II. Главные литературные источники о борьбе политических группировок в Аттике VI в. до н. э

Обзор взглядов историков нового времени на политические группировки в Афинах после реформ Солона свидетельствует, что если на развитие этих взглядов и оказывали решающее влияние общие исторические воззрения того или иного автора, его политическая направленность и пр., то вместе с тем многое определялось и особенностями источников. В этом отношении открытие «Афинской политии» сыграло большую роль. Переходя теперь к характеристике состояния главных литературных источников, повествующих о борьбе в Аттике VI в. до н. э., мы считаем целесообразным начать ее с разбора известий автора, наиболее близко стоявшего к событиям VI в.,— Геродота. Его сообщение о борьбе партий необходимо изучать в связи с общим ходом мысли автора, в связи с тем, что предшествует этому сообщению и что за ним следует.

Содержание «Истории» Геродота чрезвычайно разнообразно: мы встречаем у него то поэтические легенды, то остроумные «милетские» новеллы, то этнографические экскурсы или наукообразные описания «удивительных» обычаев и нравов различных народов, то изложение событий политической и военной истории, то, наконец (и притом в большой мере), оракулы, предзнаменования — чудесное обнаружение действия божественной силы в скоропреходящей жизни смертных, неспособных обычно постичь и предвидеть ожидающую их судьбу 68.

Известие о положении афинского народа под властью тирана и о борьбе партий, предшествовавшей установлению этой власти, вставлено в рассказ о судьбах Лидийского царства. Это — вовсе не случайный отход от главной линии повествования, не сообщение, высказанное

68 О разных стилях и элементах повествования Геродота см. А. Доватур. Повествовательный и научный стиль Геродота. Изд. ЛГУ, 1957; см. также W. Aly. Formprobleme der frühen griechischen Prosa. Leipzig, 1929, стр 44 сл., 63 сл.

42

мимоходом, но одно из выражений общего замысла автора дать историю Креза и Кира, Камбиза и Дария в связи с отношениями Востока и Эллады, обрисовать, как складывались эти отношения до начала решающей борьбы греческих полисов с великой Персидской державой 69. Крез первый из варваров, «которых мы знаем», одних из эллинов покорил, чтобы они вносили дань, а других сделал своими друзьями (Her., I, G). Из 94 глав истории Лидии (вместе с общим введением) в 54 главах говорится об эллинах и их взаимоотношениях с Лидией, персами и финикиянами (о состоянии эллинских государств, их взаимоотношениях с Крезом или его предшественниками, о дельфийском оракуле и пр.)70.

Интересующее нас известие о политических группировках находится в одной из глав (гл. 56—70), содержащих характеристику положения в двух наиболее могущественных греческих государствах — Афинах и Спарте. Рамками этой характеристики служит рассказ о том, как Крез запрашивал дельфийскую пифию (гл. 53—55), и о том, как он не понял значения ее ответа и начал войну с персами (гл. 71). Иначе говоря, это часть «рассказа о Крезе» 71, охватывающего главы 6—91 первой книги.

К сожалению, Хельман, посвятивший свою работу изучению этой «истории Креза», проходит, можно сказать, мимо интересующих нас глав72. И это понятно, учитывая задачу, которую ставил перед собою немецкий исследователь. Мысль о невозможности для человека избежать того, что определило ему божество (мотив αδύνατον άποφυγεΐν), о призрачности планов и надежд смертного и является той идеей, которая связывает в нечто единое весь рассказ о судьбе лидийского царя 73. Главные части этого рассказа — эпизоды «Солон и Крез», «Адраст и Крез», «Падение Креза». Главы об

69 См. F. Jасоby. Herodotos.— RE, SB. II, стб. 334 сл.
70 Точнее: из глав 1—94 в 16 главах говорится только о греческих племенах и государствах, в 38 — об их взаимоотношениях с Лидией (войны, связи с Дельфами, Солон), персами и финикиянами и в 40 — речь идет только о восточных областях.
71 Kroisos-Logos. Ср. F. Hellmann. Herodotos Kroisos-Logos. Berlin, 1934.
72 F. Hellmann. Указ. соч., стр. 74—75.
73 Там же, стр. 69.

43

Аттике и Спарте (гл. 56—70) входят в состав более обширного целого, объединяемого мотивом «надежды» (гл. 46— 85), который выступает здесь 15 раз 74. Однако этот мотив в главах 56—70 обнаружить нельзя. Поэтому в изложении Хельмана они как бы выпадают из этого целого, и он ограничивается кратким замечанием, что между двумя соотносительными сценами (Her., I, 55 и 71) стоит известие о попытках Креза выяснить, кто же самый могущественный из эллинов 75. Нам кажется, что все это указывает на известную односторонность той точки зрения, с которой Хельман рассматривает труд Геродота. Он прав, возражая Якоби, указывая, что нельзя оценивать метод Геродота в свете современных понятий, и выдвигая мысль о значении религиозного начала в этом труде 76. Идея αδύνατον ’αποφυγειν действительно проходит через всю «Историю», отражается во многих впечатляющих эпизодах, хотя и не исчерпывает задачи, которую ставил перед собою «отец истории». Хельман прав, хотя только до некоторой степени, протестуя вместе с Регенбогеном 77 против преувеличения значения политических интересов и политических симпатий греческого историка для возникновения его произведения. Но все же единство этого произведения обусловливается не только религиозной идеей неизбежности судьбы, определенной высшими силами, но прежде всего темой труда.

Прооймий намечает основные задачи автора: «Нижеследующие изыскания Геродот Галикарнасец представляет для того, чтобы от времени не изгладились из нашей памяти деяния людей, а также чтобы не стали безвестными великие и достойные удивления подвиги, исполненные частью греками, частью варварами, особенно же и для того, чтобы не была забыта причина, по которой возникла между ними война» (перевод Ф. Мищенко) ('Ηροδότου άλ'καρνησσέως ίστοριης άπόδεςίζ ήδε, ώς μήτε τα γενόμενα έξ άνθ-ρώπ'ίον τώ ypôvto έςίτηλα γένηται, μήτε εργα μεγάλα τε καί θωμαστά, τα μέν '“Έλλησι τα δε βαρβάροισι άποδεχθέντα, άκλεέα γένηται, τά τε άλλα και δί5 ην αίτίην έπολέμησαν άλλήλοισι)*

74 Там же.
75 Там же, стр. 75.
76 Там же, стр. 1—14.
77 См. О. Regenbogen. Ilerodot und sein Werk. Ein Versuch.— «Antike», 1930, стр. 202.

44

Считать (как это делает Ф. Фоке) 78, что последние слова проопмия были прибавлены позднее и не имеют основного значения для формулировки темы, едва ли возможно. Ведь и во втором члене этой формулировки, где говорится о «великих и удивительных» деяниях 79, автор счел нужным прибавить: τα μέν ‘Έλλησι, τα δέ βαρβάροισ-.. Разумеется, было бы слишком узко понимать тему Геродота лишь как задачу изложить причину [вернее, вину (αίτίην)] войны: эта причина станет понятна только в том случае, если представить себе развитие как мирных, так и враждебных отношений между эллинами и варварами. Перед умственным взором Геродота лежал необъятный мир Востока и Эллады во всей его широте и многообразии — обширная арена действия высших сил, определяющих судьбу людей и государств и открывающих ее в загадочных изречениях, в предзнаменованиях и чудесах. Но этот мир давал простор и для деятельности самого человека, который мог увековечить себя в славных деяниях, мог проявить свою мудрость и свои не поддающиеся контролю разума страсти, создать своеобразные и удивительные для других народов нравы, обычаи, сооружения и пр.80 Нам кажется, что правильное решение проблемы труда Геродота обусловливается соединением всех трех моментов, каждый из которых выдвигали как нечто исключительно вносившее единство в этот труд: 1) идеи об отношении Эллады и Востока; 2) религиозной идеи αδύνατον άποφυγεΐν и 3) стремления охватить жизнь и людей во всем их многообразии.

При таком взгляде на задачи древнего автора становятся понятными также многочисленные и обширные экскурсы, казалось бы, не имеющие прямого отношения к теме, в частности и интересующий нас экскурс о двух наиболее могущественных государствах Греции (Her., I, 56—70). Идея αδύνατον άποφυγεΐν помогает автору объ

78 F. Fосkе. Herodot als Historiker.— «Tübinger Beiträge zur Altertumswissenschaft», H. 1. Stuttgart, 1927, стр. 1—2; F. Jасоby. RE, SB. II, стб. 334; C. Я. Лурье. Геродот. M.—Л., 1947, стр. 124.
79 При решении вопроса о значении слова εργα в прооймии — «сооружения» (Якоби и др.) или «деяния» — мы должны согласиться со сторонниками второго взгляда. Кроме аргументов, приведенных Фоке (указ. соч. стр. 1—2), ср. Her., I, 207 в конце; II, 10 и др.
80 Ср. А. Доватур. Повествовательный и научный стиль Геродота, стр. 100 и 126.

45

единить собранный им огромный материал (вернее, его отдельные части, как, например, историю Креза или похода Ксеркса), внести в него известный порядок, но еще большую роль в этом объединении играет мысль об отношениях двух миров, развиваемая в рамках истории Персидского государства и его завоеваний.

Если не все содержание «Истории» связано с религиозной идеей о неизбежности событий, определенных мойрой, то тем более нельзя охватить это содержание с точки зрения его формы, различных стилей, применяемых автором в соответствии с характером той или иной части произведения. Али собрал и проанализировал богатый фольклорный материал, использованный в «Истории» Геродота81. Он также убедительно показал, что эта «История» представляет собою искусное сочетание различных литературных жанров. Но рассмотрение глав 59—64 первой книги у Али свидетельствует, что и его наблюдения распространяются не на все изложение. Он признает, что данный отрывок представляется историческим по своему содержанию, простым по стилю, хотя по некоторым мотивам (чудо в Олимпии) стоит на одной ступени с рассказом о жертве, принесенной пророком Илией (I Цар., 18, 38), и легендой о Пердикке, предке македонских царей (Her., VIII, 137). Традицию о возвращении Писистрата с помощью Фии Али признает, по-видимому, достоверной, а версию относительно причины ненависти Алк-меонида к Писистрату в связи с его поведением по отношению к дочери Мегакла считает «настоящей сплетней» и поэтому подлинно исторической (?). Но главное не в этом, а в том, что и фольклор может служить разным целям, может быть использован по-разному. Ярким примером этого, как увидим, служат и главы 59 и следующие.

В них центральное место занимает Писистрат. Геродот начинает характеристику положения Афин с фразы о том, что Афины в это время были угнетены тираном и их раздирали распри. Затем следует рассказ о чуде в Олимпии, которое произошло во время пребывания на празднестве отца Писистрата, Гиппократа. Далее говорится о захвате Писистратом власти, об его неоднократном изгнании и возвращении (I, 59—63) и, наконец, об «укоренении» власти тирана (I, 64). Как и во многих

81 W. Aly. Volksmärchen, Sage u. Novelle, стр. 41.

46

других случаях, и в этих главах причудливо смешиваются чудесные происшествия, анекдотические подробности, рассказы о прорицаниях и ценные исторические сведения. Задача и состоит в том, чтобы как-то выделить эти разнородные элементы.

Общее отношение Геродота к тирании в Афинах двойственно: афинский народ был угнетен Писистратом (I, 59), он был им обманут, притом не один раз (I, 59, 60), но в то же время «отец истории» признает, что тиран про

славился великими подвигами в войне с мегарянами, что он пользовался властью, сохраняя существующий строй, превосходно управляя государством (I, 59,). Рассказ о чуде в Олимпии (I, 59) связан как с религиозными идеями автора, так и с его политическими воззрениями и должен быть сопоставлен с аналогичными рассказами, которые мы встречаем в различных местах труда Геродота. Термин, которым он пользуется обычно при этом,— τέρας, чудо. Чудо — нарушение естественной связи явлений, естественных законов, указывающее волю божества, имеющее сокровенный смысл. Поэтому оно должно быть правильно истолковано, так же как и оракулы, и должно служить руководством к действию. Значение оракулов и предзнаменований приблизительно такое же (VI, 27) и нередко они упоминаются вместе с известием о чуде. Обычно чудо предвещает грядущие несчастья данному лицу, городу или стране. Землетрясение на Делосе — чудо, которое явило людям божество как знамение грядущих бед (VI, 98). Такими чудесами были события перед выступлением Ксеркса в поход против греков (VII, 57). По поводу первого из них, когда лошадь родила зайца, Геродот замечает: это «великое» и «без труда истолковываемое» чудо означало, что Ксеркс намеревался вести войско на Элладу с великолепием и роскошью, а на обратном пути он придет в то же самое место, спасая жизнь в бегстве. Печальным знамением для Артаикты было чудо, когда засоленная рыба билась и трепетала при поджаривании, подобно только что выловленной (IX, 120). Появление в Сардах множества змеи, которых поедали лошади, уходившие для этого с пастбищ, предвещало нашествие чужеземцев (персов) и покорение Лидии83.

82 Her., I, 59: μεγάλα εργα; ср. проймион.
83 Her., I, 78; ср. также III, 153; Vil ’ 37 и др.

47

Подобным чудом было и происшествие в Олимпии 84 с жертвой Гиппократа, отца Писистрата. Понятно, почему рассказ о нем открывает повествование об афинской тирании. Нет ничего несправедливее и кровожаднее тирании (V, 92, 1), тирания — несчастье для народа. Чудо в Олимпии и предвещало гнет тирании, печальное положение, в которое скоро попадут афиняне. Ближайшую аналогию этому эпизоду представляет рассказ о возникновении тирании Кипсела в Коринфе. Правда, в нем речь идет не о чуде, а об оракулах, но основной смысл его тот же: показать, какое ужасное и притом неминуемое несчастье ждало коринфян — установление власти жестокого тирана — и как, несмотря на все человеческие усилия, предотвратить это несчастье, избежать его не удалось.

Совершенно иной характер носит другой эпизод с предсказанием (1, 62: χρηστήριον). Перед Писистратом предстает прорицатель акарнанец Амфилит, посланный божеством (τ)είγ; πομπ·?,). Говорит он стихами, по божественному вдохновению. Геродот придает великое значение правильному пониманию оракула. Неверное или несвоевременное истолкование предсказания играет решающую роль в истории Креза (I, 90—91), который превратно понял слова дельфийского оракула, и Камбиза, который понял (συλλαβών) предсказание о месте, где он умрет, слишком поздно (III, 64). В противоположность пониманию изречения пифии о Саламине толкователями оракулов, Фемистокл предложил другое, согласно которому изречение, если его правильно понимать (συλλαμβάνοντι κατά το όρ^όν), предрекало поражение варваров (VII, 143). Важно, таким образом, не только получить предсказание, но и верно его понять (συλλαμβάνει) и принять к руководству (δέκεσθαι). Писистрат понял и принял пророчество Амфилита (I, 63; συλλαβών το χρηστήριον και φας δέκεσθαι το χρησΌέν), т. е. решил действовать согласно ему, и поход его увенчался полным успехом. Здесь в рассказе Геродота уже нет ни одной черты, которая свидетельствовала бы о неблагоприятном отношении к Писистрату. Выражение Όείγ; πομπή употребляется историком, когда он рассказывает о гибели мага от руки персидских вельмож (II], 77), о прибытии самосцев в Тартесс

84 См. о нем и об оракуле Амфилита R. Crahay. La littérature oraculaire chez Hérodote. Paris, 1956, стр. 252 сл.

48

(IV, 152), о появлении таинственного корабля, которого никто не посылал, перед коринфянами, бежавшими из морской битвы (VIII, 94). Во всех этих случаях нет ничего, что указывало бы на неблагоприятное или ироническое отношение автора к такому «указанию божества».

Помимо этих обычных для Геродота эпизодов с вмешательством высших сил, в главах 59—64 ясно выступает и другой момент, также имеющий множество аналогий в различных частях «Истории»: это момент, обусловленный свойствами и разумом самого человека,— то, что Геродот называет «хитростями» —μηχαναί [глагол — μηχανασθαι, который употребляется прежде всего по отношению к людям, но также и к богам (II, 42), птице-фениксу (II, 73), реке Нилу (И, 21) и т. д.]. Эти слова встречаются более 50 раз в том значении, которое нас здесь интересует 85. Мы остановимся лишь на некоторых примерах.

«Хитрость» — это соединение изобретательности, умного замысла, изворотливости, «мудрости» (σον(η) и обмана (απάτη). Эта «мудрость», лежащая в основе хитрости, противопоставляется действию насилием 86. Нередко, когда говорится о подобных действиях, дело идет о военных хитростях, как, например, в рассказе о поражении Анхимолия (V, 63), о защите Пароса (VI, 133), о мероприятиях фокидян из страха перед фессалийцами и т. д. (VII, 176; ср. также VIII, 7; VIII, 71; I, 98). Часто также этот термин применяется, когда говорится, о подготовке восстания (VI, 46; III, 15; V, 37; V, 106 и т. д.). Он служит и для обозначения всей совокупности враждебных усилий 87. Особый интерес представляют те случаи, когда значение «хитрости» в смысле сочетания изобретательности и обмана сказывается особенно ясно.

Геродот рассказывает, например, о деятельности вавилонской царицы Нитокриды (I, 185). Она приняла меры предосторожности против мидян: она сделала течение

85 См. Е. Powell. A Lexicon to Herodotos. Cambridge, 1938, s. v·
86 Her., III, 127: ενΟ-α γάρ σοφίης οεΐ, βίας εργον ούδέν.
87 Cp. Her., V, 37; VI, 88; IV, 154. В переводе Φ. Г. Мищенко нередко утрачивается специфическое значение термина μη/ανάσι^αι, как, например, здесь. У Геродота сказано: τούς έπείτε έσ/Gv συμμά-χους οι ΙΙεισιστρατίδαι, έμηχανέοντο τοιάδβ. Перевод Мищенко: «Имея таких союзников, Писистратиды поступили следующим образом». Ср. у него же (Геродот. Пер. с греч. Ф. Г. Мищенко, II. М., 1887) V, 90; VIII, 106; VII, 172 и др.

49

Евфрата, первоначально прямое, извилистым с помощью каналов, насыпей и огражденного стеной бассейна для озера. Далее Геродот замечает: «та же царица изобрела и такую хитрость» (1, 187). Затем следует известный рассказ о надписи, которую обнаружил Дарий, вскрыв гробницу царицы в надежде найти сокровища.

И другая Нитокрида (египетская) также прибегла к «хитрости» (II, 100): она коварно уничтожила многих египтян, пригласив их на пир в подземный зал и выпустив на них воду из реки. Здесь в изложении Геродота интересно противопоставление:... καινοΰν τω λόγο νόω δέ άλλα μη/ανχσ^α'.. Хитрость и характеризуется этой противоположностью между словом и замыслом.

Искусный обман лежит в основе хитрости милетского тирана Фрасибула (I, 21—22); обман же играет решающую роль при избрании Дария царем (III, 85), когда сам Дарий, обращаясь к своему конюху Ойбаресу, говорит ему: «итак, теперь, если у тебя есть какая хитрость, применяй ее... (νυν ών ει τι να εχεις σοφίην, μηχανώ)». Такое же сочетание обмана и изворотливости мы находим и в рассказе о том, как царь Спарты Аристон заставил своего друга отдать ему жену, первую красавицу Спарты (VI, 62)', и в уловке Кандавла (1, 9) и т. д. Пожалуй, самым ярким выражением способности к «хитростям» является повествование о проделках искусного похитителя сокровищ фараона Рампсинита. Здесь все прибегают к хитростям: и строитель каменной сокровищницы (II, 121), и сам Рампсинит, и непревзойденный по своей хитрости вор, который своей изворотливостью решил превзойти фараона. Мать вора требует от него придумать хитрость, какую только он может, чтобы доставить ей труп его брата. Вор и придумывает «мудрейшую» из хитростей (σοφώτατον) — опоить стражу (там же).

В свете приведенных данных привлекает к себе внимание та роль, которую μη/αναί играют в известиях о о борьбе Алкмеонидов и Писистратидов.

После поражения Алкмеонидов при Лейпсидрии они взяли подряд у амфиктионов на сооружение храма в Дельфах 88. По словам же афинян, они подкупили Пифию, чтобы та, когда спартанцы будут являться к ней за

88 Her., V, 62: έν^αΰτα οί Άλκμαιωνίδαι παν επί τοΐσι Πεισιστρα-τίδησι μη/ανβόμενοι.

50

оракулом, требовала от них освобождения Афин (V, 03; ср. V, 66). Говоря о реформе Алкмеонида Клисфена, Геродот вспоминает его деда по матери, Клисфена, тирана Сикиона, которому первый подражал (V, 67) и который, не получив санкции Пифии на упразднение в Сикионе аргосского святилища Адраста, «стал придумывать хитрость». «Хитрости» Алкмеонидов по отношению к Пифии опечалили лакедемонян (V, 90).

Когда Геродот пишет о ненависти Каллия, сына Фениппа, к Писистрату, он пользуется опять тем же термином (VI, 121): Каллий один лишь отваживался покупать имущество Писистрата, каждый раз как тиран изгонялся из Афин, и «изобретал все прочее враждебнейшее по отношению к нему (καί τα άλλα τα εχθιστα ές αυτόν πάντα έμηχανατο)» (там же).

Если мы теперь обратимся к сообщению о борьбе трех партий и возвышении Писистрата, то и здесь сейчас же встретимся с «хитростями». Писистрат, стремясь к тирании и «на словах» став во главе гиперакриев, изобретает следующую хитрость (I, 59): он ранит себя и мулов и, как бы убегая от врагов, которые якобы хотели его погубить, просит демос дать ему стражу. Это был обман афинского демоса (ό δέ δήμος ό των ^Αθηναίων έςαπατηθείς). Очутившись в изгнании, Писистрат через некоторое время входит в соглашение с Мегаклом, и они придумывают новую «хитрость» — наивнейшую, по мнению Геродота, но увенчавшуюся успехом: въезд в Афины Фии, переодетой богиней Афиной (I, 60). Наконец, после поражения афинян — противников Писистрата — последний «придумывает мудрейшее решение» 89: Писистрат посылает сыновей вдогонку бегущим, с тем чтобы уговорить их вернуться к своим очагам.

Таким образом, в главах 59—64 первой книги мы обнаруживаем ряд моментов, связанных с общим замыслом, взглядами, приемами и литературной манерой автора, которые мы можем распознать и суждение о которых может быть вынесено лишь на основании широкого сопоставления с аналогичными моментами в других частях

89 (ρευγόντων Βέ τούτων βουλήν ένθαΰτα σοφωτάτην Πεισίατρατος έπιτεχνδται. Тем же термином обозначается «мудрейшая» хитрость вора в рассказе о Рампсините (II, 121); ср. II, 119; II, 2 — опыт Псаммстиха с целью определить, кто были первые люди; I, 123 — хитрость Гариага: передача письма Киру в брюхе зайца.

51

«Истории». Хотя реальное зерно выделить в них нелегко, все же они характеризуют как мировоззрение автора и его отношение к описываемому, так и реальные события. Учитывая эти моменты, мы получаем возможность составить представление о том, что нельзя свести к субъективному фактору и что может рассматриваться при дальнейшем изучении как исторический и притом весьма ценный материал.

Мы не предполагаем разбирать вопрос о том, откуда Геродот мог заимствовать эти сведения, поскольку это связано с разбором и полной оценкой труда греческого историка и достоверности всей традиции по ранней истории Аттики. Укажем поэтому лишь на то, что мы имеем в виду в смысле реальных исторических сведений: известие о распрях между тремя партиями, в частности об образовании и социальных составных частях партии Писистрата, о характере его правления, о финансовой и военной подготовке в Эретрии похода на Афины, о самом этом походе, об упрочении тирании. Все это позволяет считать известия Геродота важнейшим источником по интересующему нас вопросу, более важным, чем позднейшие, более подробные сообщения Аристотеля и Плутарха, в которых действие субъективного фактора сказалось еще сильнее, чем у «отца истории».

Остановимся теперь на тех подробностях в главах 59—64 первой книги, которые имеют непосредственное отношение к вопросу о борьбе партий.

Междоусобная распря происходила первоначально между двумя частями населения Аттики: между парадами и обитателями «равнины» (I, 59: στασιαζόντο>ν των παράλων καί των έκ του πεδίου ’Αθηναίων). Писистрат, задумав сделаться тираном, стал собирать «третью партию» (τρίτην στάσιν). Собрав же сторонников (στασιώτας) и «на словах» (τω λόγω) сделавшись простатом гиперакриев 90, он прибегнул к «хитрости», о которой уже гово

90 Такой смысл усматривали в этом выражении Штейн (в издании труда Геродота), Мищенко и др. Хау и Уэлс (A Commentary on Herodotos) в комментарии к I, 59 дали совершенно иное и не совсем ясное толкование слова λόγος. Нам представляется, что скорее к этому толкованию подходит эпитет «натянутое», который комментаторы прилагают к переводу Штейна. Λόγω в смысле противоположения (не обязательно высказанного) εργω у Геродота мы находим не раз: ср. 1, 205; II, 100; VI, 38; VII, 155.

52

рилось. Из рассказа Геродота, таким образом, следует, что хотя гиперакрии и существовали, но Писистрат только «на словах» был их вождем. Действительно, из дальнейшего изложения видно, что восстали вместе с Писистратом и захватили акрополь «дубинщики», стража тирана.

Эта черта чрезвычайно характерна и для ранней, и для поздней греческой тирании. При многочисленных удачных и неудачных попытках захватить впасть в полисе претендент опирается на военную силу: на преданною ему стражу, на членов гетерии (как это было при занятии афинского акрополя Килоном), на наемников (как это обычно происходит позднее) или, наконец, на помощь извне.

В известиях о захвате власти Писистратом гетерия не упоминается, хотя было бы, пожалуй, неосторожно делать умозаключение ex silentio: во всяком случае позднее, рассказывая о борьбе Псагора и Клисфена Аристотель прямо говорит о поддержке Исагора гетериями 91. По о трех других силах, принявших участие в перевороте Писистрата, сведения имеются: это были стража, наемники и вооруженная помощь извне. Эти соображения о значении военной силы, находившейся непосредственно в распоряжении тирана, конечно, не снимают вопроса о его социальной опоре, о социальных группировках, которые оказывали поддержку или противились ему.

Замечание Геродота (приведенное выше) о том, что Писистрат был простатом лишь «на словах», имеет более глубокий смысл, чем это может показаться на первый взгляд. Понимание этого замечания связано, как нам кажется, со значением, которое имеет термин προστάτης у Геродота 92.

Возвращаясь к известию Геродота о борьбе партий, отметим, что он ничего не говорит еще (как это делают Аристотель и Плутарх) ни о социальных, ни о политических различиях между ними. У него отсутствуют термины ολ'.γαρ/'.κόν, μέση πολιτεία, δημοτικώτατος, имеющиеся у Аристотеля; отсутствует и еще более яркий социальный оттенок, который придал своему изложению Плутарх.

У Геродота враждуют из-за власти паралы и афиняне

91 Ath. π., 20,1.
92 См. ниже, стр. 127 сл.

53

с равнины. Третья партия — образование, созданное Писистратом в личных целях. Можем ли мы представить себе специфические политические и социальные черты той и другой партии? Очевидно, что прежде, чем ответить на этот вопрос, придется попытаться определить, что обозначают самые эти названия, т. е. обратиться к географии и топографии Аттики VI в. до н. э., так как позднее значение терминов, естественно, могло стать другим 93.

***

Приступая теперь к анализу сообщения автора «Афинский политии» о борьбе партий, мы не предполагаем пересматривать вопрос об авторстве: он не имеет определяющего значения для решения нашей задачи. Был ли автором этого произведения сам Аристотель или его ученики и последователи, стоит ли оно неизмеримо ниже «Политики» или нет 94, все равно «Афинская полития» по своему содержанию, фразеологии, терминологии, политическим симпатиям и антипатиям, научным приемам так тесно связана с системой взглядов Аристотеля, что использовать ее, так сказать, изолированно не представляется возможным. Все произведение в целом, его фрагменты и свидетельства о нем, дошедшие до нас от древности, побуждают искать объяснения его особенностей в том, что нам известно о проблематике, научных методах, социальнополитических и морально-философских воззрениях великого стагирита.

Мы не предполагаем также еще раз выяснять источники «Афинской политии»: этот вопрос разбирался неоднократно 95. Но для дальнейшего изложения совершенно необходимо исследовать способ использования Аристотелем этих источников, его подход к изображению исто

93 См. ниже, стр. 93 сл.
94 С. Hignett. Указ. соч., стр. 29.
95 Из более новых работ см., например, Aristote. Constitution d’Alliènes, texte établi et traduit par G. Mathieu et B. Haussoullier. Paris, 1941, Introduction; J. Day and М. Climbers. Aristotle’s History of Athenian Democracy, Berkeley and Los Angeles, 1902, стр. 5 сл. Дэй и Чемберс правильно указывают на необходимость учитывать при оценке этого произведения философские принципы Аристотеля. В книге хорошо использован материал «Политики», по методические приемы Аристотеля и их связь с его положениями в «Риторике» и «Аналитиках» показаны все же недостаточно.

54

рии государственного строя. Таким образом, в дальнейшем затрагивается вопрос не столько о том, что автор ввел в свое изложение, сколько о том, как он это сделал. Это исследование не может еще привести к окончательному суждению об «Афинской политии» как историческом источнике, о степени ее достоверности, но оно должно способствовать критическому использованию работы Аристотеля, выделению в ней субъективных элементов, того, что присуще его мировоззрению, но что вовсе не является уже определяющим для нас.

История афинского государственного строя рассматривалась и истолковывалась Аристотелем (иначе и не могло быть) в свете его теории государственных форм и их развития. Это соображение, вероятно, не покажется новым, но, насколько нам известно, в литературе не было сделано попытки проследить систематически этот момент в «Афинской политии» по отношению к истории VI в. до н. э. Даже когда ее автор писал о социальных отношениях и политическом устройстве ранней эпохи, он рисовал их, используя терминологию своего времени, применяя положения своей теории государства. И это понятно, потому что, по мнению Аристотеля, других форм государственного устройства, кроме устанавливаемых им, не существует 96.

Напомним некоторые основные понятия из области теории государственных форм, изложенной в «Политике».

Полис — совокупность граждан 97. Гражданин — это тот, кто участвует в суде и выборных должностях 98. Существуют многообразные формы государства. Государственный строй (η πολιτεία) есть некоторый способ организации (порядок, τάξις) населяющих полис 99. Обратим внимание на то, что в этом определении речь идет о всем населении полиса, а не только о гражданах, т. е. Аристотель имеет в виду совокупность отношений в полисе, положение всех частей его населения по отношению к государству (полноправных граждан, неполноправных и т. д.).

Именно в этом отношении государства отличаются друг от друга, что и составляет предмет дальнейшего

96 Arist., Pol., III, 5, 6, 1270 b.
97 Там же, III, 1, 2, 1274b.
98 Там же, III, 1, 4, 1275a.
99 Там же, III, 1, 1, 1274b.

55

исследования Аристотеля, его политическую морфологию lü0. Но, как известно, автор «Политики» не ограничивается решением этой задачи, но связывает с ней и другую: проследить смену форм, выяснить условия, последовательность и ход политических переворотов (μεταβολαί)101. С теорией переворотов неразрывно связано употребление еще одного термина — στάσις (στασιάζειν). Аристотель и стремится выяснить, при каком состоянии лиц, поднимающих восстание, с какою целью возникает борьба партий, каково начало политических волнений и междоусобий 1()2.

Аристотель очень отчетливо видит социальную сущность некоторых форм государства. Вовсе не число граждан, обладающих правом суда и власти, определяет политическое устройство, но их имущественное положение 103. Олигархия — это строй, при котором власть сосредоточена в руках богатых, демократия — господство массы бедных. Противоположность этих форм — это противоположность богатства и бедности 104.

«Афинская полития» и представляет собою опыт применения этих понятий на конкретном историческом материале. Если вторая (систематическая) часть ее (гл. 42—63) является трактатом юридического характера, описанием того, что собою представляет современный автору строй (η νυν κατάστασις της πολιτείας.— Αθ. π., 42,1), то первая часть (гл. 1—41) — это история государственного строя Афин, в которой использован исторический материал для показа смены одной формы политии другой.

В 41-й главе автор «Афинской политии» перечисляет И различных форм государственного строя, явившихся результатом переворотов (μεταΒολαί) от Иона до 403 г. включительно: 1) царская власть при Ионе; 2) строй, немного отклонявшийся от царской власти, при Тесее; 3) начало демократии при Солоне; 4) тирания Писистратидов; 5) развитие демократии при Клисфене; 6) усиление

100 В той же III книге «Политики» мы находим, впрочем, и другое, более узкое применение понятия τάξις: πολιτεία полиса — это порядок (τάξις) прочих магистратур, и особенно той, которая господствует над всеми (Pol., III, 4, 1, 1278b; ср. IV, 3, 3, 1290а).
101 Там же, V, 2, 1, 1302а сл.
102 Там же.
103 Там же, III, 5, 7, 1279b — 1280а; ср. IV, 3, 6, 1290а.
104 Там же, III, 5, 7, 1279b — 1280а,

56

власти ареопага (после Персидских войн); 7) отнятие власти у ареопага и установление влияния демагогов при Аристиде и Эфиальте; 8) правление Четырехсот; 9) восстановление демократии; 10) тирания Тридцати; 11) снова установление господства демоса. На протяжении всего своего изложения автор пользуется терминами κατάστασ.ς и καθιστάναι 105. Каждый строй имеет свою форму — της πολιτείας τάξις 106. Интересующая нас борьба партий приходится на период второго и третьего преобразования (Αθ. π., 41,2).

Все изложение древнейшей истории Аттики дается в «Афинской политии» с точки зрения государственноправовой теории. Описывая строй предсолоновского времени, Аристотель говорит, что государственный строй был во всем прочем олигархический (Αθ. π., 2,2), и тотчас разъясняет сущность этой олигархии в соответствии с приведенными положениями из «Политики»: бедные, как сами, так и их дети и жены, находились в порабощении у богатых. В этом же свете мы должны рассматривать и следующую формулу: вся земля была в руках немногих (η δε πασα γη δί ολίγοον ήν.— Αθ. π., 2,2; ср. 4,5). Но термины ολιγαρχία, ολίγοι не употреблялись в политической терминологии VI в. до н. э. Аристотель, очевидно, определяет отношения того времени, пользуясь понятиями, выработавшимися гораздо позднее. Иными словами, мы у Аристотеля встречаемся с тем приемом, который в свое время Корнфорд стремился проследить у Фукидида и который он обозначил термином configuration 107. Передаваемые факты могли быть вполне достоверными, но их интерпретация, схема, в которую они были введены автором, могли придать им особый смысл, соответствовавший взглядам автора, но вовсе для нас не обязательный.

Согласно Аристотелю, определяющим для понятия «гражданин», как уже было сказано, является право на участие в суде, магистратурах, народном собрании. Соответственно с этим и в начале «Афинской политии» мы находим следующее объяснение: народ был недоволен тем, что ему не приходилось, так сказать, ни в чем участ-

105 Αθ. π., 11, 2; 14, 3; 22, 2; 24, 3; 29, 3; 32, 2; 34, 2; 35, 1; 41, 2, 42, 1.
106 Αθ. π., 3, 1; 3, 6; 5, 1; 11, 2; 41, 2.
107 См. F. М. Cornford. Thucydides-Mythhistoricus. London, 1913.

57

вовать (Αθ. π., 2, 3). Отражением этических и политических воззрений автора оказываются и его рассуждения о личности Солона 108, а также вывод о наиболее демократических элементах политии Солона (Αθ. π., 9, 1—2).

В этом же свете мы должны рассматривать и характеристику партий (Αθ. π., 13). Междоусобную борьбу (στάσις) Аристотель относит ко времени, предшествовавшему реформам Солона 109. Из последующего изложения можно заключить, что различие между двумя «междоусобиями» Аристотель видит в том, что до Солона борьба шла в связи с общим положением в государстве: демос находился в полном порабощении, государственный строй был целиком в интересах знатных. Солону и поручили реформу всего государственного строя (Αθ. π., 5,2; стр. 11, 1). После его отъезда борьба сосредоточилась на соперничестве из-за должностей архонтов: ср. известия об άναργία, о попытке Дамасия, решении «из-за этого междоусобия» (Αθ. π., 13,1—2) распределить архонтат между эвпатридами, демиургами и агройками и в особенности вывод Аристотеля: φαίνονται γάρ αίει στασιάζοντες περί ταύτης της άρ/ής (Αθ. π., 13, 1, 2). Автор констатирует наличие постоянных раздоров и раскрывает разнообразные мотивы, поддерживавшие их (Αθ. π., 13, 3 и 4). Непосредственно затем следует рассказ о трех партиях (στάσεις). Но причины борьбы между ними не совпадают с мотивами, которые были только что указаны автором, а поэтому общая картина остается смутной.

«Этих партий (στάσεις),— пишет Аристотель,— было три: одна — паралиев с Мегаклом, сыном Алкмеона, во главе, которые преимущественно добивались среднего образа правления; другая — педиаков, которые стремились к олигархии, ими предводительствовал Ликург; третья — диакриев, во главе которой стоял Писистрат, казавшийся величайшим приверженцем демократии». И автор прибавляет, что все эти партии имели прозвания по тем местам, где их сторонники обрабатывали землю (Αθ. π., 13,5).

В известном труде В. П. Бузескула об «Афинской политии» Аристотеля 110 мы находим лишь немногие замечания, относящиеся к этому сообщению, справедливые, но

108 Αθ. π., 5, 3; 6, 3; ср. Pol., IV, ί), 10, 1296а.
109 Αθ. π., 2, 1; 5, 1; ср. начало 13, 1.
110 В. П. Бузескул. Афинская полития Аристотеля как источник для истории государственного строя Афин до конца V в.

58

отличающиеся слишком общим характером, как, например, о том, что «борьба шла, по всей вероятности, между знатными и незнатными» (стр. 357) или (на основании приведенных выше слов) что «все три партии... состояли из лиц, занимавшихся земледелием» (стр. 360). Виламовиц-Меллендорф в своей двухтомной работе, посвященной «Афинской политии»111, вовсе не разбирает 13-ю главу. Нам представляется, однако, известие Аристотеля настолько интересным, что оно заслуживает более подробного рассмотрения.

***

Прежде всего отметим, что по характеру изложения 13-я глава, так же как и 14-я, примыкает к предшествующим и заметно отличается от последующих глав (15—41) первой части «Афинской политии». Существенная черта первых 14 глав — наличие в них ссылок, предположений, подкрепляемых теми или иными соображениями, оговорок относительно господствующих мнений и пр., тогда как в последующих главах Аристотель излагает факты но истории афинского государственного строя, как правило, уже не пускаясь в экскурсы относительно «доказательств» или суждений других историков и политиков.

Конечно, и в дальнейшем сказываются особенности источников, использованных автором, и влияние его политических воззрений, встречаются также рассказы анекдотического характера, но ссылки на то, что «некоторые думают», доказательства (σημεία) тех или иных предположений, свидетельства (μαρτύρια) и т. п. уже почти отсутствуют, хотя истолкование событий, разумеется, продолжает носить субъективный характер.

Уже первые исследователи «Афинской политии» обратили внимание на этот особый характер ее первых глав. А. Бауэр 112, например, сближал исторический метод Аристотеля в этих главах при установлении им основных моментов развития древнейшего государственного строя Афин с методом Фукидида, σημεία «Афинской политии» с τεκμήρια «Истории Пелопоннесской войны». Нам все же кажется, что Бауэр, увлеченный своей идеей о духов

111 U. Wilamowitz -Moellendorff. Aristoteles u. Athen, Bd. I—II. Berlin, 1893.
112 A. Bauer. Literarische und historische Forschungen zu Aristoteles’ Αθηναίων πολιτεία. München, 1891.

59

ном сродстве Фукидида и Аристотеля, противопоставляемого им не без некоторого основания, как увидим, риторической школе в историографии IV в., сильно преувеличил это сходство, а главное, недостаточно учитывал специфические черты в изложении Аристотеля. Эта специфика объясняется не только наличием у автора «Афинской политии» исследовательских установок, сходных с установками Фукидида (так полагал Бауэр). Дело обстоит сложнее. Нам и придется для выяснения этого вопроса перейти из сферы государственно-правовых понятий в область риторики, логики, в частности теории научного доказательства. Тогда станут яснее сходство и различие как между Фукидидом и Аристотелем, так и между последним и представителями риторического направления в греческой историографии.

В начале своей «Риторики» Аристотель замечает, что составители руководств по риторике мало сделали для анализа ее элементов, что они ничего не говорят о доказательствах, требующих специального уменья, но занимаются по большей части тем, что к делу не относится: душевными переживаниями, каковы, например, подозрение, жалость, гнев и т. д. Между тем задача спорящей стороны заключается лишь в том, чтобы показать: «было или не было, совершилось или нет» 113. Дело риторики — открыть умозрительным путем (θεωρησαι) то, что в каждом случае способно убедить 114.

Далее Аристотель устанавливает чрезвычайно существенное различие между доказательствами безыскусственными и требующими специальных навыков 115. К первым принадлежат те, которые даны не нами, как, например, свидетельства (μαρτύρια), показания под пыткой (βάσανοι), дог.оворы (συγγραφαί) и т. д., ко вторым — создаваемые нами. Первыми необходимо пользоваться, вторые — изобрести (εύρεΐν) 116.

Отсюда видно, что при историческом изучении то, что мы понимаем под источниками, входит в первую категорию (πίστεις άτεχνοι), т. е. является «свидетельством»,— договоры, законы, предания, обычаи, литературные произведения. Но не всегда в нашем распоряжении имеются

113 Rhet., Л, 1, 1354а, 26—28.
114 Rhet., А, 2, 1355b, 25—26.
115 Там же, 35 сл.
116 Там же, 39.

60

такого рода свидетельства, в других случаях приходится исходить из менее надежных наблюдении, предположений, признаков и пр. «Риторика» и отчасти «Аналитики» и указывают путь, каким можно при этом прийти к тем или иным выводам. Это — путь риторического силлогизма (энтимемы) 117. Энтимемы разделяются на четыре категории: παράδειγμα, σημειον, εικός, τεκμήριον. И далее Аристотель излагает сложную систему, с помощью которой можно «открыть» все то, что в данном случае позволяет «убедить».

Обратимся теперь к «Истории Пелопоннесской войны», и прежде всего к «Археологии», чтобы выяснить черты сходства и различия у Фукидида и Аристотеля и, таким образом, прийти к заключению относительно их «духовного сродства», относительно преемственности их исторических методов.

У Фукидида (прежде всего в «Археологии») мы находим вовсе не одно только τεκμήριον (как можно было бы подумать на основании слов Бауэра), но ряд терминов, характеризующих процесс установления истины историком. К ним принадлежат следующие: τεκμήριον (τεκμαίρομαι, τεκμηριό(ο), σημειον, μαρτύριον, παράδειγμα, φαίνεται, δηλοΐ, δοκεΐ μοι. Первые четыре действительно оказываются теми, которые различает и Аристотель 118. Однако дальнейшие наблюдения не подтверждают вывода Бауэра. -

Гомм в своем комментарии к «Истории Пелопоннесской войны» настаивает, очевидно, в связи со своей общей оценкой метода Фукидида в «Археологии», на том, что τεκμήριον у Фукидида — это не самое свидетельство, но вывод, сделанный на основании свидетельств, т. е. что этот термин имеет то же значение, что в суде, у ораторов; что Фукидид в своей «Археологии» не разыскивал новых свидетельств, но лишь истолковывал те, которые были в его распоряжении, делал из них выводы 139. В юридической практике доказательства (в буквальном смысле) — это μαρτύρια; τεκμήρια же — это то, что может быть названо косвенными доказательствами, т. е. выводами из ставших известными фактов.

117 I Anal., 2, 27.
118 Rhet., И, 25, 1402b, 13 сл.; ср. Rhet., А, 15, 1375b, 26 сл.
119 A. W. Gomme. A Historical Commentary on Thucydides, v. I. Oxford, 1950, стр. 92; ср. стр. 135 и 39 сл.

61

Соображения Гомма заслуживают внимания, но не совсем правильны, как нам кажется. Указанное им значение τεκμήριον верно для Аристотеля, который определяет τεκμήριον как τό άναγκαΐον σημεΐον 120.

Но у Фукидида употребление термина неодинаково, не все τεκμήρια представляются ему необходимыми 121, не всегда τεκμήριον имеет значение умозаключения из этого или иного свидетельства. Говоря о названии «эллины», Фукидид замечает: «Об этом лучше всего свидетельствует Гомер» (I, 3, 3). Между тем известно, что свидетельствам древних поэтов Фукидид не очень доверял (см. I, 21, 1). Τεκμήριον у Фукидида имеет скорее более общий смысл «подтверждение» 122. В этом же значении употреблено причастие τεκμαιρόμενος (I, 1, 1). Τεκμήρια могут быть такие, которым следует доверять (1, 1, 2), и, с другой стороны, сомнительные. Фукидид, восстанавливая прошлое, и стремится при этом опираться только на τεκμήρια первого рода. В этом же смысле надо понимать и важное положение в начале 20-й главы (I, 20, 1). Жебелев переводил его следующим образом: «Вот какова была древность по моим изысканиям, хотя и трудно положиться на относящиеся сюда, безразлично каковы бы они ни были, свидетельства». Гомм пишет точнее: на «каждое заключение, которое мы делаем в ходе нашего исследования» 123. Но во всяком случае из этой фразы следует, что τεκμήρια могут быть различной степени достоверности, что содержание этого термина у Фукидида шире, чем у Аристотеля. Τεκμήριον — не вывод, но скорее доказательство, подтверждение того или иного факта, вывода, суждения или предположения. Значение термина σημεΐον близко к значению τεκμήριον 124.

Понятие μαρτύριον (Thuc., I, 8, 1) сходно по смыслу с μαρτύριον у Аристотеля: это — один из видов доказательства. В этом месте «Археологии» речь идет о вещественных памятниках (гробницах, вскрытых при очищении

120 Arist., Rhet., A, 2, 1357b, 1 сл.
121 Cp. Thuc.: I, 1, 2: έκ δέ τεκμηρίων («из свидетельств»); то же самое I, 3, 3 и I, 9, 3; ср. III, 104, (5; I, 20, I; I, 34, 3; I, 73, 5.
122 Т. е. тот же, что и в речах ораторов; см., например, у Исея (III, 9): μέγα τεκμήριον; ср. V, 31 и VII, 11; III, 79; IV, 12; VI, 28; VII, 8.
123 А.Gomme, Указ. соч., стр. 135.
121 Ср. Тhuc., I, 0, 2; I, 21, 1.

62

Делоса при Писистрате), доказывающих тот факт, что большая часть островов была заселена карлицами (и финикиянами) 125.

Гораздо чаще в своих выводах относительно, прошлого Фукидид употребляет слова φαίνεται и δηλοΐ (δεδήλο)κεν, δήλον и пр.) 126. Именно последнее выражение чаще всего имеет значение «доказывает» и приближается в этом отношении к глаголу τεκμηριόω, как это видно, например, из III, 104, 4 и G, тогда как φαίνεται — более широкое и расплывчатое понятие: «обнаруживается с очевидностью», «по-видимому» и т. и.

Попытаемся теперь представить себе, из каких элементов состоит комплекс доказательств, относящихся к древнейшей истории Аттики, в «Афинской политии». Эти элементы следующие: 1) σημειον; 2) μαρτύριον; 3) ссылка на различные версии, из которых автор предпочитает ту или иную или не примыкает ни к одной; 4) отбор более правдоподобного предположения на основании сопоставления с другими известиями; 5) ссылка на существующие порядки (та же формула, что у Фукидида: ετι καί νυν или с помощью союзов διό и δθεν). Термин τεκμήριον не встречается ни разу 127, δήλον — один раз. Что представляют эти элементы в отношении их доказательной силы?

Σημειον соответствует умозаключению (в труде Фукидида) от пережитков в современности к далекому προπι-лому. Таких случаев в «Афинской политии» четыре: 1) Аристотель утверждает (Αθ. π., 3,3), что архонтат возник позже должностей басилея и полемарха, так как архонт не распоряжается никакими из дел, унаследованных от отцов. 2) Совершение брака жены царя с Дионисом в Буколии (Αθ. π., 3,5) указывает на первоначальное пребывание там царя. 3) Доказательством того, что Солон сделал высшие должности выборными по жребию, служит существующий закон избрания казначеев из пентакосиомедимнов (Αθ. π., 8,1). 4) Диапсефизм (проверка граждан

125 Ср. употребление термина μαρτύριον: Thuc., I, 33, 1; I, 73, 2; III, 11, 3; III, 53, 4; VI, 82, 2.
126 В «Археологии» мы встречаем φαίνεται — 7 раз, δηλοΤ (и подобные выражения) — 8, τεκμήριον (и глаголы τεκμηριόω, τεκμαίρομαι) — 6, σημειον — 3, μαρτύριον — 1.
127 Кенион читал его в одном месте (Αθ. π., 3, 3), но это чтение не было принято большинством ученых: обычно читается σημειον.

63

ских прав) после изгнания Писистратидов свидетельствует, что в состав сторонников Писистрата входили и нечистокровные афиняне (Αθ. π., 13,5). В отношении этих четырех случаев, следовательно, надо согласиться с Бауэром, что Аристотель следует методу Фукидида, используя некоторые обычаи или события позднейшего времени для заключений о далеком прошлом —это то, что Аристотель называет энтимемой, т. е. умозаключением от вероятного или от признака 128.

Другое средство доказательства — это ссылка на свидетельства (μαρτύρια). Мы видели, что относит Аристотель к числу свидетельств (см. выше, стр. 59). Для дальнейшего очень существенно разделение свидетельств на две категории: свидетельства «древние» и «современные». К первым относятся произведения поэтов и сделавшиеся известными суждения других знаменитых людей 12°. Автор приводит несколько примеров (использование Гомера, Периандра Коринфского), и в их числе Солона: Клеофонт против Крития использовал элегии Солона. К «свидетельствам» относятся также оракулы и пословицы. Современные свидетельства могут доказывать лишь, совершилось ли что-либо или нет, существует или нет, но не каково было совершившееся: справедливое или несправедливое, полезное или бесполезное и т. д. Наиболее достойны веры древние, так как они неподкупны 130.

Все сказанное делает понятным широкое использование в «Афинской политии» таких «древних свидетельств», и прежде всего элегий Солона. Аристотелю представляется вполне убедительным доказательством истинности утверждения наличие двух моментов: согласие традиции (Αθ. π., 5,3) и свидетельство самого поэта131. Consensus omnium, очевидно, имеет в его глазах доказательную силу.

Иначе дело обстоит, когда такого согласия нет, когда мнения расходятся 132 и того или другого взгляда придерживаются лишь «некоторые» (ενιοι). В этих случаях

128 Rhet., Λ, 1, 1355а, 6 сл.; I Anal., 2, 27.
129 Rhet., А, 15, 1375b, 26 сл.
130 πιστότατοι ÜVi παλαιοί* αδιάφθοροι γάρ (Rhet., A, 15, 1376a, 16-17).
131 και α[ύ]τ[ό]ς έν τοΤσδε τοΐς ποιήμασι μαρτυρεί; ср. подобную же формулу — 6, 4 и 12, 1.
132 Αθ. π., 3, 3; 6, 2; 7. 4; 9, 2; 14, 4; 18, 5.

64

автор трактата поступает различно: приводит существующие мнения, не решая сам вопроса (3,3; 14,4; 18,5), или решает его на основании правдоподобия той пли иной Персии [6, 2, где он отдает предпочтение демократической версии, исходя из общего представления о характере и личности Солона и ссылаясь при этом снова на его стихотворения и на мнение «всех прочих» (6, 4)], или выдвигает более убедительные доказательства (7, 4), или указывает на причину неясности вопроса (см. 9,2). «Некоторые думают,— говорится в последнем случае,— что Солон нарочно сделал законы неясными...», однако, но мнению автора, несправедливо судить о побуждениях Солона с точки зрения современных условий, но судить о них надо исходя из всего установленного им государственного строя в целом. Заметим, что понятие βούλησις, которое мы здесь встречаем, имеет большое значение в этике Аристотеля 133.

Помимо элегий, в «Афинской политии» имеются и другие образцы «свидетельств»: сколии и поговорки (16,7— говаривали часто, что «тирания Писистрата — это жизнь при Кроне»). Рассказ о попытках изгнанников (и прежде всего Алкмеонидов) добиться возвращения и об их поражении при Лейпсидрии побуждает автора трактата сослаться на сколии (19,3), так же как и упоминание о Кедоне (20,5).

Наконец, в «Афинской политии» не раз встречаются еще две формулы, в значении которых необходимо разобраться: 1) ετι καί νυν и 2) обороты, вводимые союзом διό и наречием δθεν. Что касается ссылки на ετι καί νυν, то она имеет несколько иной характер, чем у Фукидида (за исключением σημειον в 5Αι>. π.,3,5, упомянутого выше)134: Аристотель не из существующего в его время обычая заключает о том, что было раньше, но скорее наоборот, рассказав о событиях или учреждениях прошлого времени (причем для читателя остается неизвестным, на чем основывается или откуда берется этот рассказ), ссылается на то, что «и теперь еще» поступают так-то и так-то. Он сооб

133 См. Eth. Nic., 3, 6, 1113а, 9; ср. II. Joachim. Aristotle. The Nicomachean Ethics. Oxford, 1955, к III, 1113a, 15—16: «наконец, Аристотель дает название βούλησις (желание) стремлению к добру или к тому, что представляется добром» (opeÇtς τοΰ άγαί>οΰ или του φαινομένου άγαμου).
134 Cp. Thuc., I, 5, 2-3; I, 6, 5-6; I, 7; I, 8, 1.

65

щает, например, что Солон установил иной государственный строй и законы, что постановления Драконта, за исключением законов об убийстве, перестали применяться, что афиняне написали законы Солона на кирбах и поставили эти кирбы в царском портике, что все поклялись соблюдать их, а архонты принесли особенно торжественную клятву, а потом прибавляет: «Вот почему они и теперь еще дают такую клятву» (ο4)εν ετι και νυν ουτίο έμνύουσι.— Αθ. π., 7,1 сл.).

Если и предположить, что ход мысли не соответствует порядку изложения, что и автор «Афинской политии» исходил из современного обычая (клятва) и заключал от него к клятве во времена Солона, то ведь это лишь деталь: то, что предшествует, дается в догматическом изложении, т. е. взято из какого-то источника (вернее всего, из «Аттид»), а не является, если воспользоваться термином Аристотеля, энтимемой. Такова же последовательность мысли и изложения в конце рассматриваемой главы: упомянув

о разделении на четыре класса, в частности о том, что феты не участвовали ни в какой магистратуре, автор замечает, что поэтому и теперь, когда задают вопрос в связи с избранием по жребию на какую-нибудь должность, никто не скажет, что он принадлежит к классу фетов 135. Во всех этих случаях позднее явление для автора не отправной пункт при реконструкции прошлого (как у Фукидида), но лишь следствие порядков, установленных раньше. Автор «Афинской политии» не восстанавливает это прошлое в целом по его пережиткам в настоящем, но объясняет современные обычаи,