Аграрное законодательство 1789-1791 гг

 

Французская буржуазия, завладевшая летом и осенью 1789 г. всей полнотой власти в стране, не была классом однородным. В её составе имелись различные слои и группы, одни менее революционные, другие более. Да и в ходе самой революции буржуазия не оставалась неизменной. Падало влияние одних ее групп, росло влияние других, появлялись даже новые группы буржуазии. На первых порах к власти пришла самая умеренная фракция буржуазии, так называемые конституционалисты, господствовавшие в Учредительном собрании, в Парижской коммуне, в Якобинском клубе и задававшие тогда тон в общественно-политической жизни всей страны. Конституционалисты выражали интересы богатой буржуазии «старого порядка» (банкиры, откупщики, купцы - «фабриканты», крупные землевладельцы-буржуа и крупные арендаторы, высшие чиновники) и сравнительно узкой прослойки либеральной аристократии. Эта буржуазия, тесно связанная с дворянством, и с дворянским государством (откупа, займы, аренды), не стремилась к коренной ломке социальных отношений. Ее интересам более отвечала, политика частичных буржуазных реформ и компромисса с дворянством.

Естественно, что конституционалисты могли вести революцию вперед лишь до известного предела, а затем они неминуемо должны были вступить в конфликт и с народом, и с другими, более радикальными группировками буржуазии.

Учредительное собрание последовательно провело курс на создание во Франции режима конституционной монархии, буржуазной по своему существу. Декретами от 8 и 10 октября 1789 г. был изменен традиционный титул французских королей: из «милостью божьей, короля Франции и Наварры», Людовик XVI стал «милостью божьей и в силу конституционного закона государства королем французов». Этот король французов оставался главой государства и главой исполнитель ной власти, но править он мог лишь на основании закона, который уже не являлся выражением королевской воли. Законодательная власть вручалась Национальному собранию, которое фактически становилось высшей властью в стране. За королем сохранялось право назначать министров, но не из состава Собрания (чтобы нельзя было таким способом подкупать депутатов). Любое распоряжение короля должно быть скреплено подписью министра, а, министров Собрание могло привлечь к ответственности. Король не мог больше безгранично черпать из государственной казны: на содержание двора по цивильному листу отпускалась определенная сумма, впрочем, довольно крупная (25 млн ливров). В мае 1790 г., после бурных прений, у короля было отнято право объявлять воину и заключать мир. Отныне это право перешло к Национальному собранию.

Помимо этого были проведены реформы в судебной, налоговой, административной системах. Не осталась без внимания и церковь, реформа которой вызвала, раскол среди французского духовенства. После того как папа не признал «гражданского устройства» церкви во Франции, все французские епископы, за исключением семи, отказались принести гражданскую присягу. Между присяжным, или конституционным, и неприсяжным духовенством возникла, острая борьба, значительно осложнившая политическую обстановку в стране. В дальнейшем «неприсяжные» священники, сохранившие влияние на значительные массы верующих, становятся одной из важнейших сил феодальной контрреволюции.

Все эти реформы, буржуазные по своему существу, в значительной степени преобразили страну. Уничтожены были остатки прежней феодальной раздробленности с такими ее архаическими институтами, как внутренние таможни, особые привилегии провинций и городов, местное право и пр. Устранены были преграды, которые создавала экономическая политика «старого порядка» для развития торговли и промышленности. Путь для более быстрого подъема производительных сил страны и роста капиталистических отношений был расчищен.

Еще более знаменательные события разыгрывались в деревне, которая в течение нескольких недель напрасно ожидала, что Национальное собрание обратит внимание на ее нужды, а после взятия Бастилии, поднялась чуть ли не единодушно против своих вековых угнетателей. Во второй половине июля и в августе 1789 г. Франция пережила настоящую «аграрную революцию», которая закрепила победу, одержанную парижскими санкюлотами над королевским абсолютизмом, и положила начало ликвидации феодальных порядков в деревне.

Крестьянские восстания вспыхнули почти одновременно в разных частях страны, примерно с 20-23 июля, и продолжались в большинстве провинций до первых чисел августа, а в некоторых местностях даже до конца этого месяца. Во многих (но далеко не во всех) провинциях крестьянским восстаниям предшествовало возникновение своего рода общественной паники - «великого страха». Продовольственные волнения в городах, разгром беднотой таможенных застав и домов известных «скупщиков», отдельные случаи нападения нищих и бродяг на фермы, где они искали продовольствие, случаи потрав крестьянских посевов изголодавшимися людьми (пытавшимися скосить и унести часть урожая до того, как его скосит сам хозяин) породили большие опасения за свою собственность не только у богатых буржуа, но и у широких слоев крестьян-хозяев (цензитариев или арендаторов). Этим крестьянам казалось, что если они не возьмут в свои руки оружия, то станут жертвами «разбойников». «Вот они, разбойники! Они жгут леса, косят хлеб, надо быть бдительными, надо вооружаться!» - так рассуждали многие крестьяне. Стихийно и в разных концах страны крестьяне стали вооружаться, сходиться в отряды и искать этих «разбойников», которых они, конечно, не находили и тогда обращали свой гнев против замков и монастырей. Возникновению крестьянских восстаний именно во второй половице июля способствовало также-то обстоятельство, что это время уборки урожая и, следовательно, время уплаты сеньорам и церкви шампаров, десятин и прочих повинностей. А платить эти повинности теперь крестьяне решительно не хотели.

Наиболее крупные очаги крестьянских восстаний возникли на востоке Франции: в провинциях Дофине, Франш-Конте, Маконне, Виваре, Эльзасе. На севере Франции восстания охватили Эно и Камбрези, а на западе - Нормандский бокаж и часть Нижнего Мэна. Почти везде крестьяне действовали одинаково. Они объединялись в отряды по 150-200 человек, иногда по 300-400 человек (и совсем уже редко - по 2-3 и более тысячи человек), вооруженных чем попало - пиками, косами, топорами, вилами, охотничьими ружьями, просто дубинами, и являлись к замку местного сеньёра или к аббатству, требуя, чтобы сеньор или аббат выдали им «терье», «титулы» и прочие феодальные книги и документы, где были записаны их повинности. Если сеньор выдавал им эти документы, они их торжественно сжигали. Они заставляли также сеньора или аббата подписать еще специальную бумагу об отказе от своих феодальных прав (на этот случай они приводили с собой местного нотариуса). Если же сеньор или аббат отказывались удовлетворить требования крестьян, они нападали на замок или аббатство и подвергали их разгрому: насильственно изымали феодальные документы и жгли их, ломали или уносили мебель и прочую утварь, уничтожали голубятню, кроличьи садки, угоняли скот, расхватывали продовольствие, а иногда и поджигали замок. Так, например, был сожжен крупнейший в провинции Маконне замок Талейранов в Сенозане. Этот замок пылал всю ночь. Его осаждали толпы крестьян численностью до 4 тыс. человек. Крестьяне вторгались также в города, где громили конторы нотариусов (у которых хранились архивы сеньоров) и дома скупщиков, а также тюрьмы, соляные амбары и т.п. О масштабах крестьянской «войны против замков» можно судить хотя бы по тому, что в провинции Франш-Конте нападению подверглись 40 замков и дворянских усадеб, из них 2 замка были сожжены и 14 замков сильно разрушены. В этой же провинции один монастырь был полностью разгромлен, другой - сильно поврежден, и подверглись нападению еще 7 монастырей. В провинции Маконне 2 замка были сожжены и полностью разрушены, 14 замков разгромлены, равно как 6 монастырей и других церковных зданий. В провинции Дофине 9 замков были сожжены, 43 замка разгромлены, в 13 замках были сожжены архивы. Имели место случаи убийств сеньоров или управляющих, хотя и весьма редкие. В Лангедоке, например, был убит маркиз де Баррас. Барон Монжюстен едва не был брошен в колодец, но его спасли проходившие мимо солдаты. Маркиза Фальконе из Л а Мотт Фуке (Нормандский бокаж), который с 1780 г. судился с крестьянами из-за, захвата им общинных земель, несколько раз подносили в кресле к разложенному во дворе его замка костру, требуя, чтобы маркиз выдал крестьянам «терье» (земельную опись). По маркиз не был убит, хотя и сильно пострадал от ожогов. Крестьяне расправлялись не только с сеньорами или управляющими, но и с богатыми купцами, в которых видели виновников голода. Так, 23 июля в г. Баллон (Мэн) собрались около 6 тыс. поднятых набатом крестьян. Сначала ожидали нападения «разбойников», а затем обрушились на «аристократов» и «богачей». Крупный сеньор Монтсссои и его тесть, богатый негоциант Кюро, были убиты толпой. Иx головы, насаженные на пики, носили по улицам. Дворяне в ужасе бросали свои замки и бежали в города или за границу. Наступила новая волна «великого страха», охватившая в основном дворян и богатых людей.

Эта вооружившаяся деревенская беднота не боялась «пустить петуха» и разгромить помещичью усадьбу.

Крестьянские восстания и выступления, разлившиеся могучим потоком по всей Франции, были направлены главным образом против помещиков и феодально-абсолютистского режима. Но они внушили «великий страх», как тогда говорили, не только помещикам и «князьям церкви», но и буржуазии, обеспокоенной за неприкосновенность своей собственности.

И старые королевские власти, и новые буржуазные муниципалитеты пытались остановить крестьянское движение, которое активно поддерживала, городская беднота. Против крестьян (как во многих случаях и против рабочих) были двинуты отряды буржуазной гвардии, жандармы, а в ряде мест и регулярные воинские части, еще подчинявшиеся своим офицерам. Войска и буржуазная гвардия рассеивали толпы крестьян, хватали их вожаков. Крестьяне несли под пулями карателей большие потери. Затем начались судебные расправы. Крестьян судили либо превотальные (военно-полевые) суды, либо городские Постоянные комитеты. Крестьян приговаривали к клейму, к галерам, к тюремному заключению, к смертной казни. В провинции Маконе были повешены 32 человека; в провинции Дофине двое повешенных были затем обезглавлены, а их головы для устрашения возили по деревням.

Но крестьянское движение росло, ширилось. Наряду с «войной против замков» - этой высшей формой тогдашней крестьянской борьбы - огромный размах приобрели и другие формы крестьянского сопротивления: отказ платить десятину, цензы, шампары, налоги; разрушение изгородей, массовые потравы на захваченных сеньорами общинных землях, порубка лесов, выходы крестьян на охоту и рыбную ловлю и многие другие. Крестьянские выступления оставались локальными, разрозненными, но они охватывали буквально всю страну и все больше сливались с выступлениями городской бедноты.

Не только буржуазии (а значительная часть буржуазии принимала прямое, непосредственное участие в эксплуатации крестьянства), но и дворянам становилось ясно, что одними лишь репрессиями невозможно остановить крестьянское движение, что надо идти на уступки крестьянам.

Первая реакция Учредительного собрания на крестьянские бунты была крайне неблагоприятной для крестьян. Выступая 3 августа в Собрании от имени Комитета докладов депутат от третьего сословия Орлеанского бальяжа Сальмон нарисовал самую мрачную картину положения в стране. «Собственность стала добычей преступного разбоя, - заявил он. - Поджигают замки, разрушают монастыри, подвергают разграблению фермы. Налоги, сеньориальные повинности - ничто не признается». И Сальмон требовал, чтобы Собрание приняло самые решительные меры к восстановлению «порядка и законности» в стране. Он предложил заявить, что до тех пор, пока Собрание не выскажет своего мнения о различных налогах и повинностях, они должны беспрекословно выполняться. Собрание в принципе одобрило предложения Сальмона и передало их в свой Редакционный комитет для доработки.

Около 6 часов вечера 4 августа открылось знаменитое «ночное» заседание Учредительного собрания (оно продолжалось почти до 3 часов ночи). От имени Редакционного комитета известный юрист, депутат третьего сословия от Парижского округа, Тарже предложил проект постановления, в котором крестьянские беспорядки сурово осуждались и предписывалась неукоснительная уплата всех существующих налогов и повинностей.

Предложения Сальмона и Тарже показывают, что наиболее непримиримую позицию по отношению к крестьянам заняли представители буржуазии «старого порядка». Они не склонны были дать им ни малейшего обещания на будущее. Опасность такой позиции ясно видели представители либеральной аристократии, более гибкой, более склонной к политическому маневру.

Перелом в ходе обсуждения крестьянского вопроса на заседании Учредительного собрания 4 августа внесли выступления виконта Ноайля, шурина Лафайета, и герцога Эгийона. У этих аристократов нашлись и слова сочувствия к крестьянам, и проекты реформ, которые еще накануне этого заседания были обсуждены и одобрены в Бретонском клубе. «Но разве можно надеяться достичь прекращения волнений, не зная причин охватившего королевство восстания, и можно ли помочь этому злу, не приняв мер против того недуга, который его питает?» - восклицал Ноайль. «Речь идет не только о разбойниках, - заявил герцог Эгийон. - Весь народ объединяется в лиги, чтобы разрушать замки… Он пытается сбросить с себя иго, которое гнетет его уже много веков, и следует признать, господа, что для этого восстания, хотя и преступного (ибо любое использование насилия преступно), можно найти оправдание в тех притеснениях, жертвой которых является народ». Разумеется, эти знатные сеньоры решительно защищали дворянскую и иную крупную земельную собственность, причем вполне законной собственностью они считали и право дворян на получение чинша, шампара и других «реальных», т.е. связанных якобы с первоначальной уступкой земли крестьянам повинностей. Но они предлагали дать крестьянам возможность выкупить эти повинности, а барщину, мэнморт и другие аналогичные повинности, вытекавшие из личной зависимости крестьян от сеньёра, отменить безвозмездно.

Выступления де Ноайля и д'Эгийона словно прорвали плотину. Правда, некоторые депутаты еще возражали против предложенных уступок и требовали лишь суровых мер подавления крестьянских «беспорядков». Но подавляющее большинство депутатов осознало необходимость реформ. Один за другим на трибуну Собрания поднимались депутаты провинций и городов, священники и знатные дворяне, и заявляли об отказе от тех или иных повинностей или привилегий. Священники отказывались от десятины, от платы за требы, дворяне - от права охоты и рыбной ловли, от своих судебных прав, представители городов - от своих особых прав и привилегий. В течение ночи с 4 на 5 августа были одобрены многие уступки крестьянам, которые затем оформили декретом 5-11 августа относительно «уничтожения привилегий».

Однако обстановка в деревне оставалась напряженной. Правда, во второй половине августа 1789 г. волна первой жакерии спала. Декрет от 5-11 августа, объявивший феодальный порядок «полностью уничтоженным», пробудил большие надежды среди крестьян. Поджоги замков прекратились. Но время шло, а бремя феодальных повинностей все еще продолжало тяготеть над крестьянами. Сеньоры и их управляющие продолжали взыскивать с крестьян чинш, шампары и другие платежи, условия выкупа которых Собрание все еще не объявляло. В конце концов это вызвало новый взрыв крестьянского недовольства. С ноября-декабря 1789 г. началась новая волна крестьянских восстаний, преимущественно в западных и юго-западных районах страны. Вновь горят замки. Сеньоров принуждают подписывать бумаги об отказе от своих феодальных прав. Наблюдался массовый отказ платить повинности сеньорам а также налоги. Местные власти тщетно пытаются заставить крестьян «уважать закон», посылая все новые и новые карательные экспедиции в деревню. Новая волна жакерии сделала невозможным для Собрания оттягивать и дальше законодательное урегулирование вопроса о крестьянских повинностях.

Декретом от 15 марта 1790 г. Собрание установило порядок упразднения феодальных прав, декретом от 3-9 мая того же года - процедуру и размеры выкупа тех из них, которые подлежали отмене лишь за выкуп.

Сохранялось разделение феодальных прав па «личные» и «реальные». «Личные» права признавались результатом узурпации со стороны сеньора и подлежали отмене без выкупа. «Реальные» права рассматривались как следствие первоначальной уступки земли сеньором крестьянину и подлежали отмене лишь за выкуп. Сеньор был освобожден от обязанности представлять документы («титулы»), подтверждающие его права. Достаточно было удостоверить самый факт владения данным правом в течение 30 лет.

Без всякого возмещения отменялись: почетные права сеньора. право суда, права мэнморта и серваж, лично-наследственные барщины, баналитеты дорожные, рыночные и иные аналогичные сборы, право охоты и рыбной ловли, монопольное право содержания голубятен и кроличьих садков.

Право триажа для сеньора (т.е. его право брать себе треть общинных угодий) на будущее время отменялось. Общинам предоставлялось также право возбуждать в суде иск о признании незаконными триажей, произведенных в течение последних 30 лет.

Подлежали выкупу: ценз, шампары и ренты, пошлина, взимаемая при переходе земли в другие руки.

Сумма выкупа была установлена из расчета 4-5% дохода от основного капитала ренты, т.е. в размере, превышающем в 20 раз годовой доход для денежных повинностей, и в 25 раз - для натуральных повинностей.

Предварительно, крестьянин должен был погасить все недоимки сеньору за последние 30 лет. Выкуп был индивидуальным, но если крестьяне были связаны круговой порукой за долги сеньору (а это явление было широко распространено), то выкуп мог быть только коллективным или же требовалось, чтобы желающий выкупить свои повинности уплатил долги и за всех своих односельчан. К тому же выкуп был факультативным, т.е. он мог состояться при наличии добровольного согласия и со стороны крестьянина и со стороны сеньора.

Удивительно ли, что крестьяне были разочарованы? Безвозмездно отменялись лишь обременительные, но все же второстепенные повинности, которые к тому же были уже сметены жизнью. Захваченные сеньорами общинные земли фактически сохранялись за ними. Главные крестьянские повинности, связанные с владением землей, разрешалось выкупать за столь крупную сумму и при наличии столь многих отягощающих обстоятельств, что выкуп этих повинностей становился практически невозможным для подавляющего большинства крестьян-цензитариев. Тем более, что никакой системы государственного кредита для крестьян создано не было. Крестьяне прозвали декреты от 15 марта и 3-9 мая 1790 г. «злодейскими декретами» и попросту игнорировали их. В исторических источниках отразилось очень небольшое количество выкупных операций, совершенных на основании этих законов. Выкупали повинности не столько крестьяне, сколько владельцы цензив из некрестьянской среды.

Столь же разочаровал крестьян и порядок продажи земель из фонда «национальных имуществ», который был установлен Учредительным собранием. В фонд национальных имуществ «первого происхождения» вошли церковные земли, коронные земли, княжеские наделы и еще некоторые другие владения. Их общая стоимость оценивалась в 3 млрд ливров. Этот фонд предназначался для покрытия национального долга и обеспечения ассигнаций, которые выпускались во все большем количестве.

Еще до революции крестьяне мечтали о том, чтобы заполучить немного земли за счет церковных или королевских владений. Во многих наказах предлагалось разделить земли церкви или королевского домена на мелкие участки и либо продавать их по дешевой цене, либо наделять ими бедняков за небольшую ренту. Учредительное собрание не могло игнорировать эти наказы и на первых порах пошло в известной мере навстречу пожеланиям крестьян, причем инициатива уступок крестьянам и на этот раз принадлежала либеральной аристократии (герцог Ларошфуко-Лиапкур и др.), а не представителями буржуазии «старого порядка». Разумеется, эти аристократы не только сочувствовали тяжелому положению крестьян, но и рассчитывали на то, что, предоставив крестьянам возможность приобрести участок земли за счет церковных имуществ, они тем самым отвлекут их внимание от дворянской собственности.

Законом от 14-17 мая 1790 г. Учредительное собрание установило порядок продажи земель из фонда национальных имуществ, сравнительно благоприятный для крестьян. Национальные имущества предписывалось продавать с торгов тому, кто больше даст за них. Но крупные именья надлежало дробить и продавать предпочтительно мелкими участками, «если за них в их совокупности будет предлагаться сумма, равная предложенной за все имение в целом». При покупке участка покупателю надлежало внести лишь 12% его стоимости, а остальную сумму он мог вносить в течение последующих 12 лет равными долями с начислением 5% годовых.

Этот закон открывал известную возможность перед крестьянами приобрести землю из фонда национальных имуществ. Но запротестовала буржуазия. На заседании Якобинского клуба 15 июня адвокат Польверель заявил, что нация, «которая должна уплатить два миллиарда и у которой нет иного средства покрыть свой долг, кроме продажи этих имуществ, не может и не должна давать покупателям 15 лет рассрочки». Якобинцы поддержали Польвереля, как и другие представители буржуазной общественности. Голоса немногих, кто высказывался в пользу крестьян, потонули в общем хоре голосов, требовавших пересмотра закона от 14-17 мая. Законом от 3-17 ноября 1790 г. Собрание установило новые условия продажи национальных имуществ. Формально и этот закон предписывал дробление назначенного к продаже имения на части и предпочтительную продажу частями. Но, во-первых, имения надлежало подвергнуть возможно меньшему дроблению (не меньше, чем на фермы или хутора), во-вторых, покупателю уже не предоставлялось тех льгот, которые были предусмотрены законом от 14-17 мая. При покупке нужно было вносить уже не 12%, а 20% стоимости земли, а оставшуюся сумму уплачивать уже не в течение 12 лет, а только в 4.5 года. Этот порядок продажи национальных имуществ благоприятствовал богатым покупателям, особенно городской буржуазии, открывал лишь самые скромные возможности для среднего крестьянства и совершенно отстранял от покупок деревенскую бедноту.

Продажа земель из фонда национальных имуществ пошла, очень быстро. Уже к 1 ноября 1791 г. этих земель было продано на 1,5 млрд ливров. Покупателей было много. Повсюду цены, по которым национальные имущества продавались с торгов, были выше оценочных цен. Так, например, в округе Гай а к (департамент Тара) ферма Лонгвиль, оцененная в 28250 ливров, была продана за 56 тыс. ливров; мельницы на ручье Крушу, оцененные в 20900 ливров, были проданы за 41300 ливров. В целом же по этому округу национальные имущества, оцененные в 213355 ливров, были проданы за 410505 ливров.

В округе Пол-Сент-Эспри (департамент Гар) собственность, оцененная в 4212 ливров, нашла себе покупателя, давшего за нее 11 тыс. ливров.

В департаменте Кальвадос национальные имущества, проданные до 1 августа 1791 г. были предварительно оценены в 15,3 млн ливров, а выручено от продажи с торгов 24,7 млн ливров, т.е. с превышением более чем на 25%. Покупали землю, особенно в местностях, примыкавших к крупным городам, главным образом богатая городская буржуазия, крупные чиновники, а также дворяне. Так, например, в департаменте Сены и Уазы из 46,7 тыс. арпанов проданных земель буржуа из Парижа или из других городов купили 39,8 тыс. арпанов, т.е. более шести седьмых, а жителям деревень досталось всего лишь 6,3 тыс. арпанов. Из сельских жителей землю покупали преимущественно те, кто был побогаче. Так, в Версальском кантоне жители Парижа приобрели 40,1% национальных имуществ «первого происхождения», жители Версаля - 28,4%, фермеры - 18,9%, пахари - 3,5%, лица неопределенного положения - 8,8%. Приведем еще один пример. В коммуне Пюизе, в 6 км от Понтуаза, на дороге из Парижа в Гавр, национальные имущества состояли из 6 участков церковных земель общей площадью в 68 га. Три из этих участков - ферму в 55 га. за 65900 ливров, участок в 5 га за 11 тыс. ливров и участок в 2 га за 2 500 ливров - купил богатый арендатор Томассен. На долю остальных его односельчан достались лишь жалкие крохи.

В департаменте Гар богатая торговая и банковская буржуазия из Лима, Алега, Пзеса и других городов также приобрела львиную долю национальных имуществ (около пяти шестых). Вот некоторые из этих покупок: Адам Эдуард и Шарль Мишель-сын, негоцианты из Нима вместе с Серром Жаком, контролером акцизного ведомства, приобрели епископское имение в Алесс за 87260 ливров; Аллеман Антуан, буржуа из Кавильярга. приобрел имение Малак за 132 тыс. ливров: Афурти, банкир из Нима, купил пахотные земли, луга и мельницу, принадлежавшие аббатству Мило, за 136 тыс. ливров; негоциант из Марселя Арнавон купил за 192 100 ливров поместье Вернед, принадлежавшие монахам-картезианцам: Альбер Жан-старшпй, муниципальный чиновник из Монпелье, и Сабатье Гийом, житель Парижа, купили сообща поместье и замок Эсперап, принадлежавшие бенедектинцам, за 773 тыс. ливров; Лабланш-младшпй из Соммьсра. действуя по поручению Кинара, Берлу и Палнаса. негоциантов из Монпелье, купил имение за 225 тыс. ливров и еще одно имение за 2 млн ливров; этот же Лабланш приобрел еще ряд участков (за 2400 ливров, за 15 тыс. ливров, за 12 тыс. ливров и др.). Богатая городская и сельская буржуазия, крупные чиновники, дворяне, офицеры и другие состоятельные люди скупили лучшие и наиболее ценные земли из фонда национальных имуществ. Разумеется, в местностях, расположенных вдалеке от таких крупных городов, как Париж, Марсель, Бордо и др., доля сельских жителей в покупке национальных имуществ была выше. Например, в департаменте Эпы буржуа приобрели лишь от 40 до 45% проданных земель, остальное досталось жителям деревень, но опять-таки наиболее богатым из них. В департаменте Нор доля покупателей-крестьян составила 55%, но преобладали среди них богатые крестьяне.

Вот некоторые образцы крестьянских покупок (по департаменту Гар): Банье Жан и Банье Жюль из Вепежо купили в мае 1791 г. участок земли ча 305 ливров; Барре Мишель, хозяин из Вильпева. приобрел в феврале 1791 г. участок земли за 875 ливров и оливковую рощу за 3 тыс. ливров в марте 1791 г.; Бассу Пьер, хозяин из Конкуля, купил 25 июля 1791 г. участок земли за 1 775 ливров; Жак Бенуа-сын, с хутора Травес, купил в июле 1791 г. участок земли за 900 ливров; Блан Антуан, хозяин из Арамона, купил в январе 1791 г. гумно и курятник за 726 ливров, а в мае 1791 г. - участок земли за 1500 ливров; Бурье Антуан из Арригаса приобрел виноградник за 132 ливра в июне 1791 г.: Бонфуа Бартелеми, хозяин из Мопфрена, купил в мае 1791 г. участок земли за 2400 ливров, а в июле 1791 г. еще один участок за 1 100 ливров.

Иногда крестьяне покупали землю в складчину вместе с мелкими торговцами, ремесленниками и другими небогатыми людьми. Вот некоторые примеры (по департаменту Гар): 16 покупателей из Пюжо объединились, чтобы купить 16 мая 1791 г. за 525 ливров участок земли у картезианского монастыря в Вильнёве; 13 покупателей из Сен-Жиля, крестьяне и ремесленники, совместно купили за 87 тыс. ливров земли, принадлежавшие аббатству, и канатный паром; 105 покупателей из Пюжо, крестьяне, торговцы, ремесленники, объединились, чтобы приобрести 30 марта 1791 г. поместье Септ-Антельм за 130 тыс. ливров; 106 покупателей, из них 67 из Вильнёва и 39 из Пюжо. приобрели совместно 12 марта 1791 г. ферму Сен-Врюно за 153688 ливров.

Покупка земель в складчину (затем эти земли делились между участниками покупки соответственно взносу каждого) несколько облегчала положение мелких покупателей на торгах. По против таких «ассоциаций» запротестовали богатые буржуа и впоследствии Конвент (декретом от 24 апреля 1793 г.) запретил их.

Продажа национальных имуществ (представлявшая самое крупное в истории Франции перемещение земельной собственности) имела большие социальные последствия. Она в огромной степени расширила и укрепила крупное буржуазное землевладение во французской деревне, принеся известные выгоды и крестьянской верхушке. Формировался как бы новый слой буржуазии, наиболее заинтересованный в полной победе революции, в недопущении какого-либо возврата к «старому порядку». Что касается крестьянской бедноты, то она практически была лишена возможности приобрести землю из фонда национальных имуществ.

Естественно, что в деревне царило сильнейшее недовольство. Крестьянская беднота роптала. Директория департамента Крез доносила 3 марта 1791 г. «что в некоторых кантонах, особенно в горах, говорят: церковные имущества являются национальными: мы образуем нацию, следовательно, они нам принадлежат, у нас нет нужды продавать их, а надо их поделить». Из дистрикта Монтелимар (департамент Дром) сообщали в апреле 1791 г., «что жители нескольких деревень… захотели повесить лиц, купивших национальные имущества, и конфисковали эти имущества в свою пользу». Двух комиссаров, посланных дистриктом в эти деревин, «заставили… подписать и утвердить акт о разделе этих имуществ, которые должны принадлежать тем, кто их конфисковал, так как они являются частью нации». Для восстановления «порядка» в эти деревни были направлены две роты солдат с артиллерией.

Крестьянству (даже его зажиточной верхушке), лишенному практической возможности выкупить феодальные повинности и получившему весьма ограниченный доступ к национальным имуществам, ничего не оставалось больше делать, как бунтовать, и оно продолжало бунтовать. Одна волна жакерии следовала за другой, составляя как бы основу, общий фон всей той эпохи, полной самых драматических событий. Росло озлобление крестьян не только против дворян, но и против «буржуа», которые забирали в свои руки лучшие земли из фонда национальных имуществ. Во время крестьянских волнений в департаменте Соны-и-Луары один из «зачинщиков» говорил: «Не мы ли хозяева?. Уже прогнали часть дворян в другие страны… Надо было прогнать также и буржуа».

На этом начальном этапе революции третье сословие выступало-до известной степени - единым в борьбе против феодально-абсолютистского режима. Это значило, что все классы и классовые группы, входящие в третье сословие: буржуазия, крестьянство, плебейство, включая и рабочих, были заинтересованы, хотя и по-разному, в сокрушении феодально-абсолютистского строя и активно, хотя и не в равной мере, боролись против общего врага.

Учредительное собрание хорошо видело, какую опасность таит упорное сопротивление деревень. Вопрос о феодальных повинностях занимал одно из центральных мест в его заботах; между маем 1790 г. и концом сентября 1791 г. Собрание посвятило ему около 70 специальных декретов или отдельных статей в декретах, касавшихся других вопросов. Крестьянскому ожесточению против сохранения сеньориальных прав. Учредительное собрание и королевское правительство противопоставили лишь консервативную и репрессивную политику, поистине буржуазную и антинародную». Действительно, оно последовательно стремилось довести до конца дело, начатое в августе 1789 - марте 1790 г. Собрание детализировало основные положения законов применительно к тем или иным частным сторонам системы феодальных связей, распространяло их на сферы поземельных отношений, еще не затронутые законодательством, уточняло порядок и процедуру выкупных операций.

Лишь в немногих частных вопросах оно пошло навстречу крестьянам. Во-первых, было покончено с почетными правами сеньоров, что естественно вытекало из уничтожения сословных привилегий и отмены сеньориального суда. Декрет 13-20 апреля 1791 г. обязал бывших сеньоров в течение 2 месяцев убрать из церквей скамьи, гербы, ликвидировать в деревнях знаки феодального суда (виселицы и позорные столбы), уничтожил исключительное право сеньора на сооружение флюгеров. Во-вторых, желая ускорить поступление в казну выкупных платежей, Учредительное собрание облегчило условия выкупа феодальных повинностей, принадлежавших «нации». Декрет 14-19 ноября 1790 г. разрешил раздельно выкупать постоянные и случайные права и вносить в рассрочку (на 34 месяца) сумму выкупа. Декретом 9-20 апреля 1791 г. был разрешен также раздельный выкуп у «нации» солидарных повинностей. Наконец, в ответ на бесчисленные крестьянские протесты Учредительное собрание дало дополнительное разъяснение статьи 2-й части III декрета от 15-28 марта 1790 г., подчеркнув, что бывший сеньор не может отвергнуть требование «бывших вассалов, держателей или цензитариев» о предъявлении для проверки феодальных титулов (декрет от 15-19 июня 1791 г.).

Всякие дальнейшие уступки, которые могли бы затронуть принципиальную основу системы, Собрание отвергло самым категорическим образом. Крестьяне добивались перевода натуральных повинностей в денежные. Собрание специально постановило, что десятина за 1790 г., шампар, терраж и все натуральные платежи должны вноситься вплоть до выкупа в том же размере и в натуре (декреты 18-23 июня 1790 г., 19 августа - 12 сентября 1791 г.). Крестьяне требовали отмены презумпции в пользу сеньора; Собрание вновь подтвердило, что «бывший сеньор, издавна и бесспорно владеющий правом на взимание ренты с земельного участка, не нуждается ни в каком титуле, ни в каком особом документе для подтверждения законности этой ренты» (разъяснение Комитета феодальных прав от 27 октября 1790 г., декрет 15 - 19 июня 1791 г.). До последних дней своей деятельности Учредительное собрание не отказывалось от твердого намерения сломить сопротивление крестьян. Оно понимало, что придется прибегнуть к силе, и не останавливалось перед открытым конфликтом. Достаточно вчитаться в тексты декретов. Декрет 18-23 июня 1790 г. (ст. 5) запрещал «любому лицу чинить любые препятствия взиманию десятины и шампаров… под угрозой преследования в качестве нарушителя общественного спокойствия». Через месяц Собрание заявило, что «будут преследоваться судебным порядком все нарушители декрета 18-23 июня об уплате десятин, шампаров и других бывших сеньориальных прав», и поручило своему председателю просить короля «привести в готовность регулярные войска, чтобы… прийти на помощь национальным гвардейцам для восстановления порядка там, где он будет нарушен» (декрет 13 - 18 июля 1790 г.). Еще через 2 недели оно потребовало от короля «самых точных и срочных приказаний, чтобы на всем протяжении королевства… трибуналы преследовали и карали по всей строгости законов всех, кто… противится… уплате десятины за этот год, а также шампара, агрье и других бывших сеньориальных повинностей» (декрет 3-5 августа 1790 г.). В середине сентября в ответ на сообщение Сен Приста (министр внутренних дел) о том, что «крестьяне «вопреки декретам Национального собрания пытаются… избавиться от уплаты десятин, шампара и других бывших феодальных повинностей», Собрание вновь обязало исполнительную власть обеспечить соблюдение изданных им постановлений. Декреты не оставались на бумаге, - власти многократно провозглашали «военный закон», посылали в мятежные районы жандармов, национальную гвардию, линейные войска, вплоть до артиллерии; восставшие несли потери ранеными и убитыми.

Своеобразное политическое завещание Собрания в этом важнейшем вопросе - «Декрет и инструкция относительно шампара, терража и других бывших сеньориальных повинностей», принятые 15-19 июня 1791 г. «Пора, наконец, чтобы прекратились эти беспорядки… пора гражданам, труд которых оплодотворяет поля и кормит государство, вернуться к исполнению своих обязанностей я относиться к собственности со всем должным ей уважением» - таков лейтмотив документа. Крестьянам предлагалось полное и безусловное подчинение.

Эту меру необходимо рассматривать в общем контексте буржуазной политики середины 1791 г. Готовясь сойти с исторической сцены, умеренное большинство Собрания прилагало отчаянные усилия, чтобы упрочить уже давший угрожающие трещины режим компромисса между умеренной буржуазией и аристократией. Подавление нараставшего натиска демократии, в первую очередь крестьянской, являлось непременным условием такой стабилизации. Было бы неверно поэтому связывать декрет 15-19 июня только с обычным приближением жатвы. Его значение шире и выступает особенно наглядно, как раз в это время Собрание исключило из национальной гвардии пассивных граждан, запретило коллективные петиции, разрешило неконституционный католический культ, а вожди умеренной буржуазии и либеральных дворян подготовляли пересмотр конституции. Вареннский кризис, разразившийся в конце июня, сорвал этот замысел.