Абу Салах Хамдун Кассари 8 страница

6 7 8 9 10 11 12

Однажды в Шаме закипела смута.

Дервиша взяли стражи почему-то.

И до сих пор звучат в моих ушах

Его слова, когда он брёл в цепях:

«Меня не взял бы ваш султан надменный,

Когда б не допустил Творец Вселенной!»

Врага благословляйте своего,

Коль знаете, что друг послал его.

Возвысят вас или во тьму низводят,

Всё благо, что от Истины исходит.

О, мудрый, не страшись телесных мук!

Порой бальзамом горьким лечит друг.

Врач больше сведущ, чем больной. Без страха

Прими всё, что он даст в жилище праха!

О, муж любви, иди своей тропой,

Чуждайся блеска роскоши людской!

Иди путём любви! Душой беспечен,

Пусть ты погибнешь — дух твой будет вечен.

Ведь из зерна и злак не прорастёт,

Когда само зерно не пропадёт.

Тогда лишь сможешь Истины добиться,

Коль от себя сумеешь отрешиться.

И знай — ты Истины не обретёшь,

Пока в самозабвенье не впадёшь.

Как музыка, поют шаги верблюда,

Когда тебе любви открыто чудо.

И тайну в крыльях мухи не узришь,

Когда ты страстью чистою горишь.

Ты, вечным Богом созданный из праха,

Служи Ему, как раб, исполнен страха.

В алчбе, в высокомерии своём,

Земная персть, не станешь ты огнём.

Разбушевалось пламя с грозной силой,

А туча праха пламя погасила.

И дивом стал он, кто надменен был,

И человеком — кто смиренен был.

Раз уронил динар бедняк убогий,

Искал его он долго на дороге.

И не найдя, домой к себе побрёл;

А некто, не искав, динар нашёл.

На счастье иль беду обречены мы

Судьбой, когда ещё не рождены мы?

Судьбу не скрутишь силою своей.

Порою сильный слабого слабей.

Как часто врач премудрый умирает,

Невежда и несчастный выживает.

Так поучал Бобо Кухи, бывало,

Ученика, чья совесть не дремала:

«Будь в вере твёрд, путём добра иди,

А от людей добра себе не жди.

Те, кто тебя доныне прославляли,

Твою лишь форму внешнюю узнали».

Что пользы облачённому парчой,

Коль под одеждой он покрыт паршой.

В рай не попасть обманом. В день суровый

Все с лицемерия спадут покровы.

Разносчик сахарный тростник на блюде

Носил повсюду, где толпились люди.

Остановясь пред неким стариком,

Сказал: «Бери, а долг отдашь потом!»

И старец так разносчику ответил —

И в сердце я ответ отметил:

«Терпенья у тебя не хватит ждать,

Когда я долг смогу тебе отдать».

Не будет сладок сахар тростниковый,

Коль долг над головой висит суровый.

Молчаньем знанье Истины сокрыто,

А для невежд молчание — защита.

Мудрец величье губит в болтовне,

А болтовня глупцу беда вдвойне.

Таи в себе глубокой мысли семя.

Созреет мысль — откроешься пред всеми.

В открытье тайного нельзя спешить;

А то, что стало явным, то не скрыть.

Камнями и подошвами сандалий

Дрались в толпе; а двое наблюдали.

Один ушёл, ввязался в брань другой,

И прочь побрёл с разбитой головой.

Будь сдержанным, не лезь в чужую драку,

Не превращайся в злобную собаку.

Ты слухом, речью, зреньем одарён,

Ты высшим разуменьем одарён.

Но не суди о ближних бестолково,

Не отличая доброго от злого!

Хорошего ты встретишь иль плохого —

Не говори о людях злого слова.

Плохого сделаешь своим врагом,

А доброго хулить — считай грехом.

Когда один хулить другого будет,

Знай: по себе самом о нём он судит.

Когда ты их поступки разберёшь,

Поймёшь — где правда, где таится ложь.

Коль ты о людях говоришь плохое,

Пускай ты прав — нутро в тебе дурное.

Ушедших некто жалил речью злой;

Мудрец прервал: «Почтеннейший, постой!

Ты не черни людей, которых знал я,

Чтоб думать плохо о тебе не стал я!

Ты много злобных слов о них нашёл,

Но доброго и сам не приобрёл!»

Мне молвил некто мудрое присловье:

«Разбой, ей-богу, лучше, чем злословье!»

«О друг! — смущённо молвил я ему. —

Я притчи этой странной не пойму.

Как? Лучше преступление разбоя,

Чем об отсутствующем слово злое?»

А он: «Чтоб лютый голод утолить,

Разбойник должен смелость проявить.

А этот — человека очернил он, —

Но что, скажи, за это получил он?»

Когда котёнок на земле нагадит,

Он скрыть следы — песком засыпать ладит.

Ты, заглушая совести укор,

Забыл, что есть Всевидящего взор?

Ты вспомни притчу о рабе мятежном

И о суде суровом, неизбежном.

Но коль мятежный раб, в душе своей,

Раскается — он избежит цепей.

Проверь своё оружье до сраженья,

Чтоб избежать позора пораженья.

Та грамота, что нам на власть дана,

Да будет чистою возвращена.

Кто утопал в грехах, кто жил безгрешно,

Пред Судным Днём застонут безутешно.

От вздоха зеркало замутнено,

Но сердца зеркало — просветлено.

Кто в жизни делать людям зло боится,

Тот Страшного Суда не устрашится.

Раз некто негра чернотой дразнил,

И словом негр ругателя сразил:

«Дал черноту мне сам Творец Вселенной.

Ты богохульствуешь, глупец надменный!

Пусть внешне безобразен я, как див,

Я сердцем чист, а ты — душою крив!»

Не больше и не меньше не дано мне

Свершить в подлунной, чем предрешено мне.

Ты — море вечных сил, а кто же я?

Перед Тобой ничтожна суть моя.

Путь укажи мне, и к добру приду я,

А без Тебя в пустыне пропаду я.

Кто даст мне — бедному рабу тщеты —

Для обороны силы — коль не Ты?

Ложь, преследующая благую цель, лучше правды, ведущей к бедствию.

Могущество человека есть следствие доблести, а не богатства; величие — следствие разума, а не возраста.

Цену благополучия знает только тот, кто бедствия перенесёт.

Тому, кто сам упавших не щадит,

Коль упадёт он, вряд ли кто поможет.

Кто, зло посеяв, добрых всходов ждёт,

Того пустая лишь мечта тревожит.

Будь справедлив, вынь вату из ушей,

Не то тебя день судный уничтожит.

Друзья познаются, когда ты в темнице, а за столом все враги кажутся друзьями.

Не скорби, потерпевший от рока немало обид:

Милосердный всегда много милостей втайне творит.

Основа насилия была при сотворении мира очень мала. Но потом всякий, являвшийся в мир, немного добавлял, пока оно не выросло до громадных размеров.

Пусть ум осла бывает невелик,

Ему почёт, коль к ноше он привык.

С поклажей вол иль ослик терпеливый

Почётнее, чем человек бранчливый.

Кто служит воле Бога, тот велик…

К непослушанью низменный привык.

И праведник, высоко чтущий Бога,

Главу склоняет у его порога.

Когда с тобой беда — ты не вини людей,

Не в них начало благ, не в них исток скорбей.

От Бога — спор с врагом и против друга злоба,

Велениям Его они послушны оба.

Пусть лук метнул стрелу, но если ты мудрец,

То ты легко поймёшь, что выстрелил стрелец.

Ты — что змея: кусаешь, как увидишь,

Иль что сова — любого ты обидишь.

Пусть на людей ты нагоняешь страх —

Ничтожен ты пред Богом в небесах.

Не нужно над людьми творить насилья —

Проклятия людей имеют крылья!

Любовь праведников к людям одинакова как в их присутствии, так и в их отсутствие, а не такова она, чтобы они злословили о тебе за твоей спиной и готовы были умирать за тебя, стоя перед тобой.

Прежде чем входить, подумай о том, как ты выйдешь.

Ханжа из всех людей заметит лишь себя,

Держа перед собой завесу самомненья.

Но будь всевидящ он, он понял бы тотчас,

Что больше всех других достоин сожаленья.

В своей способности к созерцанию Бога не всегда одинаков святой — она у него колеблется между озарением и слепотой. Бог то показывает Себя ему, то скрывается от него.

Когда железо покрывает ржа,

Не три его — всё будет бесполезно;

Жестоких сердцем не увещевай —

Ведь в камень не вонзится гвоздь железный.

Мы закрываем дверь перед людьми,

Чтоб не открыть им нашего порока.

Но в тайном мире как закроешь дверь?

Незримое не скрыть от Божья ока.

Ужасней благ мирских нет в целом мире бед —

Скорбим, коль есть они, скорбим, когда их нет.

Богатства не ищи, мой друг, богатство счастья не даёт,

Богатство в мире есть одно — довольствоваться частью малой.

Кто творит добро, тот творит его для себя, кто делает зло, тот причиняет его себе.

Побольше укоряй ты сам себя —

Не будет от чужих упрёков больно.

Ты, бросив камень, ни за что не замутишь большого моря.

Мудрец обиделся? Тогда всего лишь мелкий он ручей.

Брат, который скован только заботами о себе, тебе не брат и не близкий.

Внешние признаки дервиша — рубище и нестриженные волосы, но действительные его приметы — бодрое сердце и умерщвлённая плоть. Обязанность дервишей — молитвы и славословия Богу, услужение и повиновение Ему, принесение в жертву себя и довольство малым, исповедание единобожия и упование на Бога, смирение и терпение.

Хотя хлеб насущный и распределён небом, но всё же нужно каким-то способом добывать его; хотя бедствия предопределены судьбою, но всё же нужно держаться подальше от дверей, через которые они входят.

Если ты однажды огорчил чьё-либо сердце, то, хотя бы ты доставил вслед затем этому человеку сотню удовольствий, берегись его возмездия за ту одну обиду, ибо стрела вынимается из раны, но обида остаётся в сердце.

Оставишь жадность — будешь жить, как царь.

Неалчного удел благополучен.

Способность без воспитания ничтожна, а воспитание без способностей невозможно. Пепел — высокого происхождения, ибо огонь — высшая стихия, но так как сам по себе пепел не обладает благородством, то он равен праху. Настоящий мускус тот, который сам благоухает, а не тот, который расхваливает москательщик. Мудрец подобен лотку москательщика — он молчит и показывает свои способности, а невежда похож на громогласный походный барабан, внутри пустой.

Предпочитай воздерживаться от разговоров по той причине, что, как правило, в речи может быть и хорошее и худое слово, и глаза врага ничего не подмечают, кроме дурного.

Тот, в чьём владении есть мудрость, ум и знанье,

Тогда лишь говорит, когда кругом молчанье.

Друзья считают благом и все мои изъяны,

И доброе их мненье немало мне вредит.

За доблесть принимают они мои пороки,

И каждый скажет «роза», когда на шип глядит.

Чтоб все свои ошибки мог ясно я увидеть,

Нужны враги мне злые, утратившие стыд.

Идти шагом и отдыхать лучше, чем бежать бегом и свалиться.

Не станет умный человек, которым ум руководит,

Дела свои вручать тому, чья мысль поверхностна, легка;

Циновочник — он тоже ткач, но кто же вздумает его

Вести к станку, коль ткут на том одни тончайшие шелка?

Совершай добро, но не попрекай им, и польза от этого вернётся тебе.

Не каждую тайну выкладывай перед другом, ибо ты не узнаешь нипочём — быть может, когда-нибудь он станет тебе врагом. Не каждое зло, которое ты можешь сделать, причиняй врагу, ибо может случиться, что вражда в прошлое канет, и он другом станет. Тайну, которую хочешь утаить от всех, не раскрывай ни перед кем, даже перед твоим верным другом, ибо у этого друга могут оказаться свои верные друзья — и так образуется целая цепь.

Кто считает ничтожным слабого врага, подобен тому, кто оставляет гореть маленький огонь.

Гнев сверх меры вызывает страх, а неумеренная ласка уменьшает к тебе уважение в людских сердцах. Не будь настолько суров, чтобы всем надоесть, и настолько кроток, чтобы тебе дерзили.

Промолчи, если ты знаешь, что чьё-либо сердце огорчит твоя весть, — предоставь другому её принести.

Кто пытается читать наставления самодуру, тот сам нуждается в наставлении.

Быть богатым воздержанием лучше, чем быть богатым состоянием.

Всё, что делается наскоро, живёт недолго.

В теле, лишённом сердца, нет мысли о Боге; скорлупа, лишённая ядра, недостойна покупки.

Дела делаются при помощи терпения.

Раз глупец порешил всем наукам осла обучить;

Он затратил на это немало и средств и труда;

Мудрый молвил ему: «Не старайся, несчастный глупец,

В этом деле пустом ты натерпишься только стыда.

Говорить не научишь скота; но ты сам у него

Поучиться молчанью без всякого мог бы вреда».

Удел того, кто не слушает советов, — слушать укоры.

Разум, подчинённый страсти, в таком же плену, как слабовольный мужчина у сварливой жены.

Лишь нищая вдова может понять вкус винограда, но его не почувствует владелец виноградного сада.

Руми

Руми, Джалал ад-дин Мухаммад б. Баха ад-дин Мухаммад ал-Балхи (1207–1273), известный как маулана («наш господин»), — знаменитый персидский мистик и поэт, основатель и неформальный руководитель суфийского братства маулавийа. Родился в Балхе (Северный Афганистан), умер в Конье (Малая Азия). Его отец, Мухаммад б. ал-Хусайн ал-Хатиби ал-Балти (1148–1231), считался авторитетным факихом в государстве хорезмшахов, был популярным проповедником и имел тесные связи с суфийскими кругами, разделявшими взгляды шейха Наджм ад-дина ал-Кубра (ум. в 1211 г.). Около 1215 г. он вместе с семьёй покинул Балх, опасаясь преследований со стороны хорезмшаха ‘Ала’ ад-дина, которого порицал в своих проповедях. В течение ряда лет семья жила в различных городах Малой Азии (Малатья, Лоренда). В 1228 г. Баха ад-дин переехал в Конью и стал руководителем центральной мадраса. Руми унаследовал этот пост после смерти отца. В 1232—1239 гг. он совершенствовал свои знания в религиозных науках в Хамбе и Дамаске; по возвращении в Конью продолжил чтение лекций в мадраса, выступал с проповедями в мечети и основал братство суфиев, отличавшееся тогда весьма умеренными взглядами. В 1244 г. судьба свела его со странствующим «свободным мистиком» Шамс ад-дином Мухаммадом ат-Табризи, чьи идеи оказали на Руми решающее влияние. Руми признал Шамс ад-дина своим муршидом-учителем и отказался от интеллектуальных изысканий. Постоянное общение Руми с Шамс ад-дином вызвало недовольство его учеников, которые в конце концов убили Шамс ад-дина. Горе Руми в связи с утратой Шамс ад-дина ещё более обострило его восприятие окружающего мира, что ярко отразилось в его стихах, которые он стал подписывать именем своего мистического возлюбленного, обнаружив его в себе самом. Именно в этот период Руми соединил преподавание мусульманской учёности с суфийской практикой непосредственно в мадраса, чего до него никогда не было.

Руми, несомненно, был хорошо знаком с идеями интеллектуального суфизма, в частности с учением Ибн ‘Араби, равно как и со взглядами представителей практического мистицизма. Однако как мистик Руми не создал своей, особой концепции мистического Пути. Согласно Руми, Бог абсолютно непознаваем, Он — нечто, что существует вне Небытия, Он — творец всех реалий, создаваемых им, когда они погружены в сон в Небытии и в Добытии. Человеческий разум не в силах познать Сущность, но её атрибуты мистики познают интуицией и чувством — беспредельной любовью. Существует непрерывный, единый и вечный процесс, идущий по кругу, процесс нисхождения и возвышения (от Него и к Нему). Это движение охватывает все явления как в неорганическом и органическом мире, так и в мире Абсолютной души. Двигаясь по этому кругу, вещь меняется и может превратиться в свой антипод, а человек — божественное творение — приобретает частицу субстанциональных качеств Абсолютной души, заложенных в его индивидуальную душу. Отсюда постоянный поиск человеком пути к воссоединению с божеством.

Руми считал обязательным для каждого суфия исполнение религиозных предписаний (молитва, пост и т. д.), рассматривая их как подарок влюблённого любимой. Вместе с тем он придавал исключительное значение слушанию музыки и пения, а так же танцам во время коллективных радений.

Руми оставил громадное литературное наследие в стихах и прозе. Только Мактуб (Письма) и первые 18 бейтов поэмы Маснави были записаны им собственноручно, остальное записано и собрано его учениками. Его Диван (издан в восьми томах в Тегеране в 1957–1966 гг.) содержит газели, четверостишия и другие строфические формы — всего около 30 тыс. двойных строк (бейтов). Они были написаны большей частью для радений и отличаются высоким эмоциональным настроем, мелодичностью, ритмичностью, экстатическим характером. Почти все они посвящены беззаветной любви к Богу и мистическим вопросам. Маснави-йи ма’нави (Поэма о сокрытом смысле) — мистико-дидактическая поэма в шести частях — подлинная энциклопедия суфизма в стихах, вершина творчества Руми и мистической поэзии в персидской литературе. Сам Руми считал, что Маснави раскрывает тайный смысл Корана, который он цитирует 760 раз. Основную смысловую нагрузку в поэме несёт притча, увязываемая с многочисленными теоретическими положениями по принципу ассоциативной связи, иногда нарочито завуалированной, но вместе с тем в ней прослеживается одна и та же схема пояснения мистического либо морально-этического происхождения.

Песнь свирели

Вы слышите свирели скорбный звук?

Она, как мы, страдает от разлук.

О чём грустит, о чём поёт она?

«Я со своим стволом разлучена.

Не потому ль вы плачете от боли,

Заслышав песню о моей недоле.

Я — сопечальница всех, кто вдали

От корня своего, своей земли.

Я принимаю в судьбах тех участье,

Кто счастье знал, и тех, кто знал несчастье.

Я потому, наверно, и близка

Тем, в чьей душе и горе, и тоска.

Хоть не постичь вам моего страданья:

Душа чужая — тайна для познанья.

Плоть наша от души отделена,

Меж ними пелена, она темна.

Мой звук — не ветер, но огонь, и всякий раз

Не холодит он — обжигает вас.

И если друг далёк, а я близка,

То я ваш друг — свирель из тростника.

Мне устранять дано посредством пенья

Меж Господом и вами средостенье.

Коль духом слабые в меня дудят,

Я не противоядие, но яд.

Лишь тем, кто следует стезёй неложной,

Могу я быть опорою надёжной.

Я плачу, чтобы вы постичь могли,

Сколь истинно любил Меджнун Лейли.

Не разуму доступно откровенье:

Людское сердце — вот ценитель пенья».

Будь безответною моя тоска,

Кто оценил бы сладость тростника?

А ныне стали скорби и тревоги

Попутчиками и в моей дороге.

Ушла пора моих счастливых лет,

И благодарно я гляжу им вслед.

В воде рыбёшки пропитанья ищут,

А нам на суше долог день без пищи.

Но жизни для того на свете нет,

Кто ищет пищу в суете сует,

Кто лишь для плоти ищет пропитанья,

Пренебрегает пищею познанья.

Не очень сходны меж собою тот,

Кто суть познал, и тот, кто познаёт.

Порвите ж цепь, свободу обретая,

Хоть, может, эта цепь и золотая.

И ты умерь свою, стяжатель, прыть:

Ведь всей реки в кувшин не перелить.

И жадных глаз невежды и глупца

Ничем нельзя наполнить до конца.

Лишь раб любви, что рвёт одежды в клочья,

Чужд и корысти, и пороков прочих.

Любовь честна, и потому она

Для исцеленья душ дана.

Вернее Эфлатуна и Лукмана

Она врачует дух и лечит раны.

Ее дыхание земную плоть

Возносит в небо, где царит Господь.

Любовью движим, и Муса из дали

Принёс и грешным людям дал скрижали.

Любовь способна даровать нам речь,

Заставить петь и немоте обречь.

Со слухом друга ты свои уста

Соедини, чтоб песнь была чиста.

Кого навеки покидает друг,

Тот, как не голосит, смолкает вдруг.

Хотя напевов знает он немало,

Нем соловей в саду, где роз не стало.

Влюблённый — прах, но излучает свет

Невидимый его любви предмет.

И всякий, светом тем не озарённый,

Как бедный сокол, крыл своих лишённый.

Темно вокруг и холодно в груди, —

Как знать, что позади, что впереди?

Для Истины иного нет зерцала —

Лишь сердце, что любовью воспылало.

А нет там отраженья — поспеши,

Очисти зеркало своей души.

И то постигни, что свирель пропела,

Чтоб твой отринул дух оковы тела.

Вам присущи бесчисленные смены настроения, которыми вы не можете управлять. Вы могли бы овладеть ими, если бы знали их истинную причину. Если вы не можете определить источник собственных изменений, то как же вы сумеете определить те изменения, которые формируют вас.

Травинкой невозможно проткнуть гору. Если бы солнце, освещающее мир, приблизилось к нему, мир был бы уничтожен.

Науку познаёшь с помощью слов, искусство — с помощью практики, а отчуждённость познаётся в компании.

То, что обычному человеку кажется камнем, для знающего является жемчужиной.

Голые сучья, кажущиеся зимой спящими, тайно работают, готовясь к своей весне.

Первоначально ты был глиной. Пройдя стадию минерала, ты стал растением. Из растения ты стал животным и из животного — человеком. В течение этих периодов человек не знал, куда идёт, но всё же был вовлечён в это длинное путешествие. И ещё сотню разных миров предстоит тебе пройти.

Мир скрытый имеет свои облака и дожди, но иные, чем здесь. Его небеса и солнечный свет иного порядка. Но всё это становится явным лишь для утончённого — того, кого не обманут кажущейся завершённостью обычного мира.

Пока раб целиком не покинет самого себя, нельзя достигнуть единобытия с Ним (Богом). Единобытие — это не перевоплощение, а это твоё несуществование, ибо с помощью бессмысленных слов ложь не станет Истиной.

Если десять человек хотят войти в дом, но только девяти это удаётся, десятый не должен говорить: «Такова воля Господа». Он должен отыскать, в чём был его собственный недостаток.

Из Индии недавно приведён,

В сарае тёмном был поставлен слон,

Но тот, кто деньги сторожу платил,

В загон к слону в потёмках заходил.

А в темноте, не видя ничего,

Руками люди шарили его.

Слонов здесь не бывало до сих пор.

И вот пошёл средь любопытных спор.

Один, коснувшись хобота рукой:

«Слон сходен с водосточною трубой!»

Другой, пощупав ухо, молвил: «Врёшь,

На опахало этот зверь похож!»