Общая теория права и марксизм 14 страница

Таков материалистический комментарий Ленина к этим важнейшим местам «Логики» Гегеля.

Само собой понятно, что социал-фашисты прежде все­го стараются сломать революционное острие диалектики, оторвать теорию от практики, превратить единство теории и практики в безвредный «постулат, который мы снова и снова провозглашаем, но который при наших ограничен­ных силах может быть достигнут лишь приблизительно» (Зигфрид Марк).

Делая вид, что они отвергают только гегелевскую ме­тафизику мирового духа и его абсолютного развития, со­циал-фашисты по сути выступают против пролетарской революции. Тот же Зигфрид Марк показал это с полной наглядностью. Ибо все рассуждения об ограниченных си­лах нашего «конечного разума» понадобились ему только для того, чтобы заявить, что не существует «абсолютного доказательства гибели капитализма».

Так выполняют возложенную на чп\ задачу «дипло­мированные лакеи поповщины».

 

Гегель. Государство и право

201

Только пролетариат, как класс, которому принадлежит будущее, как класс, который, самим объективным ходом развития капиталистического общества выдвигается в роли могильщика последнего, способен в самой реальной действительности искать основания для своего активного на нее воздействия. Идеолог буржуазии, чувствуя, что из-под его класса уходит историческая почва, предпочи­тает совершить прыжок в царство субъективности, в цар­ство чистой воли и абсолютного актуализма. Таков идео­лог итальянского фашизма философ Джентиле. Он берет па себя задачу вооружить идеологически буржуазию к последней борьбе в период загнивания и краха капита­лизма, внушить ей бодрость и уверенность в ее силах. Для этого он создает мешанину из субъективного идеа­лизма Фихте и элементов гегелевской философии и пре­подносит эту смесь под названием актуализма, как своего рода идейный допинг для буржуазного мира. Вечное стремление вперед, вечное творчество из ничего, вечное утверждение своей свободы, своей ценности, своей силы — такие рецепты прописывает издыхающему капитализму верный слуга Муссолини профессор Джентиле. Эта фи­лософия способна взвинтить буржуазию и послужить идейным оправданием любой зверской расправы с рабо­чим классом, любой империалистической войны. Но оня не указывает никакого выхода из противоречий действи­тельности, ибо не хочет знать этой действительности.

Это очень мало похоже на диалектическую постанов­ку проблемы теории и практики у Гегеля, ибо у него уверенность в безграничные силы человеческого разума, окрыляющая к борьбе, сочетается с мужественным и су­ровым признанием объективной действительности. Эта постановка подходит вплотную к материализму и заклю­чает в себе обоснование действенного отношения к миру, активного участия в историческом процессе. Фило­софия Гегеля пронизана стремлением охватить и осмыс­лить социальные и политические задачи эпохи во всей их исторической широте, в их глубочайшем объективном значении. В этом отношении Гегель стоит несравненно выше других представителей классической германской философии.

Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить тощий формализм и бессодержательность кантовского учения о

202

Гегель. Государстбо и право

категорическом императиве с тем богатством содержания, которое заключает в себе гегелевская философия объек­тивного духа. То же самое бросается в глаза при сравне­нии Гегеля с Фейербахом. Последний, как известно, не­смотря на разрыв с идеалистической системой Гегеля, несмотря на то, что он отверг мистическое предвечное бытие абсолютной идеи и вернул человека в единствен­ный действительный мир, который открывают ему внеш­ние чувства, не только остался идеалистом в своей этике и философии религии, но и невероятно сузил понимание человеческих отношений, сведя их к одной стороне — к нравственности.

«...Здесь нас опять поражает удивительная бедность Фейербаха в сравнении с Гегелем,— писал Энгельс.— У Гегеля этика, или учение о нравственности, есть фило­софия права и охватывает: 1) абстрактное право, 2) мораль, 3) нравственность, к которой, в свою очередь, относятся: семья, гражданское общество, государство. Насколько идеалистична здесь форма, настолько же реа­листично содержание. Наряду с моралью оно заключает в себе всю область права, экономики и политики. У Фейербаха — как раз наоборот. По форме он реалисти­чен, за точку отправления он берет человека; но о мире, в котором живет этот человек, у него нет и речи, и по­тому его человек остается постоянно тем же абстракт­ным человеком, который фигурирует в философии рели­гии. Этот человек появился на свет не из чрева матери: он, как бабочка из куколки, вылетел из бога монотеисти­ческих религий» ⁹.

Две исторические стихии владеют философской мыслью Гегеля и подымают ее на недосягаемую высоту. Это ре­формация и французская революция. Гегелевская фило­софия истории и философия государства могут быть поняты только в свете великих классовых битв буржуа­зии, которая создавала новый мир под лозунгами полити­ческой свободы, свободы мысли и свободы собственности. Воинствующий дух буржуазной революции выступает у Гегеля в завуалированной философской форме. Это черта, общая ему и другим представителям идеалистиче­ской германской философии. «То, что французы хотели осуществить практически, оставалось у немцев спокой­ной теорией»,— замечает сам Гегель.

Гегель. Государство и право

203

«Немецкая философия,— писал по этому же поводу Маркс,— продолжение немецкой истории в идее» ¹⁰.

Однако отвлеченная форма гегелевской философии не может скрыть ее политической целеустремленности. Ге­гель стоит в ряду борцов против феодализма, против мрачного гнета католической церкви. Гегель, выдвинув­ший тезис: «Что разумно, — то действительно; и что дей­ствительно, то разумно» ²⁹*, не принадлежал к тому на­правлению мысли, которое, по словам Маркса, «подлость сегодняшнего дня оправдывает подлостью вчерашнего, которая объявляет мятежным всякий крик крепостных против кнута, если только этот кнут — старый, унасле­дованный, исторический кнут» ^и.

Даже в «Философии права», где примирение с окру­жающей политической действительностью выражено наи­более сильно, мы имеем достаточно резкое полемическое выступление против архиреакционера Галлера, против исторической школы, против тех, кто возвеличивал фео­дально-крепостнический строй и проповедовал возврат к средним векам.

Гегель бросает прямое обвинение католической церкви в том, что она сожгла на костре Джордано Бруно и за­ставила Галилея на коленях просить пощады и отрекать­ся от теории Коперника. В философии истории Гегель говорит о том, что «католическая церковь поставила сте­ну между собой и процветающей наукой, философией и гуманистической литературой» ¹². В примечании к § 270 «Философии права» Гегель цитирует то место из Лапла­са, где рассказывается об унизительном насилии, кото­рому подвергла папская инквизиция семидесятилетнего старца, заставив его отречься от своих убеждений и объ­явить ересью научную истину.

Для современной буржуазной философии, которая лю­бит рядиться в гегельянские одежды и выступает под лозунгами неогегельянства, нет ничего более чуждого, чем эта недвусмысленная позиция Гегеля в споре науки и церкви. Для Гегеля судьба Джордано Бруно и Галилея — это исторические факты, полные значения на сегодняш­ний день. Он не может обойти их молчанием, он высту­пает как сторона, как обвинитель, ибо сам он воплощает дух протеста против средневековой инквизиции, против мракобесия католической церкви, которая стремилась на-

204

Гегель. Государство и право

ложить оковы на развитие научного исследования при­роды. Как далеки от этого современные последователи Гегеля, готовые на любой компромисс с церковной дог­мой, готовые на союз со всеми силами и остатками сред­невековья; как непохожи на своего учителя те «неогегель­янцы» вроде Джентиле, которые выбрасывают лозунг «Побольше дисциплины, послушания, поменьше мудрст­вования!».

Гегель глубоко понимал революционное значение ре­формации. Реформация уничтожила монастыри, отвергла светскую власть епископов и папы, подорвала внешний авторитет церкви в делах веры, секуляризировала церков­ные владения, освободила буржуазного человека с его плотскими стремлениями, с его предприимчивостью и жаждой применения капитала от стеснений средневеко­вой аскетической морали. Она, по выражению Гегеля, «сделала нравственными торговлю и промышленность», она открыла путь свободному научному исследованию и освободила государство от опеки церкви. Протестантизм объявляет внутреннее убеждение основой религии. Имен­но поэтому в протестантизме Гегель видел примирение разума с религией. Он при этом надеялся обеспечить ге­гемонию разума тем, что обожествил самый логический процесс. Утонченное идолопоклонство перед «абсолютной идеей» должно было сделать ненужным идолопоклонство непосредственное и грубое.

Только диалектический материализм Маркса и Лени­на, как единственно последовательная философия рево­люционного пролетариата, только победа последнего над капитализмом несет полное освобождение человеческого сознания от власти им самим созданных сверхъестест­венных сил.

Если Гегель видел в реформации «последнее знамя, вокруг которого собираются народы, знамя свободно­го духа, который у себя и с собой, который в истине и только в ней у самого себя» ¹³, то Маркс вскрывает половинчатость этой эмансипации: «Лютер победил раб­ство по набожности только тем, что поставил на его ме­сто рабство по убеждению. Он разбил веру в авторитет, восстановив авторитет веры. Он превратил попов в ми­рян, превратив мирян в попов. Он освободил человека от внешней религиозности, сделав религиозность внутрен-

Гегель. Государство и право

205

ним миром человека. Он эмансипировал плоть от оков, наложив оковы на сердце человека» ¹⁴.

Объявляя непримиримую войну всякому религиозно­му ДУР^маиУ7 революционный марксизм-ленинизм в осо­бенности заостряет ее против наиболее утонченных, наи­более «духовных» и потому наиболее опасных форм ре­лигиозной идеологии, истоками которой и является протестантство в его различных разновидностях. Напо­минаю, что писал Ленин в письме к Горькому: «Именно потому, что всякая религиозная идея, всякая идея о вся­ком боженьке, всякое кокетничанье даже с боженькой есть невыразимейшая мерзость, особенно терпимо (а ча­сто даже доброжелательно) встречаемая демократиче­ской буржуазией, — именно поэтому это — самая опасная мерзость, самая гнусная «зараза». Миллион грехов, па­костей, насилий и зараз физических гораздо легче раскры­ваются толпой и потому гораздо менее опасны, чем тон­кая, духовная, приодетая в самые нарядные «идейные» костюмы идея боженьки. Католический поп, растлеваю­щий девушек (о котором я сейчас случайно читал в одной немецкой газете),— гораздо менее опасен именно для «демократии», чем поп без рясы, поп без грубой ре­лигии, поп идейный и демократический, проповедующий созидание и сотворение боженьки. Ибо первого попа легко разоблачить, осудить и выгнать, а второго нельзя выгнать так просто, разоблачить его в 1000 раз труднее, «осудить» его ни один «хрупкий и жалостно шаткий» обыватель не согласится» ^1а.

Диалектический материализм Маркса, Энгельса и Ленина поднимает на новую, высшую ступень смелый атеизм французских материалистов XVIII в.

С другой стороны, совершенно неизбежно, что под видом возрождения гегельянства в современной буржуаз­ной философии мы видим попытку умертвить и сделать неподвижным философское учение Гегеля, увековечить то, что есть в нем слабого, преходящего, его надуман­ные схемы, его схоластику, его туманную метафизику, выбросив за борт диалектику. Гегелевская философия преодолела и «снята», т. е. уничтожена п сохранена в революционном марксизме-ленинизме. Она мумифициру­ется, и искажается,,и компрометируется в реакционных попытках соединения Гегеля с Бергсоном, с «философи-

206

Гегель. Государство и право

ей жизни», с восточной мистикой, со всем современным: мракобесием.

Гегелевская социальная философия известна в широ­ких кругах главным образом ярко выраженным в ней мотивом обожествления государства. Во время мировой войны каждый средний обыватель воевавших с Германи­ей государств был информирован насчет того, что фило­софия Гегеля требует принесения личности в жертву государству, что, определяя государство как «действи­тельность нравственной идеи» и «воплощение разума». Гегель оправдывал прусский милитаризм и политику крови и железа. Впрочем, не только в тенденциозной публицистике, но и в серьезных историко-философских работах проводится резкая грань между идеологией бур­жуазного индивидуализма и манчестерством^м* и гегс левским апофеозом государственности. В самом деле, с одной стороны, государство — ночной сторож, охраня­ющий собственность, а с другой — государство как «ко­нечная цель, которой принадлежат все права по отно шению к индивидам, в то время как высшим долгом по­следних является быть членами государства»¹⁶. Какой больший контраст можно себе представить? Недаром в последние годы, когда все резче обнаруживается общий кризис капиталистической системы, мы видим попытки создать из обрывков реставрированного Гегеля какую-то новую, небуржуазную, антииндивидуалистическую, анти­парламентарную концепцию государства. Но дело-то в том, что у Гегеля мы находим не только обожествление государства: «Философия права» содержит, помимо того, изображение буржуазного гражданского общества, и при­том сделанное с такой глубиной и содержательностью, какую трудно допустить, имея в виду полную неразви­тость буржуазных общественных отношений тогдашней Германии. В понимании сущности гражданского общест­ва, основанного на слепой игре экономических сил, Ге­гель двумя головами выше плоских эпигонов классиче­ской политической экономии вроде Сея или апостолов гармонии вроде Бастиа. В своей социальной философии Гегель обеими ногами стоит на почве буржуазного об­щества. В основу так называемого абстрактного права он кладет собственность, которая есть не что иное, как «внешняя сфера свободы». Он превозносит буржуазное

Гегель. Государство и право

207

формальное равенство. «Неверно, будто справедливость требует, чтобы собственность каждого равнялась собствен­ности друюго; ибо справедливость требует только, что каждый должен быть собственником... чем я владею и как велико мое владение — это правовая случайность» ". Гегель выступает как принципиальный сторонник бур­жуазной индивидуальной собственности, «чистой част ной собственности», как называет ее Маркс. «Так как в собственности становится объективной воля отдельного человека, то собственность по существу является частной собственностью» ¹⁸. Гегель критикует поэтому Платона, который в своем государстве совершает несправедливость по отношению к личности, лишая ее частной собствен­ности. Принцип собственности у Гегеля неразрывно свя­зан с принципом личности. «Будь личностью и уважай других как личностей» — таково, по Гегелю, высшее на­чало права. В учении об «абстрактном праве» Гегель изображает в наиболее идеализированной форме отноше­ния буржуазного общества, изображая их как воплоще­ние свободы и разума. Гегель выступает против предста­вителей феодально-христианской романтики, которые рас­суждают па ту тему, что конечно-де всякая личность, в том числе и крепостной, имеет свободную и «бессмерт­ную» душу, но что сие вовсе не касается грешного тела. «Лишь потому, что я как свободное существо живу в своем теле, нельзя злоупотреблять этим живым су­ществом, низводя его до степени вьючного животного. По­скольку я живу, моя душа (понятие и еще выше свобод­ное) не может быть разделена с телом; последнее есть бытие свободы и я ощущаю через него. Только лишенный идей софистический рассудок может полагать, что вещь в себе, душа неприкосновенна и что она стоит вне по­сягательств, в то время как тело истязается и существо­вание личности подчинено насилию другого» ^1в.

Но наиболее ценными и наиболее значительными яв­ляются рассуждения Гегеля о гражданском обществе. Гражданское общество — это не только вообще мир тру­да и потребностей, но это, кроме того, и специально бур­жуазное общество, построенное на произволе и анархии, подчиненное всецело стихийным законам. «Конкретная личность, которая является целью, как особенное, как со­вокупность потребностей и как смешение естественной

208

Гегель. Государство и право    /

необходимости и произвола» — ото один лз принципов гражданского общества. Но наряду с этим Гегель указы вает и другой принцип, что «каждая отдельная личность удовлетворяет, утверждает себя только в отношении к другой, только через другую, следовательно, через форму всеобщности».

Внешняя необходимость проявляется формально как договор, «гак как моя воля заключена в вещи, то она может перейти другому только с моего согласия: это со­здает отношениз одной воли к другой воле, которое и со­ставляет истинную почву свободы и сферу договора».

Этим рассуждениям Гегеля надо противопоставить из­вестные места из первого тома «Капитала», где Маркс устанавливает связь между фактом обмена товаров и не­которыми характерными правовыми формами буржуазной частной собственности и договора.

Идеалистическая теория Гегеля переворачивается с головы на ноги. Юридические формы объясняются лежа­щими в их основе экономическими отношениями.

Гегель не только дает изображение гражданского об­щества, он пытается обосновать положительную ценность воплощенных в нем начал. «Право субъекта в своей осо­бенности находит удовлетворение, или — что то же са­мое — право субъективной свободы образует централь­ный и поворотный пункт в различии между древностью и современной эпохой» '-". Гегель, как указано выше, кри­тикует Платона, который «хотя и представил субстанцио­нальную нравственность в ее идеальной красоте и прав­де, но, изгнав из своего государства частную собствен­ность и семью, вступил в противоречие с бесконечным правом идеи предоставить свободу особенному».

Гегель не делает никаких иллюзий относительно тех противоречий, к которым приводит начало особенности и субъективного произвола при всесторонней зависимости людей в удовлетворении их потребностей: «Гражданское общество представляет собой в этих противоречиях и их переплетении зрелище в одно и то же время излишеств и нищеты и общей им обоим нравственной и физической гибели» ²¹. Гегель говорит о неизбежной порче нравов в тех обществах, покоящихся на патриархальном и рели­гиозном принципе, где начинает развиваться начало част­ной собственности.

Гегель. Государство и право

209

«В гражданском обществе каждый — самоцель, а дру­гой ничто. Но без отношения к другому он не может достичь своих \целеи в их полном объеме: эги другие яв­ляются поэтому, целью для особенного. Но особая цель благодаря отиошению к другим придает себе форму все­общности и удовлетворяет себя, удовлетворяя в то же время потребности другого» ²\ Эту картину общества, предоставленного стихийным законам, которые являются результатом случайных произвольных и своекорыстных действий индивидов, Гегель, как известно, сравнивает с плднетной системой, в которой глазу представляются только беспорядочные движения. В приложении к цити­рованному выше § 185 Гегель дает картину капитали­стического общества, полную мрачного трагизма. «Особен­ность для себя есть излишества и безмерность, и формы этих излишеств сами безмерны. Человек благодаря своим представлениям и рефлексии расширяет свои страсти, которые не представляют собой замкнутого круга, подоб­но инстинктам животного, и уводит их в дурную беско­нечность. Равным образом, с другой стороны, лишения и нужды являются безмерными, и запутанность этого по­ложения может прийти к своей гармонии только благода­ря насилию государства».

Тут государство появляется у Гегеля в несколько ином, более реальном свете, чем в других местах его «Философии права». Государственная власть связана здесь наличием пропасти между имущими и неимущими. При помощи насилия государственная власть должна устанавливать «гармонию» между мотовством и нищетой. У каждого непредубежденного читателя при чтении этих строк должна явиться мысль, что классовая теория госу­дарства уже стоит на пороге. Даже самое выражение «за­путанность» положения непосредственно напоминает из­вестное определение Энгельса, где говорится, что госу­дарство есть признание того факта, что общество запуталось в безысходных противоречиях, и т. д.

Здесь мы опять-таки подходим к такому пункту в уче­нии Гегеля, за которым дальнейший шаг возможен толь­ко в направлении к Марксу и Ленину. Правда, сам Ге­гель тотчас же убегает от материалистических выводов по отношению к государству. Повернувшись спиной к действительности, он начинает свои исступленные идеа-

210

Гегель. Государство и право

/

диетические славословия Государству с бол/шой буквы. Максимального пафоса он достигает в известном приме­чании к § 258, где мы читаем, что «государство — это шествие бога в мире, его основание — это сила разума, осуществившегося как воля», и т. д.    /

Чтобы свести концы с концами, Гегель неоднократно в самых различных своих произведениях — ив «Науке логики», и в «Философии истории», и в «Философии пра­ва» — пускается доказывать, что надо отличать разум­ность «государства в себе и для себя» от тех форм, в которых оно возникло и было введено. Так, в полемике против реакционера Галлера Гегель всячески старается доказать, что нельзя «внешнюю сторону явлений, слу­чайность нужды, потребность в защите, силу богатства рассматривать не как моменты исторического развития, а как субстанцию государства». Но эти рассуждения звучат весьма неубедительно. Ибо гражданское общест­во — это реальность, черты которой взяты непосредствен­но из жизни, и точно такой же реальностью является соответствующее гражданскому обществу «внешнее госу­дарство», или «государство нужды и рассудка». Итак, философия права Гегеля, с одной стороны, содержит зачатки материалистического классового учения о го­сударстве, а с другой стороны, является источником реак­ционнейшей идеологии обожествления эксплуататорского государства как силы, стоящей над классами и над все­ми частными особенными интересами, как принцип все­общего, как реализация нравственной идеи.

Если в период, предшествующий мировой войне, бур­жуазная философия ориентировалась в основном на Кан­та, то теперь она совершает поворот к Гегелю. Кант слишком либерален, он проповедует общечеловеческую этику и гуманный интернационализм. Это годится толь­ко для того, чтобы сеять иллюзии среди трудящихся. Поэтому неокантианство отдано на откуп социал-демокра­там, которые выступают в роли левого крыла буржуазии. Правое же крыло в лице фашистов предпочитает сейчас ориентироваться на Гегеля, из которого они извлекают оправдание крайнему национализму и шовинизму, импе­риалистической политике насилия и захватов^3I*. Гегель в своей идеологии национального государства отражал первую эпоху развития капитализма, о которой Ленин

Гегель. Государство и право

211

юворит, что %это — эпоха краха феодализма и абсолютиз­ма, эпоха сложения буржуазно-демократического общест­ва и государства, когда национальные движения впервые становятся массовыми, втягивают так или иначе все клас­сы населения в политику путем печати, участия в пред­ставительных учреждениях и т. д.» ²³

Пруссия пережила этот подъем национального движе­ния в эпоху наполеоновских войн, когда ее независи­мость находилась под угрозой, и Гегель отразил именно этот период, когда он писал, что «субстанциональная цель каждого народа — стать государством и сохранить­ся как таковое».

В связи с этой борьбой за национальную независи­мость следует рассматривать провозглашенный Гегелем принцип абсолютного суверенитета государства. Государ­ство, по Гегелю, не знает над собой судьи, Гегель отвер­гает идею Канта о вечном мире путем союза государств, ибо союз предполагает единогласие решения, а оно опять-таки покоится на суверенной воле отдельных государств. Поэтому Гегель считает, что спор государств при от­сутствии соглашения может решить только война, и усмат­ривает в обязанности жертвовать жизнью и имуществом для государства «нравственный момент войны». Эти идеи подхватываются идеологами фашизма и пускаются ими в ход для оправдания политики империалистического гра­бежа и насилия.

Это тем легче им делать, что буржуазный национа­лизм и в первую эпоху выступает в двойственном обли­чье. Свобода для «своейл нации сочетается с угнетени­ем, насилием по отношению к «ч у ж о й» нации. У Геге­ля отстаивание принципа национальной независимости сочетается с апологией колониальных захватов и наси­лий ³²*. Поэтому идеологи империализма могут не только прямо опираться на Гегеля, но и использовать ого философию для одурачивания широких масс, для за­тушевывания грубо империалистической сущности их политики.

Так, сейчас в Германии фашисты увлекают за собой часть мелкой буржуазии и крестьянства, выступая под маской борцов за национальное освобождение Германии.

Говоря об эксплуатации национальной идеологии, Ле­нин писал:

212

Гегель. Государство и право

«Созданная этой эпохой (краха феодализма и абсолю­тизма — Е. П.) национальная идеология оставила глубо­кие следы в массе мелкой буржуазии и/части пролета­риата. Этим пользуются теперь, в совершенно иную, империалистическую эпоху, софисты буржуазии и плету­щиеся за ними изменники социализму/ для раскалывания рабочих и отвлечения их от их классовых задач и от революционной борьбы с буржуазией» ²⁴.

Как уже отмечалось выше, гегелевская философия права включает в себя и политическую экономию. Мы находим у Гегеля глубокую мысль о стихийных законо­мерностях экономики. Характерна спокойная уверенность, с какой Гегель констатирует рождение необходимости из столкновения случайностей, из кажущегося произвола. Это спокойствие вполне соответствует той уверенности и будущем, уверенности в своих силах, которой обладало буржуазное общество в первой трети XIX в. Буржуазия еще не терзается страхом и тревогой перед растущими противоречиями. Это отразил Гегель в своем рассужде­нии о политической экономии. «Существуют известные общие потребности, как, например, еда, питье, одежда и т. д., причем от случайных обстоятельств зависит, как они будут удовлетворены; земля здесь или там может быть более или менее плодородна, урожаи меняются из года в год, один человек прилежен, другой ленив, но этот хаос произвола рождает из себя общие определения, и все это, по внешности рассеянное и бессмысленное, охвачено необходимостью, которая наступает сама собой. Найти это необходимое составляет предмет политической эконо­мии — науки, которая делает честь мысли, ибо находит за­коны в массе случайностей» ²⁵.