Особенности психологии толпы

Митинговый оратор должен хорошо знать и умело использовать психологию массы (толпы). Поведение человека в толпе существенно отличается от его же поведения наедине с самим собой или в небольшой компании. Масса, будь она хоть сосредоточенной в одном месте (толпа), хоть рассеянной по огромному пространству без всякой зримой связи индивидуумов друг с другом, ведет себя так, словно образует единый организм с единой душой (психикой), даже если состоит из не приемлющих друг друга групп. Причины этого до сих пор неясны, выдвигаются различные версии, вплоть до биоэнергетических, но сам факт психического (не обязательно идейного!) единства массы, особенно собранной в толпу, бесспорен.

Психологии толпы присущи следующие черты:

1) Симптом свой-чужой, или кто не с нами, тот против нас. Наличие противника – реального или мнимого, давнего или только что выявленного, очень сплачивает массу как внутри себя, так и вокруг лидера, в том числе ситуационного – митингового оратора. Ненависть к общему врагу – это обручи на бочке, не дающие ей распасться. Этот симптом одинаково силен как в толпе, так и в рассредоточенной массе и всегда успешно использовался политиками как для мобилизации народа на чрезвычайные усилия, так и для обеспечения максимальной покорности в относительно спокойное время.

2) Сильное влияние стереотипов – устойчивых алгоритмов поведения и мировоззрения. Более древние поведенческие стереотипы – это инстинкты человека как стадного животного, остающиеся востребованными и в эпоху научно-технического прогресса. Более молодые мировоззренческие и, в частности, политико-идеологические стереотипы – приобретение эпохи цивилизации, одно из основных средств культурной и политической социализации человека в любой общественной среде. Уничтожить стереотипы как таковые невозможно. Ибо они – костяк всей народной культуры, центрально звено самосознания этноса. Можно лишь в определенных условиях, в эпохи кризиса старых ценностей, заменить одни мировоззренческие стереотипы другими, причем процесс подобной замены отличается высокой степенью нелинейности и, как следствие, непредсказуемостью долгосрочных результатов. Изменить же поведенческие стереотипы – значит изменить человека как биологический вид. А игнорировать стереотипы или иметь сильно искаженное представление о них - значит обречь себя на крах в любой сфере общественной деятельности.

3) Эмоциональность, значительно превосходящая средний индивидуальный уровень членов массы (особенно толпы) и легко стимулируемая зрительной и словесной символикой. Влияние эмоций в митинговых речах исключительно велико. Этому способствует как самый факт сбора на митинге одинаково настроенных людей, так и действия затравочных ораторов, доводящих эти эмоции до чрезвычайной силы и канализирующих их в нужном направлении. Глубокомысленные рассуждения и доказательства, - отмечал М.В.Ломоносов, - не так чувствительны, и страсти не могут от них возгореться; и для того с высокого седалища разум к чувствам свести должно и с ними соединить, чтобы он в страсти воспламенился. Ему вторит российский просветитель конца XVIII века Н.Н.Новиков: Человеки суть существа чувствительные, гораздо более склонные управляться от страстей, нежели от рассудка.

Эмоции при умелом их использовании – это ключ не только к интересу, но и к доверию слушателей, а также к их памяти. Эмоционально окрашенная информация запоминается лучше, чем пресная. К сожалению, отрицательные эмоции запоминаются лучше, чем положительные – добрая слава лежит, а худая бежит.

Эмоции – мощное и притом обоюдоострое оружие: их легче возбудить, чем угасить, да и направить их в нужное оратору русло удается далеко не всегда. Эмоциональная аура толпы ассимилирует психику даже вполне солидных и рассудительных людей. В митинговой массе они, подпав под влияние бойкого оратора, решительно теряют голову, доходя подчас до коллективного помешательства, буйств и погромов. Эмоции – иррациональный, во многом еще загадочный и трудноконтролируемый фактор. Играть с ними нельзя. Воздействие на эмоции слушателей – актуальный вопрос нравственной позиции оратора, его гражданского долга.

4) Крайности в оценках и действиях, радикализм, экстремизм. Это вполне естественные свойства митинговой массы. На митинг идут не среднестатистические обыватели, а активисты, люди с определенным идейным зарядом, а нередко и с готовностью к действию. Мы пришли сюда, чтобы не болтать, а делать: дайте лишь искру, - подобная мысль явно или тайно витала в головах участников всех тех митингов (подчас многодневных), которые перерастали потом в уличные бои. Митинг – отец баррикады. Неудивительно, что в напряженные политические моменты власти запрещают проведение любых собраний, даже, судя по заявленной повестке, вполне безобидных, ибо известно, что все революции начинаются с вероподаннических просьб.

5) Масса (особенно толпа) по интеллекту всегда ниже своего среднего представителя. По замечанию французского социопсихолога Лебона, сорок академиков, собранных вместе, ничуть не умнее сорока водовозов. Эта истина подтверждена столь огромным количеством примеров, что говорить о каком-либо коллективном разуме нации, класса, партии, а тем более митинговой публики не имеет смысла. Коллективным может быть только лишь инстинкт, разум же любого сообщества – это разум его наиболее талантливой части, интеллектуальной элиты, имеющей, притом, достаточно средств, чтобы навязать обществу плоды своих раздумий. Именно так развиваются, в частности, наука и техника. Истина никогда не обретается большинством голосов, если понимать под истиной соответствие чьих-либо заявлений реальному положению дел. Наука делается не на митингах (типа пресловутой летней сессии ВАСХНИЛ 1948 года, в корне подорвавшей отечественную генетику), а в лабораториях и на научных симпозиумах, где любая попытка поставить теорию выше факта встречает решительное осуждение. Только в собраниях интеллектуалов, сделавших поиск истины целью своей жизни, можно говорить о коллективном разуме. Митинги к таким собраниям не относятся. Там голосуют не разумом, а сердцем. Но если под истиной понимать субъективное восприятие вещей, мнение, включая представления о добре и зле, долге, справедливости, наилучшем устройстве общества и т.п., то окажется, что коллективные резолюции – вполне приемлемый способ решения весьма многих социальных проблем. Поэтому не следует считать заведомую иррациональность митинговых волеизъявлений синонимом их функционального несоответствия задачам поиска общих ценностей. Инстинкт подчас работает лучше, чем разум, позволяя найти верное решение при недостатке информации или при отсутствии рационального алгоритма ее обработки.

Есть старинная притча. Шли по заячьему следу два охотника – отец и сын. Вышли к поляне, и старик сказал: я устал, иди сынок, догони зайца один. Молодой охотник ринулся по следу, обегал всю поляну и, не настигнув зайца, с конфузом вернулся назад. Отец и говорит ему: зачем же ты по заячьим петлям бегал? Вон, видишь, с поляны выходной след тянется – там заяц и сидит…

Это драгоценное умение находить конечный результат исторических событий, минуя промежуточные этапы, дает не разум, а инстинкт, и если разум любого коллектива, за исключением научного, есть понятие весьма шаткое и призрачное, то инстинкт – основное орудие коллектива в поисках истины (субъективной). Здравый инстинкт вырабатывается веками, и обретение его знаменует наступление эволюционной зрелости народа. В кризисные эпохи общество добирает недостающий опыт, избавляясь от излишней доверчивости через серию болезненных обманов и приобретая, вкупе с новыми мифами, крупицы подлинных знаний. Митинги – один из главных факторов этого созревания. Проблема в том, что мифы и знания делятся не поровну…

6) Эффект унификации – будь как все! Хуже всего оказаться в толпе белой вороной. Отсюда вечная дилемма ситуационного лидера: нельзя ни быть вровень со всеми – иначе не заметят, ни чересчур выделяться – иначе отторгнут. Важно соблюсти меру, быть на шаг вперед и не более. Многие митинговые ораторы самых разных политических ориентаций предпочитают, подчас инстинктивно, выступать в амплуа рубахи-парня, точь-в-точь такого же, как все, разве что чуть побойчее и пооткровеннее, но не особенно умнее. Очевидно, масса прочно усвоила, что умный человек не может быть не плутом. Масса даже чаще прощает политику откровенное плутовство (вспомним строителя финансовых пирамид С.Мавроди, избранного в 1993 г. в Государственную Думу России), нежели излишний ум и возвышенность идеалов. По мере духовного созревания общества синдром отторжения незаурядных личностей смягчается, хотя полностью никогда не исчезает, и происходит это со стороны массы за счет шлифовки не ума, а инстинкта, а со стороны лидера за счет наращивания не столько аналитического ума, сколько обаяния, именуемого в политическом мире харизмой. Масса приемлет не того, кто умнее, а того, кто сильнее ее.

Полезно вспомнить мысль Л.Н.Толстого: человеку, у которого много ума, надо еще больше ума, чтобы правильно распоряжаться этим умом. Без этого второго ума первый либо остается без применения, либо попадает в распоряжение выраженного носителя второго ума. Прежде, чем выйти на митинговую трибуну в любой речевой роли, определите, кто вы по своему характеру, темпераменту и уму. Оратор любого профиля, а общественный деятель в особенности, не должен иметь иллюзий на свой счет. Ему надлежит знать: либо он мощный катер-буксир без единой тонны собственного полезного груза, либо наполненная ценным добром безмоторная баржа, либо, в идеале, теплоход-сухогруз. Знание своих психологических качеств позволит верно определить как свой функциональный статус в деловом или политическом сообществе (лидер, теоретик – консультант, организатор, пропагандист, агитатор), так и свою речевую роль на митинге. И если у вас обнаружится избыток теоретического ума (по сравнению с уровнем массы), спрячьте его в карман и дайте в своих речах народу лишь то, что он способен переварить. Масса не любит, когда ей, даже невольно, колют глаза своей ученостью или устраивают откровенный ликбез, зато обожает, когда искушенный оратор беседует с ней как бы на равных. Митинговому оратору приходится постоянно лавировать между Сциллой демагогии и Харибдой резонерства, и далеко не во всякой речи ему удается, даже при многолетнем опыте, пройти без потерь. Массе приходится подыгрывать, от нее нельзя требовать усиленного внимания или терпения, а по большому счету, от нее нельзя вообще требовать ничего. На митинге, как и в сфере сервиса, исходят из принципа – клиент всегда прав. Оратор лишь уточняет этот принцип следующим образом: публика всегда права в своих запросах, а я всегда прав в своих ответах на них. Сомневающимся в этом путь на трибуну митинга закрыт.

7) Ощущение членами толпы своей несомненной правоты, силы и безнаказанности. Это ощущение начинается с индивидуального уровня в виде инстинктивно осознаваемого эффекта кооперации: народу масса целая – сто или двести; чего один не сделает – сделаем вместе (В.В.Маяковский), или: но если в партию сгрудились малые – сдайся, враг, замри и ляг! Партия – это рука миллионнопалая, сжатая в единый разящий кулак (его же). Этот инстинкт оратор может легко усилить, сделав упор на общие интересы массы, на эмоции и на указание простых (по крайней мере, с виду) конкретных путей достижения заветной цели. В минуты митинговой эйфории толпе кажется, что она может все. Ощущение собственного всемогущества сопровождается полнейшим игнорированием силы противной стороны: в такие моменты толпу не пугают ни казаки с нагайками, ни полиция в шлемах и со щитами, ни даже танки. Единственный, кого она еще слушает в таком, по сути дела, гипнотическом состоянии – это оратор, одна фраза которого, охотно вспоминаемая потом друзьями и врагами, может повлиять на ход Истории. Ответственность оратора здесь достигает наивысшей степени, и всякого рода ссылки на непредвиденность ситуации тут неуместны.

8) Чувство круговой поруки – один за всех, а все за одного, ощущение принадлежности к чему-то более великому, нежели собственная личность, растворение индивидуума в массе. Это, по сути дела, высшая, надличностная сторона предыдущего свойства, уходящая своими корнями не в грубо материалистический эффект кооперации, а в сферу высоких идей, хотя оба эти явления могут быть рассмотрены как формы реализации стадного инстинкта. Философская трактовка этих явлений, строго говоря, выходит за рамки общей риторики, однако оратор должен учитывать, что личность большинства участников митинга во время этого действа, обладающего главной чертой карнавалов и религиозных мистерий – погружением индивидуума в виртуальную реальность, в инобытие, - эта личность становится иной. Виртуальная реальность живет по иным законам, нежели породившей ее обычный мир (это хорошо знают и адепты религиозных сект), и люди там мыслят и ведут себя по законам этой реальности, пребывая в измененном состоянии сознания - трансе, или медитации, следуют логике этой реальности, не укладывающейся ни в какие привычные схемы. Не всегда человек, вернувшийся с митинга, способен быстро выйти из митинговой эйфории, а выйдя из нее, не всегда способен дать резонное объяснение своим ощущениям, мыслям, словам и действиям. Коллективный транс оставляет на личности глубокий и подчас долгосрочный отпечаток. Митинги являются, по сути дела, психотропными сеансами с достаточно высокой степенью трансформации личности. Не погружаясь здесь в глубины психологии, воспользуемся двумя несложными моделями, позволяющими отчасти объяснить некоторые из рассмотренных выше феноменов митингового сознания.