Что нужно понимать под знанием науки и знанием философии?

Когда говорят о знании науки и знании философии, нередко не принимают во внимание, что знание знанию рознь. Знать ту или иную науку можно по-разному. Человек, например, может обладать довольно большим объемом знаний в той или иной области. Но это знание, если оно лишь расширяет его кругозор, позволяет ориентироваться в этой области, грамотно вести беседы на данные темы, но не больше, может быть названо любительским, или эрудитским. Иногда его характеризуют как дилетантское. Но, скорее всего, о дилетантизме можно говорить лишь в том случае, когда человек, обладающий подобным знанием, считает себя специалистом в данной области и пытается учить профессионалов.

Другой уровень - человек не просто знаком с той или иной наукой, но постоянное использует это знание в своей профессиональной деятельности, например преподает данную науку в школе. при этом сам он исследовательской работы в данной области не ведет. Он пользуется уже добытыми, готовыми знаниями. Это профессионально-практическое, прагматическое знание. Таким может быть знание не только преподавателей, но и определенной категорий научных работников.

С более высокой формой знания науки мы сталкиваемся, когда человек занимается получением новых результатов в данной области. Здесь существует несколько градаций. Одна форма научных поисков - решение частных задач в рамках в принципе уже познанного. Такого рода деятельность ученых неплохо описана постпозитивистом Томасом Сэмюэлем Куном (1922-1996) в книге «Структура научных революций» (1970). Последний считает такую деятельность характерной для нормальной науки, каковой она, по его мнению, является в периоды между научными революциями[38]. Скорее всего, эту форму знания можно считать несколько продвинутым профессионально-прагматическим знанием.

Переход на еще более высокий уровень.происходит, когда ученые решают еще никем не решенные проблемы, когда происходит прорыв в область еще неизвестного науке, когда делаются открытия. Но и здесь есть определенные различия.

Одно дело - открытие новых явлений. Другое - более глубокое проникновение в сущность явлений, которое совершается путем либо дальнейшей разработки и уточнения уже существующих теорий, либо - что, несомненно, представляет собой более крупный шаг вперед - путем создания новых теорий.

Но во всех этих случаях мы имеем дело с более высокой формой знания науки - с профессиональным, творческо-исследовательским ее знанием.

Говоря об ученых-профессионалах, крупнейший физик-теоретик академик Леонид Исаакович Мандельштам (1879-1944) писал: «Есть две ступени понимания. Первая, когда вы изучили какой-нибудь вопрос и как будто знаете все, но вы еще не можете самостоятельно ответить на новый вопрос, относящийся к изучаемой области, и вторая ступень понимания, когда появляется общая картина, ясное понимание всех связей. Такие вопросы, на которые нельзя ответить, пока это и второй ступени понимания нет, мы называем парадоксами. Разбор подобных парадоксов очень полезен для достижения такого полного понимания»[39].

Все настоящие ученые так или иначе осознавали качественное различие между эрудитским и профессиональным знанием науки, но мало кто из них писал об этом. Один из немногих - американекий физик и одновременно блестящий популяризатор этой науки Эрик Роджерс - автор великолепной книги «Физика для пытливых умов» (в русском переводе ей дано несколько иное название: «Физика для любознательных»).

Как пишет Роджерс, внешне трудно отличить эрудитекое знание от профессионального. Каждый человек способен получить знания в той области, в которой он не является профессионалом, и внешне эти знания могут даже быть более обширными, чем у специалистов. «Неученыи может купить маленькую книгу, в которой сообщаются "все законы физики", - он может даже пересчитать наиболее важные из них на пальцах двух рук. Профессиональный физик знает законов не больше – он может помнить даже меньшее число законов, поскольку он полагается на книги, которые напомнят то, что потребуется ему, но он держит в уме два обширных комментария к фактам, законам, принципам физики... два комментария, которые являются продуктом его образования, опыта и размышлений»[40]. «Он, - продолжает автор, - знает ограниченность каждого факта или закона, пределы его применимости, смысл его терминов. Он имеет широкое представление о его связях с реальным материалом. Такое знание образует то, что мы называем "маленькой черной записной книжкой в кармане ученого", символ богатого опыта, имеющегося у ученого и отличающего его от осведомленного непрофессионала, который может цитировать законы, но не умеет надежно их использовать»[41]. Кроме этой «записной книжки» профессионал обладает еще одной, объем которой неограничен. Это - теория[42].

Знание науки есть прежде всего знание научных теорий.

А знать их можно опять-таки по-разному. Многие специалисты по так называемой философии науки, прежде всего неопозитивисты, рассматривают теорию как совокупность, в лучшем случае как систему суждений, высказываний. С их точки зрения, знание теории - это знание определенного набора положений, содержащихся в этих высказываниях. Такое знание доступно и непрофессионалу. Но такое знание не есть подлинное знание теории. Оно является знанием не реальным, а формальным.

В действительности, вопреки мнению большинства нынешних специалистов по «философии науки», теория никогда не является ни суммой, ни даже системой суждений. Она есть целостная система понятий, целостная система идей, которая лишь выражается в совокупности суждений. Поэтому знание этих суждений, взятое само по себе, не дает подлинного знания теории. Чтобы адекватно знать теорию, нужно ее усвоить, иначе говоря, сделать ее своей[43]. А единственный путь, ведущий к этому, - создание в своем сознании на материале суждений, выражающих теорию, точно такой же системы понятий, которая была первоначально создана в уме ее творца. Творческим является процесс не только первоначального создания теории, но и ее усвоения другими учеными. И во втором случае происходит создание теории. Но в отличие от первого, когда теория создавалась не только для данного человека, но и для науки в целом, во втором теория создается только для одного конкретного ученого. В первом случае мы имеем дело с первичным созданием теории, во втором - с ее вторичным созданием, воссозданием. Творческим является знание не только создателей теории и е разработчиков, но и тех ученых, которые ее усвоили, даже если они в дальнейшем не внесли в нее никаких уточнений и изменений, тем более не создали никакой новой теории. Все они способны к теоретическому мышлению. Все они не просто знают науку, но понимают ее. Только такое - творческое - знание является научным знанием в полном и точном смысле. Только люди, обладающие им, являются подлинными специалистами в данной научной области.

Первичное и вторичное созидания теории тесно связаны. Вторичное создание является почвой, на котором только и возможно первичное творчество. Не каждый, кто способен к вторичному творчеству (воссозданию) теории, обязательно способен и к первичному творчеству, но создать новую теорию может только тот, кто в совершенстве способен усваивать теории, созданные другими.

Воссоздать уже существующую теорию, разумеется, легче, чем создать новую, но, тем не менее, для этого нужно, во-первых, обладать определенными способностями к теоретическому мышлению, во-вторых, приложить немало труда. Не все люди обладают такими качествами, не всем под силу такой умственный труд. Но это не закрывает им путь к научной деятельности. В науке кроме теоретического уровня существует еще эмпирический. Для наблюдений и даже экспериментов во многих случаях вполне достаточно знания отдельных положений теории.

До сих пор речь шла (если отвлечься от эрудитов) о знании профессионалами своей собственной науки. Но теперь все чаще и чаще случается, Что специалисту для успешной работы в области своей науки необходимо знание в области другой конкретной науки или даже нескольких. Это знание может быть как прагматическим, так и творческим. Но это творческие знание иной науки чаще проявляется не столько в разработке, тем более создании теорий данной, второй для ученого науки, сколько в использовании этого знания для творчества в области своей собственной науки. Конечно, бывает, что специалист в области одной науки делает открытия в другой. Но это встречается не так уж часто.

Обращаясь к философии, тоже можно выделить большее или меньшее знакомство с ней, любительское, или эрудитское, знание. Кроме эрудитов, которые ограничиваются лишь знанием о тех или иных философских системах, существуют люди, которые работают в области философии и считают себя философами. Здесь не имеет смысла особо выделять людей, которые преподают философию. Данная дисциплина изучается в основном в высших учебных заведениях, а вузовские преподаватели философии, в принципе, должны не только учить студентов, но и заниматься разработкой проблем философии. Как уже отмечалось, у философии в отличие от конкретных наук нет эмпирического уровня, единственный ее уровень - теоретический. Определенное исключение - специалисты по истории философии. Так как «чистые» философы не занимаются и не могут заниматься ни поисками единичных фактов, ни их обобщением, то работать в области философии означает только одно - создавать работы, посвященные философским проблемам.

И в применении к философии тоже в какой-то степени можно проводить различия между теми работниками, которые ограничиваются использованием уже добытого, готового знания, и теми, кто добывает новое знание. Но именно только в какой-то степени. В силу существенного отличия философии от конкретных наук полного подобия здесь нет. Данное отличие отнюдь не сводится лишь к тому, что у философий: нет собственного эмпирического уровня исследования, а существует только теоретический. Сама философская теория значительно отличается от научной.

Научная теория, несомненно, является умозрением, но таким, которое имеет под собой непосредственную Эмпирическую базу. Философская теория не имеет под собой такой основы. Поэтому она есть не просто умозрение, но, если можно так выразиться, умозрение в квадрате, сверхумозрение. Подлинное знание философской теории, так же как и научной, предполагает ее усвоение, то есть воссоздание ее в уме изучающего. Но воссоздание философской теории имеет свои особенности, отличающие его от усвоения научной теории. Ученому, усваивающему научную теорию, нет необходимости заново решать вопросы, ответы на которые даны в теории. Он должен просто понять предлагаемое в теории решение научных проблем.

Иное дело - философ, стремящийся усвоить философию.

Он должен не просто понять предлагаемые решения философских проблем, а, опираясь на материал, накопленный в ходе исторического развития философской мысли, заново, самостоятельно решить для себя все эти проблемы. Эти решения не обязательно должны быть совершенно новыми. Они могут совпадать с уже предлагавшимися до него. Но, тем не менее, они не должны быть просто заимствованы, а должны являться его собственными решениями. Работа эта очень трудна. Она требует способности к теоретическому мышлению, которое может быть только самостоятельным, умения теоретически мыслить и огромных умственных усилий. И только о том, кто это сумел сделать, можно сказать, что он творчески знает философию, является подлинным специалистом в этой области человеческого знания, философом в точном смысле этого слова. Иначе говоря, каждый настоящий философ должен создать свою собственную философскую систему. Эта система может частично или даже почти полностью совпадать с одной из уже существующих, но тем не менее она должна быть собственным творением данного человека.

Как уже указывалось, отсутствие способности к самостоятельному теоретическому мышлению, неумение теоретически мыслить не закрывают дорогу в науку. Люди, не обладающие творческим знанием науки, могут, причем иногда даже вполне успешно, заниматься научным исследованием: наблюдать, измерять, вычислять, экспериментировать, подвергать факты первичной обработке, превращать из единичных в общие. Для этого достаточно простого знания основных положений научной теории. Люди, у которых знание науки носит прагматический характер, вполне могут быть научными работниками в области той или иной конкретной науки.

В сфере философии, где нет эмпирического уровня, это невозможно. Люди, не обладающие творческим знанием философии и неспособные по тем или иным причинами его обрести, заведомо не могут заниматься философским исследованием.

К науке философии, то есть философии как науке, они отношения не имеют, и в этом смысле философами не являются, даже если преподают философию, работают в философских научных учреждениях, пишут о философских проблемах. Это, если можно так выразиться, философоведы, или, короче, филосоведы.

В одном из предшествующих разделов шла речь о парафилософии и лжефилософии. Лжефилософы вообще не могут быть названы даже филосоведами. Только филосоведами, но ни в коей мере не философами, являются представители. всех без исключения парафилософских систем. Филосоведами являются сторонники всех устаревших философских систем, даже тех, которые в свое время были научно-философскими.

К филосоведам относятся и люди, которые не просто объявляют, но искренне считают себя поборниками философских систем, и сейчас являющихся научными, но при всем этом лишенные творческого знания философии. Характеристика тех или иных людей как филосоведов не означает отрицание наличия у них знаний о философии. Некоторые из них действительно являются полными невежами в этой области, в чем можно легко убедиться при знакомстве с нашей (и не только нашей) литературой, посвященной философии (см. VI.4.2)[44]. Но есть и такие филосоведы, которые обладают определенным, иногда даже значительным запасом знания философии, но это знание не носит творческого характера. Ими не усвоена ни одна научная философская теория. Их знание сводится к знакомству с наборами тех или иных положений иногда даже значительного числа философских теорий. Такое знание философии, в отличие от творческого философского знания, можно назвать филосоведческим, или прагматическифилософским, знанием. Прагматическим оно является в том смысле, что позволяет этим людям зарабатывать себе на жизнь.

Филосоведы, с одной стороны, не занимаются философским исследованием, с другой - в большинстве своем искренне считают себя настоящими философами. В силу этого у них всегда существует нередко четко не осознаваемое, подспудное убеждение, что философия в принципе не занимается исследованием, то есть не является наукой. Именно это и создает почву для сознательного выдвижения и защиты тезиса о том, что философия никогда не была, не является и никогда не будет наукой. Но чаще всего только почву. В большинстве случаев для прямого провозглашения и отстаивания такого понимания философии нужно действие иных причин, причем находящихся за пределами сферы философии.

Если теперь вернуться к А. Л. Никифорову, то, ознакомившись с его сочинениями, нетрудно убедиться, что в данном случае мы имеем дело с типичным филосоведом. У него никогда не было собственных философских взглядов. Довольно рано усомнившись в верности марксистской философии, он обратился к последним системам западной философии. Здесь он поступал так, как когда-то действовал герой одной из поэм великого русского поэта Николая Алексеевича Некрасова (1821-1877/78):

 

Что ему книга последняя скажет,
То на душе его сверху и ляжет:
Верить, не верить - ему все равно,
Лишь бы доказано было умно!
Сам на душе ничего не имеет,
Что вчера сжал, то сегодня и сеет;
Нынче не знает, что завтра сожнет,
Только, наверное, сеять пойдет[45].

«Мы, - пишет А. Л. Никифоров, - работавшие в данной области ("философии науки". - Ю. С.), поочередно увлекались то логическим позитивизмом, то становились попперианцами, то сторонниками Томаса Куна или Имре Лакатоша»[46]. У этого автора нет ни одного самостоятельного исследования. Его сочинения - пересказ и комментирование работ его бывших и нынешних кумиров. Отсюда и его глубокая уверенность в том, что философия никогда не была и не является наукой. В этом же его убеждало и наблюдение за работой коллег по Институту философии РАН. Они тоже (по крайней мере в большинстве своем) никогда не занимались никакими исследованиями, не делали никаких открытий. Вот как рисует А. Л. Никифоров деятельность работников его родного академического учреждения: «Формулируют тему или проблему, скажем: выяснить в чем сущность "добра", что такое "свобода", какова природа научной рациональности и т. п. Отпускают деньги и ожидают получение соответствующего "результата"»[47]. «По-видимому, - уточняет он, - каждый философ понимает, что ничего интересного таким образом получить нельзя. В итоге появляется очередная бесцветная, скучная книга, часто не имеющая никакого отношения ни к науке, ни к философии»[48].

И таково положение дел не только в Институте философии. «По-видимому, - пишет А. Л. Никифоров, - многие из нас, посмотрев на длинный список работ, написанных и опубликованных за 10-20-30 лет деятельности в области философии, с огорчением обнаружат, как мало в этом списке статей, тем более - книг, которые были написаны на новую для нас тему, написанных под влиянием внутреннего интереса, в которые была бы вложена частичка ума и сердца, и как много статей, написанных на заказ, на давно известную и основательно надоевшую ему тему, на чужой вкус и стандарт. Работы первого рода можно назвать "первичными", или если угодно "творческими", работы иного рода "вторичными"... Вторичная работа побуждается не внутренним личным интересом, а внешними обстоятельствами. Действительно, часто мы пишем не потому, что нам интересно было размышлять над некоторой проблемой или овладеть новой для нас темой, не потому, что в душе выросло непреодолимое желание высказаться, а потому, что это требуется, скажем планом, что есть надежда на получение гонорара, что нужно защитить диссертацию и необходимы какие-то публикации. Ясно, что такая работа над уже известной или неинтересной для нас темой не может доставить большого удовольствия и чаще всего оказывается утомительным, скучным занятием»[49].

Надо отдать должное А. Л. Никифорову: он не только дает достаточно яркую картину и деятельности, и результатов деятельности филосоведов, но и позволяет понять цели их деятельности - поисками чего они занимаются. Они заняты поисками не истины, как это делают настоящие ученые и философы, а гонораров, хороших заработков, ученых степеней, хлебных должностей, короче говоря, хорошей кормушки.

Однако согласиться со всем сказанным А. Л. Никифоровым вряд ли возможно. Те работы, которые он называет вторичными, бесспорно, сочинения не философские, а филосоведческие. Но далеко не все работы, которые он именует первичными, творческими, обязательно являются философскими. Для того чтобы работа стала философской, совершенно недостаточно, чтобы тема была интересна для автора, мало, чтобы автор вложил в нее частичку своего ума и сердца. Важно, какой именно ум в нее вложен. Специфика подлинно философской работы в том, что она представляет собой научное исследование в широком смысле слова, то есть поиски истины, и его результат - нахождение истины. В ней должен присутствовать не просто ум, а самостоятельное теоретическое мышление. Если всего этого нет, то перед нами пусть даже написанное от души, но тем не менее филосоведческое сочинение.

Я вполне, например, могу допустить, что статьи и книги А. Л. Никифорова, в которых предпринята попытка доказать, что философия никогда не была и никогда не станет наукой, написаны с душевным жаром. Но это нисколько не мешает им быть чисто филосоведческими, и в этом смысле, пользуясь терминами самого А. Л. Никифорова, не первичными, а вторичными. В этих работах не только отсутствует самостоятельное теоретическое мышление, но часто не хватает даже элементарной логики. Как уже было по казан о выше, наш автор на каждом шагу противоречит самому себе и совершенно не замечает этого.

Да и в тезисе, который А. Л. Никифоров пытается в этих сочинениях обосновать, нет ничего нового, оригинального. Его задолго до А. Л. Никифорова выдвигал, как мы уже знаем, Н. А. Бердяев, и не только он. Данную точку зрения отстаивали все бывшие и нынешние кумиры нашего автора: Р. Карнап, К. Поппер, Т. Кун, П. Фейерабенд и др. «... Философия, - без всяких обиняков писал, например, Мориц Шлик (1882-1936), ­ не является системой предложений, не является наукой»[50].

В этой связи нельзя не отметить, что А. Л. Никифоров в своей попытке лишить философию статуса науки исходит не только из высказываний этих авторитетов, но и из реальных результатов их деятельности в области философии. Он, например, считает К. Поппера одним из крупнейших философов ХХ в.

Но вот что мы читаем в тезисах доклада А. Л. Никифорова на IV Российском философском конгрессе (май 2005 г.): «В прошлом, 2004 г., исполнилось 10 лет со дня смерти достаточно крупного философа ХХ столетия К. Поппера. Все его основные труды переведены на русский язык, и отечественные философы хорошо знакомы с результатами его творческой деятельности. По-видимому, по силе интеллекта Поппер едва ли уступал многим нобелевским лауреатам. Но что осталось в философии от его идей и концепций? Увы, строго говоря, ничего. И в этом нетрудно убедиться. По собственному признанию Поппера, важнейшей философской проблемой для него была проблема демаркации. Для ее решения он предложил принцип фальсифицируемости. Однако оказалось, что фальсификационизм столь же неспособен отделить науку от ненауки, как и раскритикованный им джастификационизм. Поппер с гордостью заявлял, что решил старую проблему оправдания индукции. В чем же состояло его решение? В том, что он отверг существование индукции как метода познания. Ясно, что это решение никем не было принято. Модель развития и роста научного познания, сформулированная Поппером, тоже была подвергнута критике и отброшена, ибо совершенно не отвечала на вопрос, на который была призвана ответить: как возрастает научное знание? Однако все попытки придать ей точную формулировку окончились неудачей, и постепенно она была отброшена. И его истолкование знания, и его концепция трех миров, и его учение о предрасположенностях - все осталось в прошлом и ныне уже не вызывает никакого интереса»[51].

А. Л. Никифоров совершенно прав в своей оценке итогов деятельности К. Поппера. Тот, действительно, ничего не внес в философию. Но он совершенно не прав, когда рассматривает факт творческого бесплодия К. Поппера в качестве неопровержимого подтверждения своего взгляда на философию. Логика его предельно проста: «Творчество ученого, - пишет он, - оставляет науке результаты, которые включаются в совокупность научного знания и наследуются новыми поколениями ученых. М. Планк оставил физикам квант действия, А. Эйнштейн.- теорию относительности, И. П. Павлов оставил физиологам учение об условных рефлексах... Я говорю о крупных достижениях, но и самый скромный ученый все-таки вносит в копилку научного знания какой-то собственный вклад, который достаточно долго сохраняется»[52]. К. Поппер же - крупнейший философ - не оставил после себя ничего. Значит, он - не ученый, а философия - не наука. В действительности же из приведенного А. Л. Никифоровым факта следует лишь, что К. Поппер не был исследователем, ученым, а созданное им учение не относится к науке философии. И никак не более.

Но кроме филосоведов существуют и философы, открытия которых, как и открытия специалистов в области конкретных наук, навсегда вошли в сокровищницу знания человечества.

И наблюдения за деятельностью своей и коллег по философскому цеху, и влияние западных авторитетов и осознание их полного творческого бесплодия в области философии, несомненно, способствовали оформлению у А. Л. Никифорова рассмотренного выше взгляда на философию. Но не нужно сбрасывать со счетов воздействие еще одной причины. Этот фактор - накат клерикализма, начавшийся в нашей стране еще в годы перестройки и достигший апогея в наши дни, когда внедрением религии в жизнь общества активно занимается государство. Для религии нужно расчищать дорогу. Выполняя этот социальный заказ, А. Л. Никифоров, как и многие другие отечественные филосоведы, пытается поднять статус религиозных учений до статуса философских концепций.

Как заявляет он, мы в принципе не можем установить ни истинность, ни ложность как философских утверждений, так и религиозных догматов[53]. А в другой его работе мы читаем: «Человечество знает три основные ценности: истину, добро и красоту. Им соответствуют три важнейшие сферы духовной деятельности: наука, которая занимается поисками истины; религия, которая учит нас добру; и искусство, которое стремится выразить прекрасное» [54].

В своей попытке угодить попам А. Л. Никифоров явно перестарался. Видеть суть религии в том, что она учит добру, значит вообще не иметь ни малейшего представления о реальной религии и ее истинной роли в истории человечества.

Читал ли А. Л. Никифоров, например, Библию, а если читал, то неужели он не заметил множества содержащихся в ней призывов к беспощадному истреблению целых народов? Достаточно привести наказ Бога, переданный через Самуила царю Саулу: «Теперь иди и порази Амалика (амаликитян. - Ю. С.) и истреби все, что у него; и не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца...»[55].

Ведь недаром же Ветхий Завет своей кровожадностью вызывал у многих мыслителей отвращение. И религия никогда не ограничивалась одними только призывами. Неужели нашему автору неизвестна неутомимая деятельность по насаждению добра, которой на протяжении многих веков с рвением занималась святая инквизиция?

В заключение раздела остановлюсь на выводе, который могут сделать некоторые читатели на основании всего сказанного. Если даже не все люди, которые работают в области философии и считают себя философами, способны овладеть философией, приобрести творческое знание философии, то что же тогда остается делать тем, кто занят в других областях знания?

Получается, что философия навсегда останется для них тайной за семью печатями. Вывод этот совершенно неверен. Филосоведьi не обладают творческим знанием ни философии, ни других наук. Но значительная часть людей, занятых в других областях, обладают творческим знанием своих научных дисциплин. Именно они и нуждаются в подлинном знании философии и имеют возможность приобрести его. Творческое знание своей конкретной науки открывает специалисту-ученому дорогу к творческому познанию и философии. Как правило, это познание философии у специалистов в области конкретных наук проявляется не в разработке и создании ими философских учений, а в использовании философии для решения проблем этих наук, а такое использование может быть только творческим. Заучивание философских формул ничего для специалиста в области конкретной науки дать не может, разве только навредит. Таким образом, существует и может существовать такое творческое знание философии, которое не является профессиональным.