не первый русский царь, знакомый с тайнописью. Ещё царь Алексей Михйлович пользовался в переписке шифрами, и даже сам составлял шифры, причём весьма профессионально. Выходит, Фёдор Кузьмич, как бывший император, мог пользоваться прежними знаниями и даже намерено усложнить код шифровки», используя помимо масонского шрифта причудливую смесь из андреевского креста, латыни и французского.
После кончины Фёдора Кузьмича из его сундука при свидетелях доставал икону Божьей Матери, ту самую, которую, как оказалось, взял из Александро-Невской лавры перед отъездом в Таганрог.
В сундуке нашли дорогой перстень, письмо Наполеона к Александру и, наконец, свидетельство о браке в Белой Церкви великого князя Александра Павловича с Елизаветой Алексеевной. Все эти вещи Хромов повёз в Петербург. Вещи у него изъяли, его долго допрашивали и велели держать язык за зубами, потому что монархическим кругам легенда о монархе-монахе была крайне невыгодна.
Похоронили старца, как он и завещал, в томском Алексеевском монастыре. Над могилой был поставлен крест, выкрашенный белой краской, с надписью: «Здесь погребено тело Великого Благословенного старца Феодора Козьмича». Слова: «Великого Благословенного» власти велели скрыть. Но со временем надпись вновь себя обнаружила.
Интерес к его персоне не ослабевал, а споры о его происхождении не утихали. Л.Н. Толстой написал «Посмертные записки старца Фёдора Кузьмича» по мотивам общения со старцем, историк-архивист Иван Василич - документальную книгу.
Пётр Россиев в своей заметке «Старец Фёдор Кузьмич» показал, как чтит народ память о старце. «Мне довелось быть в Сибири, когда разгоралась война с Японией, и я воочию увидел какой ореол благоговения сияет вокруг могилы Фёдора Кузьмича. Серафим Саровский, Амворсий Оптинский и другие старцы ещё при жизни служили примером кротости, но они всё же были простыми смертными, а Фёдор Кузьмич «вышел-де из дворца». Призванные на войну, припадали к его могиле за отеческим благословением. В этом чувствуется не одна только вера в старца. Нет, здесь нечто большее: взгляд народа на старца Фёдора как на отца, вследствие тождества - царь есть отец. И среди туляков, и среди сибиряков. И вообще, когда речь заходила о Фёдоре Кузьмиче, обыкновенно приходилось слышать, что в соборе Петропавловской крепости погребён не Александр Благословенный, а очень похожий на него солдат».
Есть сведения, что на могилу старца отметились представители знати и царедворцы. Александр III, будучи великим князем, посещал Томск как инкогнито. Тайный советник Галкин-Врасский во время остановки в Томске в 1882 году осмотрел келью старца и провёл там панихиду, после чего, выдав Хромову 50 рублей, распорядился установить новую оградку, крест и медную доску. Перевезти останки старца в Петербург не удалось, так как его могила находилась в ограде Алексеевского мужского монастыря и, следовательно, охранялась духовными лицами. В противном случае, тайное стало бы явным» (222 с.). В 1891 году во время своего пребывания в Томске келью Фёдору Кузьмича посетил цесаревич, будущий государь Николай Александрович. «Неоднократно посещали келью и могилу старца министры, генералы, статс-секретари и другие высокопоставленные лица». (177 с.)
Самым деятельным среди почитателей старца в начале ХХ века являлся настоятель Алексеевского мужского монастыря архимандрит Иона. Он собирал о старце различные сведения, записывал рассказы о нём как об исцелителе недугов и как о великом подвижнике. Есть основания считать, что настоящее имя старца было известно Ионе, который исповедовал старца 20 января 1864 года. В этом смысле помочь восстановить истину по вопросу Фёдора Кузьмича могла бы и церковь, которая, собственно, уже признала аргументы касательно тождества Александра и Феодора Томского путём сохранения его мощей как бесценной реликвии. Рассмотрим взгляды светских исследователей по данной проблеме.
