double arrow

Аграрные декреты якобинцев

 

июня 1793 г. на первом заседании Конвента в новом составе были поставлены сразу три вопроса, относившиеся к аграрным делам:

•   о продаже эмигрантских имуществ,

•   разделе общинных земель,

•   сожжении феодальных титулов.

Тем самым, бравшая в свои руки власть партия, шла навстречу широкой массе наиболее обездоленных крестьян.

Декрет 3 июня 1793 г., а затем большой закон 25 июля решили, вопрос об отчуждении эмигрантских владений. На то, чтобы полностью повторить радикальное постановление от 14 августа 1792 г., монтаньяры не пошли. За основу были взяты некоторые статьи отложенного Конвентом декрета 2 сентября 1792 г. и проект, внесенный Делакруа 4 марта 1793 г. Статья 1 гласила: «Недвижимые имущества эмигрантов продаются с торгов тому, кто последним даст за них более дорогую цену, согласно установленным правилам для отчуждения других национальных имуществ». Эмигрантские земли должны были продаваться с торгов, а не сдаваться за ренту небольшими участками. Но все же новые законы имели уравнительную тенденцию. При продаже крупных владений полагалось «возможно больше дробить их на делянки или мелкие участки, поскольку это не ведет к порче хозяйственных единиц. Дробление будет осуществляться сведущими комиссарами экспертами, назначенными с этой целью директорией дистрикта». Вводилась 10-летняя рассрочка покупных платежей. Если купленные земли были заняты арендатором, покупатель, в том числе и мелких участков, имел право расторгнуть аренду. Часть земель назначалась и для прямой раздачи бедноте: глава семьи, лишенный земельной собственности, мог рассчитывать на получение одного арпана за уплату 5-процентной годо-вой ренты с правом выкупа участка в 10 равных взносов.

Однако на арпан вправе были претендовать только полностью беззе-мельные, и только в коммунах, где не было общинных земель. Декрет не определил точно порядка выделения и раздела участков. 13 сентября статью об одном арпане вообще отменили. Теперь бедняки (полностью безземельные, не платившие по бедности налогов и жившие в коммунах, лишенных общинных земель) могли получить лишь бон в 500 ливров, с которым имели право попытать счастья на торгах по продаже эмигрантских земель.

Ближе к нуждам малоимущих крестьян был закон об общинных землях, принятый 10 июня 1793 г. В основу его лег проект, принятый отчасти жирондистским Конвентом. Закон со всей определенностью утвердил безусловное право собственности сельских общин на их земли. Знаменитая статья 1 раздела IV установила: земли, «известные во всей республике под разными наименованиями: пустопорожних земель, пустошей, песчаников, выгонов, пастбищ, мест, поросших вереском и утесником, общинных лесов, болот, топей, трясин, гор - и всякими другими названиями, по самой своей природе принадлежат совокупности жителей или членов коммуны, или же части коммуны, на территории которой общинные имущества расположены». Права и притязания бывших сеньоров аннулировались. Присвоенные ими участки общинных земель могли быть сохранены лишь при условии, если будет доказано подлинным документом, что эти участки законно куплены, а не захвачены на основе феодального права. Закон задевал также и интересы третьих лиц, которые приобрели у бывших сеньоров захваченные ими общинные земли. Он охранял только те их владения, которые имели срок давности в 40 лет, считая от 4 августа 1789 г. Все остальные могли быть (с рядом ограничений) пересмотрены. Таким образом, декрет означал не только частичную экспроприацию бывших сеньоров. Не останавливаясь перед явным посягательством на незыблемость частноправовых сделок о передаче недвижимости, он ставил под вопрос часть земельных приобретений городской и сельской буржуазии, совершенных в пору интенсивных аграрных сдвигов второй половины века. В основном эта часть нового закона отвечала интересам всего крестьянства. Но широкие возможности вернуть утраченные земли, которыми располагала теперь община, могли затронуть интересы и богатых «собирателей земель» из крестьянской среды.

В уравнительном духе, с явным поворотом в сторону бедняка был решен острейший вопрос о разделе. Статья 9 раздела 3 гласит: «Если 1/3 голосов выскажется за раздел, то таковой будет произведен». Право на равную делянку имели все жители независимо от пола и возраста, включая сельских рабочих, проживших в коммуне один год с 14 августа 1792 г. Делянки поступали в собственность и не подлежали отчуждению в течение 10 лет. Правда, закон не перешагнул рамок формального равенства. Не прошло предложение делить землю обратно пропорционально собственности; никаким образом (субсидией, предоставлением инвентаря и т.п.) не облегчались бедняку трудности хозяйственного обзаведения.

Принятием этих законов аграрно-крестьянский вопрос, как он стоял на повестке дня к началу II г. Республики, не был исчерпан до конца.

Учитывая, какие влиятельные слои были задеты, якобинцы ожидали явного и скрытого противодействия и постарались заранее его парализовать. Исполнение закона 17 июля Конвент возложил прямо на низовые ячейки власти - муниципалитеты, минуя все промежуточные административные звенья.

Статья 12 гласила: «Министру внутренних дел поручается разослать настоящий декрет непосредственно муниципалитетам, а на эти последние возлагается обязанность его выполнения без посредства административных учреждений».

августа Конвент обязал министра внутренних дел «точнейшим образом проследить» за быстрой публикацией на местах декретов 10 июня и 17 июля и пригрозил немедленным смещением всем должностным лицам, которые проявят в этом деле небрежность. Закон о продаже эмигрантских владений предусматривал, что в случае, если прокурор-синдик дистрикта откажется приступить по требованию граждан к разделу и распродаже земель эмигрантов, эту операцию должны осуществить (за счет виновного прокурора-синдика) специальные комиссары, назначенные администрацией департамента.

Но якобинские законы даже при условии точного их исполнения не снимали острейшего вопроса о земле. Возвращение и раздел общинного фонда, уступки в области распродажи эмигрантских владений не могли вполне удовлетворить земельных требований малоимущего и неимущего крестьянства.

Знаменитый декрет о полной отмене феодальных повинностей был принят 17 июля 1793 г. Суть его резюмируется в двух первых статьях:

«Статья 1. Все бывшие сеньориальные платежи, цензуальные и феодальные повинности, как постоянные, так и случайные, даже сохраненные декретом 25 августа, отменяются без вознаграждения.

Статья 2. Из действия предыдущей статьи исключаются чисто позе-мельные ренты и платежи, не имеющие феодального характера».

Все феодальные титулы подлежали сожжению; статья 6: «Бывшие сеньоры, февдисты, земельные комиссары, нотариусы и другие владельцы документов, устанавливающих или подтверждающих права, отмененные настоящим декретом или декретами, изданными предыдущими Собраниями, обязаны представить их в трехмесячный срок по опубликовании настоящего декрета в секретариат местного муниципалитета. Документы, представленные до 10-го августа, сжигаются в этот день в присутствии всех граждан и генерального совета коммуны; все остальные документы должны быть сожжены по истечении 3-х месяцев». Хранение их каралось заключением в каторжной тюрьме. В статье 7 сказано: «Лица, уличенные в том, что спрятали, скрыли или утаили подлинники или копии документов, подлежащих сожжению согласно предыдущей статьи, караются 5 годами каторги». Этот декрет завершил конструирование буржуазной поземельной собственности, уничтожив последние остатки чисто феодальных поземельных связей. Закон 17 июля отвечал интересам прежде всего самостоятельных крестьян-собственников.

Далеко не всюду непосредственно после принятия закона 17 июля местные власти осознали всю его революционную последовательность и начали точно проводить в жизнь. Очевидно, на их позиции сказывалось и то, что новый закон прямо задевал интересы некоторых слоев буржуазии. Кое-где даже лица, обязанные уплачивать и выкупать феодальные повинности, не сразу восприняли радикальный смысл закона. Однако во многих деревнях о законе 17 июля знали уже в августе и стали его применять. Крестьяне прекращали платежи, муниципалитеты собирали и готовили к сожжению феодальные документы. Вместе с титулами сжигались другие феодальные символы, грамоты дворянского достоинства и т.п. Нередко жители разводили огонь у подножия «дерева свободы», украшенного патриотическими эмблемами. То, что было недавно правонарушением, актом «жакерии», совершалось теперь публично и в силу закона, иногда при участии командированных в департаменты членов Конвента. Так, 30 брюмера II г. депутаты Кавеньяк и Дартигойт организовали праздник Разума в г. Ош (департ. Жер). На площади был разложен громадный костер, в котором наряду с мощами и деревянными статуями святых и иными предметами культа горели также феодальные титулы бывших сеньоров. «Всю ночь, - доносили депутаты, - продолжалась карманьола вокруг этого философского костра, истребившего сразу столько заблуждений». Глубокое удовлетворение крестьян радикальным декретом о сожжении феодальных документов сеньоров отразилось в письме народного общества коммуны Шамбон (департ. Луаре), посланном в Конвент 5 вантоза II г. «Граждане представители, - говорилось в письме, - вы полностью сокрушили здание феодализма, приказав вашим июльским декретом, чтобы все феодальные титулы были сожжены. Этот декрет наполнил радостью сердца деревенских жителей, так как он уничтожил бремя, которое бесконечно отягощало нашу собственность».

И все-таки, издание декрета 17 июля отнюдь не завершило борьбу за окончательное уничтожение феодализма. Движение крестьян за окончательное уничтожение феодальных прав не принимало теперь таких массовых и насильственных форм, как в 1789-1792 гг. Эпизодические походы против замков и феодальных титулов можно отметить здесь и там весной и даже летом 1793 г. В дальнейшем они прекратились. Да и была ли теперь необходимость в том чтобы крестьяне добивались своих требований силой? Отныне крестьяне имели на своей стороне закон и добивались его строгого проведения в жизнь. В частности, они упорно настаивали на сожжении феодальных документов. Там, где оно по тем или иным причинам задерживалось, они жаловались, хлопотали, требовали уничтожения бумаг. Но наряду с этой борьбой крестьян за точное исполнение закона сразу же обнаружилось стремление влиятельных в местной администрации (отчасти и в центре) кругов затормозить и прямо сорвать его проведение в жизнь.

Причина этого состоит в том, что, отменив безвозмездно все феодальные ренты, в том числе созданные в результате действительной передачи земли, Конвент посягнул не только на интересы бывших дворян и сеньоров, но и на буржуазно-собственническое правосознание вообще, на интересы старой буржуазии, связанной с землевладением, в частности.

Суть дела в следующем. Статья 1 закона 17 июля отменяла безвозмездно «все бывшие сеньориальные платежи, цензуальные и феодальные повинности, как постоянные, так и случайные»; статья 2 сохраняла «чисто поземельные ренты и платежи, не имеющие феодального характера». Но как различить в пестрой массе различных платежей, обременявших французскую землю, ренты «феодальные» и «чисто поземельные»? Вопрос имел кардинальное значение. Вплоть до конца старого порядка была широко распространена практика передачи недвижимости в вечнонаследственное владение или аренду за годовую ренту, вносившуюся иногда деньгами, но чаще долей урожая. А так как сеньориальные связи пронизывали всю систему поземельных отношений и обладание цензом (ценз - названии основного сеньориального платежа) само по себе давало некоторый социальный престиж, множество буржуа-землевладельцев при заключении подобных договоров добавляли к основной сумме ренты ничтожный по размеру символический ценз, обычно сопровождавшийся случайными повинностями. По своей экономической сути такого рода ренты, фактически не отличались от отмененных законом 17 июля феодальных (сеньориальных) платежей. Однако, поскольку получатели их не были сеньорами, не имели фьефов, юридическая теория и практика считала, что эти «поземельные» ренты принципиально отличаются от «феодальных» и не могут быть затронуты отменой последних.

Естественно, что после принятия декрета 17 июля встал вопрос, как быть с этими и им подобными рентами? Ответ зависел от того, какой критерий изберет законодатель при проведении грани между сеньориальными, феодальными (подлежащими отмене) рентами и поземельными (сохраненными). Текст декрета открывал возможность для разных толкований. Между тем требовался ясный и категорический ответ. Понятно, что якобинские законодатели не располагали научным экономическим критерием для определения того, что следует отнести в сферу «феодального». Они должны были исходить из правовых представлений своего времени, согласно которым данная категория рент объявлялась не «феодальной», а «поземельной». 29 флореаля II г. (18 мая 1794 г.) Конвент окончательно истолковал закон 17 июля следующим образом: «Всякая повинность или рента, запятнанная при своем установлении малейшим признаком феодализма, отменена без вознаграждения, каково бы ни было ее наименование». Якобинский Конвент отказался вникать в юридические тонкости, он разом отменил все - и саму ренту, и добавления к ней. Простое употребление феодальных терминов в тексте договора автоматически уничтожало весь договор. Таким образом, в законодательном определении сферы «феодального» Конвент наиболее полно охватил всю сумму тех отношений в аграрном строе, которые являлись феодальными не только по своей юридической природе, будучи следствием сеньории, но и по своей экономической сущности, даже если с точки зрения строго правовой они выступали как результат обычного договора, лишь «запятнанного» феодальной терминологией. Но тем самым он подверг частичной экспроприации целый слой старой буржуазии.год Французской Республики был поистине годом торжества общекрестьянской «жакерии» против сеньориального строя. Эта победа отразилась и в декретировании закона 17 июля, «закона гнева», и в том, что все, напоминавшее феодально-сеньориальный порядок, было беспощадно осуждено не только крестьянским, но и официальным общественным мнением.

То, чего не смогли сделать в течение четырех лет революции Учредительное и Законодательное собрания и жирондистский Конвент, то, за что крестьяне боролись веками, якобинцы осуществили в первые два месяца своего прихода к власти. С революционной смелостью и твердостью они выкорчевывали корни феодализма в сельском хозяйстве и расчистили почву для капиталистического развития. И хотя крестьянство не получило земли в той мере, в какой к ней стремилось, все же оно впервые полностью освободилось от феодальной зависимости и угнетения.

Якобинцы разрешили в кратчайший срок главный вопрос революции - аграрный вопрос. Манфред, писал: «Естественно, что крестьянство, вчера еще колебавшееся между Жирондой и Горой, видя смелость и энергию якобинцев в разрушении и уничтожении феодализма, решительно встало в своей массе на сторону якобинцев. Крестьянство стало отныне мощной опорой якобинской республики в ее борьбе с армиями интервентов. Крестьянин-солдат знал теперь, что, сражаясь за республику - он сражается и за свои личные, кровные интересы».

Общая атмосфера времени сказалась и в том, что якобинская диктатура подняла карающую руку не только на феодальные документы, но и на дворянские замки - разрушение этих «чудовищных памятников феодализма» получило отчасти легальную санкцию. Летом 1793 г. якобинцы подошли к этому вопросу с точки зрения общественной безопасности. 6 августа 1793 г. Конвент в принципе решил, что необходимо разрушить все замки, имевшие укрепления. 19 октября он разрешил своим комиссарам производить разрушение укреплений в замках, принадлежавших частным лицам.

Примечателен тот факт, что саму «жакерию» власти начали рассматривать как похвальный акт патриотизма, гражданского рвения, она окончательно стала не «бунтом», но «святым восстанием». Так именно и выразился во II г. национальный агент Орийакского дистрикта в письме Продовольственной комиссии: «В марте 1792 года имело место святое восстание против аристократов, многие замки утратили свою форму, а содержание погребов было подвергнуто реквизиции несчастными, которые оплатили его своим трудовым потом…». Изменение тона по сравнению с 1789-1792 гг. бросается в глаза: «бунт» стал «святым восстанием», «грабеж» - «реквизицией», разгром замков - лишь «утратой ими своей формы».

Эта общая позиция Конвента оставалась в период якобинской диктатуры неизменной. 2 октября простым декретом о переходе к порядку дня он отверг предложение Законодательного комитета истолковать закон 17 июля в пользу владельцев поземельных рент. 16 вандемьера, подчеркивая важность принятого решения, Конвент постановил, что декрет будет официально опубликован, разослан на места, внесен в официальные регистры судов и администрации. В сущности декрет 2 октября не просто подтвердил, но усилил строгость закона 17 июля. Впоследствии Законодательный комитет характеризовал эти два акта как разные по содержанию законы. 7 вантоза Конвент истолковал закон 17 июля еще более категорически: уничтожаются поземельные ренты, даже созданные в результате уступки земли, если они соединены с цензом и другим признаком сеньории или феодализма. Наконец, 29 флореаля он реагировал на повторную инициативу Законодательного комитета уже упомянутым выше суровым декретом: всякая повинность или рента, запятнанная при своем установлении малейшим признаком феодализма, отменена без вознаграждения, каково бы ни было ее наименование.

Единственное, в чем Конвент согласился уступить, - отсрочка сожжения феодальных документов до составления земельного кадастра (декрет 8 плювиоза II г.). Но сокрытие и хранение феодальных титулов оставалось уголовно наказуемым деянием.

Таковы некоторые характерные черты борьбы, развернувшейся в связи с ликвидацией феодальных повинностей во время якобинской диктатуры. Очевидно, что именно в этом вопросе якобинцы пошли вместе с крестьянами дальше всего, отступили меньше всего, проявили наибольшую стойкость в защите и укреплении занятой позиции постольку, поскольку речь шла о крестьянах-собственниках.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: