Вопрос 3. Графика О. В. Бёрдслея

Графика Бёрдслея - классика модерна. Русский график Николай Кузьмин говорил, что Бердслей отделил свет от тьмы. Для света - белая бумага, для тьмы - черная тушь. И никаких полутонов. Линия приобрела удивительную силу. Началась новая эра графики. Крайняя простота средств: только черное и белое, лист бумаги, перо, флакончик туши. Но там, где он хотел показать свою поразительную «способность стараться», его техника становится похожей на тончайшее кружево: фронтисписы к «Саломее», к «Венере и Тангейзеру», «Вольпоне», сюите «Похищение локона». Созданный им «бердслеевский» тип женской красоты и его утонченные рисунки с причудливой игрой линии и сочетаний пятен черного и белого, несущие отпечаток средневековой европейской миниатюры и японской гравюры стали символом стиля модерн рубежа XIX–XX веков.

В 1892 году Бердслею выпала редкая для молодого неизвестного художника удача: он получил заказ сделать иллюстрации для "Смерти короля Артура" Мелори. С этого издания и с участия в выпусках художественного журнала "Савой" началась его профессиональная деятельность.

Как художник Бердслей первоначально испытал влияние Уильяма Морисса и Берн - Джонса, которого субъективно считал "величайшим художником Европы". Куда важнее стало изучение японских гравюр с гармонией линии и пятна. Глубокое проникновение в традиции японского искусства позволило ему создать удивительный синтез запада и востока в собственных рисунках.

В своем искусстве этот художник всегда оставался самим собой и никогда не подстраивался под модные течения. Скорее, ар-нуво и движение английских декадентов ориентировались, тянулись до его уровня. Именно Бердслей повлиял на формирование изобразительного языка стиля модерн.

Определенная патологичность многих рисунков Бердслея объясняется в какой-то мере тем, что он всегда стоял как бы на краю пропасти: с одной стороны свет жизни, с другой - с другой - бездна небытия. Постоянно балансируя между ними, он хорошо чувствовал их. Бердслей словно жил в своем времени и вне него. Это способствовало отстраненному наблюдению. Рисунки Бердслея заставляли современников буквально цепенеть. Они внушали страх и благоговение. Многим казалось, что рушатся старые представления об искусстве и о мире в целом.

Незадолго до смерти Бердслеем овладела глубокая религиозность, он горько раскаивался в своих эротических работах. Уже прикованный к постели, в письме к Л. Миртесу он обращался с просьбой уничтожить все "неприличные" рисунки и гравюровальные доски к ним.