Исчезновение интеллекта и признаков живого»

Казалось бы, вполне абстрактный спор ведет человечество непосредственно к торжеству моделирующего познания, моделирующей науки, модельного восприятия мира. Однако сегодня в эту парадигму «уткнулись» два, в общем-то, одинаковых направления исследований – все работы связанные с управлением сложными системами с элементами поведения живых систем и исследование интеллекта самих живых систем.

Как-то внезапно, нарушая покой сложившегося научного мира, выявилась ситуация «исчезновения интеллекта и признаков живого» при любом модельном подходе, который, как известно, не учитывает «несущественные» черты моделируемого.

Это утверждение мы уже получили раньше. Но оно же следует впрямую и из чисто математического понимания моделирования. Утверждается, что сущность моделирования заключается в том, что устанавливается отношение эквивалентности между двумя системами, каждая из которых может быть или реально существующей, или абстрактной.

Если одна из них окажется проще для исследования, чем другая, то о свойствах сложной системы можно судить, наблюдая свойства более простой (более доступной для исследования). Используемую для исследования систему называют моделью.

Модель называют изоморфной, если между моделью и системой в действительности можно установить поэлементное соответствие. Считается, что предпочтительно (из соображений простоты и экономичности) пользоваться моделями, которые позволяют судить только о существенных аспектах поведения реальных систем, не детализируя их. Такого рода модели называют гомоморфными.

Изоморфизму и гомоморфизму можно дать строгое математическое определение в терминах теории групп. Но для нас важно не строгое их определение, а то, что его можно дать. Это эквивалентно утверждению, что отображение есть процесс математический, то есть процесс контекстно-независимый, строгий, алгоритмический. Проявление живого интеллекта, которое мы можем наблюдать только с использованием того или иного вида контекстно-зависимого языка, этим утверждением исключено. Надо ли еще что-то добавлять о возможностях моделирования в сложных и живых системах чего-нибудь, кроме чисто механических (кибернетических) аспектов их существования, которые могут быть присущи любой системе?

Первым, что исчезает при моделировании, является тот самый интеллект, который и хотелось бы сохранить в модели, если, конечно не понимать под ним нечто, к нему отношения не имеющее. Наверное, поэтому в научной литературе можно прочитать, что «интеллектуальные системы могут вовсе и не обладать какой бы то ни было интеллектуальностью в общепринятом смысле», и что проблема интеллектуализации – проблема математическая.

Наука действительно физической ориентации должна бы деяния Творца нам объяснять на том языке, на котором эти деяния совершены – на языке Природы, аксиоматике не подверженном, абстракции бесконечно малого и континуального не содержащем. Да еще и с «маленьким» дополнением – на языке, не только принципиально контекстно-зависимом, но интерпретируемом нами в пределах возможностей нашего понимания.

Только, конечно, не по Хомскому – автоматы тут не причем, здесь требуется машина «посерьезнее» Тьюринговой. Здесь имеется ввиду необходимость существования машины не абстрактной, а инженерно реализуемой на уровне работы с контекстно-зависимым языком, о создании которой тоже было бы интересно поговорить с читателем и мы даже уже заговаривали об этом ранее – на языке информодинамики, впрочем, в этом разделе, это ещё преждевременно. Поговорим немного позже.

Надо помнить, что язык систем другого уровня сложности (неважно выше или ниже уровня, к которому будет отнесена по сложности система типа «человек») понимать нам не дано, иначе как на уровне его интерпретации на своем языке. А здесь никаких гарантий адекватности восприятия явлений разными по уровню языковыми системами быть не может. Для того, чтобы читателю стала понятной глубина знания языка, требуемая системе для организации интеллектуального уровня интерпретации, авторы рекомендуют познакомиться с работами исключительного лингвиста и этолога ХХ века М.М. Бахтина, на примере его книги «Эстетика словесного творчества».