Алупка, Воронцовский парк

Сегодня многие люди, словно выжатые до последней капли лимоны, устав от сумасшедших ритмов больших городов снова приезжают в Крым в поисках уединения, размеренности и красоты. Вероятно, что Крым для Бунина был своего рода «утраченным раем», одним из прекраснейших уголков родины, дорогим ещё и потому, что с полуостровом было также связано имя любимого им А. Пушкина. Когда Бунин приезжал в Крым, он старался следовать тропами А. Пушкина, повсюду искал его следы и ощущал его присутствие. Особые чувства испытывает писатель к Гурзуфу, ведь именно здесь жил и работал великий поэт. В своем рассказе «Пингвины», созданном в то время, когда Бунин уже жил на чужбине, мы вновь наблюдаем триединство образов: Россия, Крым, Пушкин.

«Началось с того, что мне тридцать лет, – я увидел и почувствовал себя именно в этой счастливой поре; я опять был в России того времени, и сидел в вагоне, ехал почему–то в Гурзуф. Но ведь Пушкин давно умер, и в Гурзуфе теперь мертво, пусто…»

В неопубликованных заметках писатель вспоминает счастливейшее время в своей жизни, когда он приехал в Крым с молодой женой. После посещения Севастополя влюбленные провели одну из самых нежных и страстных ночей в маленькой деревенской гостинице. Безымянный герой заметок мечтает побывать со своей возлюбленной в Гурзуфе, который видится ему маленьким раем. Но ему хочется побывать не в современном Гурзуфе, а Гурзуфе времён А. Пушкина:

«Мне особенно хочется побывать с тобой в Гурзуфе. Прежде, во времена Пушкина, говорили: Юрзуф. Был я там ещё в ранней молодости, ходил на Аю-Даг».

Значительная часть творческого наследия И. Бунина эмиграционных лет – это воспоминания о потерянной родине и о себе там. В «Книге моей жизни» И. Бунин напишет:

«Тысячи вёрст отделяют великий город, где мне суждено писать эти строки, от тех русских полей, где я родился и рос. И обычно у меня такое чувство, что поля эти где–то бесконечно далеко, а дни, которые считаются моими первыми днями, были бесконечно давно. Но стоит мне хотя немного напрячь мысль, как время и пространство начинает таять, сокращаться. И так ведь и было всегда. Не раз испытал я нечто поистине чудесное. Не раз случалось: я возвращаюсь из какого-нибудь далёкого путешествия, возвращаюсь в те степи, на те дороги, где я некогда был ребёнком, мальчиком, – и вдруг, взглянув кругом, чувствую, что долгих и многих лет, прожитых мною, как не бывало. Я чувствую, что это совсем не воспоминание прошлого: нет, просто я опять прежний, опять в том же самом отношении к этим полям и дорогам, к этому полевому воз- духу, к этому тамбовскому небу, в том же самом восприятии и их и всего мира, как это было вот здесь, вот на этом просёлке в дни моего детства, отрочества… Нет слов передать всю боль и радость этих минут, всё горькое счастье, всю печаль и нежность их! В такие минуты не раз думал я: каждый цвет, каждый запах, каждый миг того, чем я жил здесь некогда, оставляли, отпечатлевали свой несказанно таинственный след».

Париж или Грасс – в сердце Бунина всегда живут воспоминания о такой далекой и близкой родине. Когда писатель обращается к своим воспоминаниям, он словно стирает время и пространство, ощущает себя «прежним», чувствует и видит себя там, среди русских дорог и полей, ощущая «всю боль и радость этих минут, всё их и горькое и такое недолгое счастье, всю печаль и нежность их. В одном из дневников есть запись, которую Бунин сделал в Париже в мае 1921 года, через год после того, как покинул родину:

«Страшна жизнь! Сон, дикий сон! Давно ли всё это было – сила, богатство, полнота жизни – и всё это было наше, наш дом, Россия! Полтава, городской сад. Екатеринослав, Севастополь, залив, Графская пристань, блестящие морские офицеры и матросы, длинная шлюпка в десять гребцов… Сибирь, Москва, меха, драго- ценности, сибирский экспресс, монастыри, соборы, Астрахань, Баку… И всему конец! И всё это было ведь и моя жизнь! И вот ничего, и даже последних родных никогда не увидишь! А, собственно, я и не заметил как следует, как погибла моя жизнь… Впрочем, в этом-то и милость Божия…»

Севастополь – первый город, который Бунин увидит в Крыму и который произведет на него неизгладимое впечатление. Сюда он приехал, чтобы встретиться с героическим прошлым отца, участником Крымской войны. Но здесь он не увидел того, что надеялся увидеть. Спустя много лет он опишет это своё первое путешествие в романе «Жизнь Арсеньева».

«Но где же было то, за чем как будто ехал я? Не оказалось в Севастополе ни разбитых пушками домов, ни тишины, ни запустения – ничего от дней отца…»

Но другой Севастополь, «вновь отстроенный, белый, нарядный и жаркий, с просторными извозчичьими колясками под белыми навесами, с караимской и греческой толпой на улицах, осенённых светлой зеленью южной акации, с великолепными табачными магазинами, с памятником сутулому Нахимову на площади возле лестницы, ведущей к Графской пристани, к зелёной морской воде со стоящими на ней броненосцами» буквально восхитил И. Бунина. В парижском архиве также сохранились воспоминания писателя о Севастополе, который он посетил во время свадебного путешествия с А. Цакни:

«Белый, весёлый, со светлой зеленью Севастополь. Завтрак в гостинице на мысу у моря. Бычки. Зелёнки. Сон. Выехали перед вечером, наняв до Ялты парного извозчика под белым зонтом».

Севастополь

В рассказе «Пыль» герой И. Бунина, как и сам писатель, вспоминает «серо–сиреневые горы, белый город в кипарисах, нарядных людей, зелёные морские волны, длинными складками, идущими на гравий, их летний атласный шум, тяжесть, блеск и кипень…» В эмиграции И. Бунин тоскует не только по Севастополю, но и по Ялте, Бахчисараю, Гурзуфу, Мисхору. И все эти воспоминания наполнены чистой любовью к крымской земле. Бунин воспринимал Крым, как «волшебный» и «сказочный» край ещё задолго до своей эмиграции. И всякий раз, покидая полуостров, писателю всё время хотелось поскорее туда вернуться. Неудивительно, что эти же чувства испытывают и герои его произведений. Герой рассказа «В августе» тоскует об уехавшей любимой, которой он так и не успел рассказать о своей любви. Но всю душу героя «тянуло к югу, за долину, в ту сторону, куда уехала она…»

Ялта

В черновом варианте рассказа «Митина любовь» есть строки, которые подтверждают, что именно в Мисхоре мечтал побывать Митя со своей возлюбленной:

«…его охватывали страстные мечты о встрече с Катей в Крыму, о Мисхоре, который он хорошо представлял себе, так как в отрочестве был в Крыму два раза. Боже мой, боже мой, неужели никогда не дождётся он этого жгучего полдня, роз и лавров, моря, горящего синим пламенем между кипарисами! Неужели бог лишит его этого счастья…»

Крым всегда был для И. Бунина местом необыкновенным, райским, где хотелось уединиться со своей возлюбленной и самому писателю, приехавшему в свой медовый месяц именно в Крым, и героям его произведений, и куда всё время хотелось вернуться, чтобы снова обретать этот рай. Герой романа «Жизнь Арсеньева», возвращаясь по железной дороге из Крыма, глядел на «литые колёса», «тормоза и рессоры, – и видел уже только одно: то, что всё это густо покрыто белой пылью, волшебной пылью долгого пути с юга, из Крыма». Герою И. Бунина даже дорожная пыль на «пути с юга» кажется «волшебной». Или этот герой и есть он сам...