2020-06-12
305
На аукционе звездная чаша в хорошем состоянии могла бы уйти за миллионы долларов. Из трех сохранившихся звездных чаш самой прекрасной считается Инаба (инаба тэммоку). Она была передана одним из сёгунов Токугава дому Инаба и, если бы сегодня ее выставили на продажу, принесла бы владельцам десятки миллионов долларов.
Коята Ивасаки, четвертый президент конгломерата «Мицубиси» и один из самых богатых людей в современной Японии, стал хозяином этой чаши в 1934 году. Однако, считая себя недостойным ее, Ивасаки никогда не пользовался ею во время своих чайных церемоний.
Японцы, несомненно, питают слабость к красивой чайной посуде. В конце концов, чашка – это всего лишь чашка и ее назначение – удерживать в себе жидкость. С этой точки зрения звездная чаша ничем не отличается от обычной чашки из магазина. И хотя увлечение чайной посудой наверняка имеет аналоги в других культурах, японской культуре присуща уникальная особенность, придающая этому увлечению необычный оттенок. Давайте разберемся, откуда берется этот повышенный интерес к чувственной стороне материального.
В главе 1 мы говорили о лексической гипотезе, согласно которой выражения, обозначающие важные личностные черты и жизненные явления, постепенно становятся частью разговорной речи, как это произошло с икигай. У японского языка есть еще один интересный аспект, заслуживающий внимания и особенно уместный в контексте этой главы.
В японском языке собака лает «ван‑ван», а кошка мяукает «ня‑ня». В каждом языке есть свои подобные звукоподражания, однако в японском языке они необычайно многочисленны и многообразны.
Эти звукоподражания иногда называют японской звуковой символикой; нередко они состоят из двойного повторения одного и того же слова.
Например, бура‑бура означает «развязная беззаботная походка», а тека‑тека – «блестящая поверхность». Кира‑кира – искристое сияние, а гира‑гира – более интенсивный, почти ослепляющий источник света, например свет фары мотоцикла ночью. Тон‑тон обозначает легкий постукивающий звук, а дон‑дон – более тяжелый и глухой звук. В словаре звукоподражаний под редакцией Масахиро Оно (2007) собрано 4500 примеров звуковых символов.
С ростом популярности японской манги и аниме все больше людей во всем мире начинают интересоваться японской звуковой символикой. Но овладеть японскими звукоподражаниями нелегко, отчасти из‑за тонких нюансов их употребления, отчасти из‑за того, что их очень много. Японцы, в отличие от представителей многих других культур, пользуются звуковой символикой не только в детстве, но и во взрослой жизни. В самом деле, они нередко прибегают к звукоподражаниям при обсуждении профессиональных вопросов. Разумеется, в одних областях (например, в гастрономии) эта особенность встречается чаще, чем в других. Легко представить себе, как мастер суши, такой как Оно Дзиро, или опытный поставщик рыбы, такой как Хироки Фудзита, пользуются в разговоре звукоподражаниями, поскольку звуковая символика лучше помогает передать представление о текстуре и аромате пищи. Можно предположить, что воины‑самураи наверняка тоже пользовались звукоподражаниями, обсуждая качество своего оружия, блеск и прочность клинка. Художники, рисующие мангу, часто используют звукоподражания, такие как «тон‑тон» или «дон‑дон», чтобы передать тонкие нюансы действий своих персонажей.
В свете упомянутой лексической гипотезы тот факт, что в японском языке так много звуковых символов, предполагает существование корреляции между этими символами и национальным способом восприятия мира. По‑видимому, японцы выделяют в потоке ощущений множество разнообразных нюансов и обращают внимание на тонкие оттенки физических чувств. Распространенность звукоподражаний отражает важность подробных чувственных нюансов в жизни японцев.
Подобное внимание к деталям вызвало к жизни культуру, в которой ремесленники продолжают пользоваться уважением даже сейчас, когда наша жизнь стремительно меняется под натиском инноваций.
В Японии немалое количество традиционных изделий по‑прежнему изготавливают ремесленники. Отнюдь не стремясь громко заявить о себе или привлечь внимание публики своеобразным поведением, они тем не менее пользуются большим уважением и играют в японском обществе важную роль. Часто их жизнь становится примером икигай – всецелой отдачи созиданию чего‑то, одной цели, пусть даже вовсе не великой.
Работа ремесленника требует много времени и сил. Поэтому ее результаты отличаются большой изысканностью и превосходным качеством. Японские покупатели уважают время и труд, вложенные в изготовление предметов ремесла, и высоко ценят их качество, будь то ножи, мечи, керамика, лакированные изделия, бумага васи или ткани.
Этика и приемы работы ремесленников по‑прежнему оказывают большое влияние в разных областях экономической деятельности, а обостренное восприятие разнообразных чувственных качеств стимулирует развитие ремесла и производственных технологий.
Хотя японские компании уже много лет проигрывают в области потребительской электроники, есть одна область, где они по‑прежнему занимают ведущее положение, – это производство сложных инструментов, в частности медицинских видеокамер. Благодаря высочайшей точности инженерного искусства и неустанному стремлению производителей к совершенству японские медицинские видеокамеры занимают одно из ведущих мест в мире. Кроме того, японские производители выходят вперед в области полупроводниковых приборов: накопленные знания и опыт и тщательно согласованные действия позволяют наладить рациональное и качественное производство.
Чтобы выполнять тонкие операции в каком‑либо ремесле или на высокотехнологичном производстве, необходимо принимать во внимание множество чувственных ощущений. И звукоподражательное богатство японского языка в полной мере передает восприимчивость японцев к этим тонким оттенкам.
Как мы увидим далее в главе 8, в сознании японца каждая чувственная характеристика эквивалентна Богу. Японцы верят, что многообразие оттенков в природе и материальном мире бесконечно, так же как бесконечна история Бога, создавшего Вселенную.
Придворная дама по имени Сэй‑Сёнагон, служившая императрице Тэйси около 1000 года, написала Макуро но соси – знаменитые «Записки у изголовья». В них она уделяет самое пристальное внимание мелочам жизни. Например: «То, что умиляет. Детское личико, нарисованное на дыне. Ручной воробышек, который бежит вприпрыжку за тобой, когда ты пищишь на мышиный лад: тю‑тю‑тю! Ребенок лет двух‑трех быстро‑быстро ползет на чей‑нибудь зов и вдруг замечает своими острыми глазками какую‑нибудь крошечную безделицу на полу. Он хватает ее пухлыми пальчиками и показывает взрослым»[1].
Рассказывая о жизни, Сэй‑Сёнагон избегает пышных торжественных фраз. Она пишет о повседневных мелочах, инстинктивно понимая важность пребывания здесь и сейчас. Вместе с тем Сэй‑Сёнагон ничего не рассказывает о себе самой. Короткие заметки передают ее характер намного выразительнее, чем это могла бы сделать прямая речь.
Мировоззрение Сэй‑Сёнагон, выраженное в книге «Записки у изголовья», имеет много общего с современной концепцией «осознанности». Чтобы практиковать осознанность, важно обращать внимание на то, что происходит здесь и сейчас, и не спешить давать происходящему какую‑либо оценку. Считается, что главное препятствие на пути к достижению осознанности – привязанность к собственному «я».
Учитывая время создания «Записок у изголовья» (они были завершены в 1002 г.) и принципиально светский характер этих очерков, можно сказать, что они предвосхищают и на целое тысячелетие опережают современный zeitgeist – сегодняшнюю передовую мыслительную традицию. Сэй‑Сёнагон вполне могла бы быть современной писательницей.
Пожалуй, можно говорить о том, что именно с идеей самоотрицания связан уникальный вклад Японии в философию жизни в том ее аспекте, который касается собственно смысла жизни.
Ребенок беззаботен, и ему не требуется икигай, чтобы заниматься своими делами, пишет Миэко Камия в своей знаменитой книге «О смысле жизни (икигай)». Ребенок беззаботен и не обременен социальными определениями. Ребенок пока еще не связан узами той или иной профессии либо социального статуса. Было бы замечательно сохранить эту детскую легкость на всю жизнь. И это ведет нас ко второй основе икигай – необходимости освободить себя.
В «Записках у изголовья» Сэй‑Сёнагон почти не говорит о своем положении в обществе, как будто она появилась на свет лишь сегодня утром, словно девственный снег, падающий на землю. Умение забывать о себе приводит нас к одному из ключевых понятий дзен‑буддизма. Интересно, что в философии осознанности самоотрицание идет рука об руку со способностью ценить настоящее. Умение освободить себя тесно связано с умением быть здесь и сейчас. Впрочем, это понятно, ведь современная концепция осознанности родилась именно из традиций буддийской медитации.
Храм Эйхейдзи в пригороде Фукуи в Японии – один из центров изучения дзен‑буддизма. Основанный в 1244 году монахом по имени Догэн, храм Эйхейдзи и сегодня остается полностью действующим: в нем проходят обучение и подготовку будущие монахи. Тысячи кандидатов приходят в храм, чтобы учиться, тренироваться, медитировать и получить посвящение. Чтобы попасть в храм и стать послушником, кандидат должен несколько дней простоять перед воротами, иногда под проливным дождем. С современной точки зрения это может показаться издевательством, однако у подобного, связанного с унижением, введения в мир дзен есть рациональное объяснение, особенно если не забывать о концепции самоотрицания.
Дзикисай Минами – буддийский монах, имеющий редкий опыт более чем десятилетнего пребывания в храме Эйхейдзи (большинство послушников проводят в храме лишь несколько лет для того, чтобы получить посвящение). По словам Минами, одно из важнейших правил храма Эйхейдзи (и, следовательно, дзен‑буддизма вообще) заключается в отсутствии системы заслуг. Во внешнем мире люди обычно получают похвалу или «зарабатывают баллы», если делают что‑то ценное, что‑то хорошее. Но в храме Эйхейдзи за похвальные поступки не предусмотрено никакого поощрения и вознаграждения. Когда вы попадаете в эту систему, не важно, как усердно вы будете медитировать, как добросовестно будете выполнять ежедневные обязанности, – это ни на что не влияет. К вам относятся так же, как к любому другому послушнику: вы становитесь анонимным, почти невидимым существом – индивидуальность теряет всякий смысл и значение.
Распорядок дня в храме Эйхейдзи нельзя назвать легким. Послушники встают в 3 часа утра и после омовения приступают к утренней медитации. После медитации их ждут новые медитации, уборка и различные повседневные обязанности. Едят послушники три раза в день. Меню очень простое – рис, суп и несколько вегетарианских блюд.
В течение дня храм Эйхейдзи открыт для посетителей, и туристы могут свободно бродить по его внутренней территории. Послушники находятся в том же пространстве, что и туристы. Время от времени туристы, гуляющие по коридорам, встречаются с послушниками. Разница в их поведении огромна. Туристы приносят с собой атмосферу большого мира, где принято постоянно думать о себе, стремиться максимально выгодно показать себя, «заработать» как можно больше «баллов». Послушники, напротив, ведут себя так, будто не осознают даже собственного присутствия, не говоря уже о присутствии других людей. Они успешно освоили умение освободить себя – вторую основу икигай. Стройные, с гладкой кожей (считается, что диета храма Эйхейдзи благотворно влияет на красоту), так глубоко погруженные в себя, что случайный зритель может им даже позавидовать.
Попробуйте ненадолго вообразить, что вы один из послушников в храме Эйхейдзи. Ваши чувства и разум наполняет непрерывный поток прекрасных образов: изысканная архитектура, обстановка храма, прекрасные предметы, которые создавались и бережно хранились здесь на протяжении многих столетий. Материальные блага здесь минимальны, а возможности для удовлетворения самолюбия просто отсутствуют, но каждый момент, проведенный в Эйхейдзи, исполнен чувственной красоты.
Когда вы погружаетесь в атмосферу храма, у вас возникает ощущение почти вневременной безмятежности. Словно для того, чтобы возместить утрату индивидуальности и отсутствие системы заслуг, храм щедро одаряет послушников безмятежной красотой, в окружении которой они выполняют свои ежедневные обязанности и обряды.
Нейробиолог Николас Хамфри из Кембриджа (Великобритания), затронувший вопрос функционального значения сознания в своей книге «Сознание: пыльца души», утверждает, что сознание функционально значимо, поскольку оно дает нам чувственное удовольствие – а это повод продолжать жить.
Хамфри приводит необычный пример – принятый в США ритуал последнего завтрака заключенных перед смертной казнью. Заключенному дается последняя привилегия лично выбрать для себя меню. Хамфри цитирует последнее меню заключенных по данным, размещенным на сайте Департамента уголовного правосудия Техаса. Один приговоренный может выбрать жареную рыбу, картофель фри, апельсиновый сок и шоколадный торт, другой может заказать тарелку куриных кацу. Они тщательно обдумывают последнюю в своей жизни трапезу, и это свидетельствует о том, как важны чувственные удовольствия, которые мы получаем во время приема пищи. Можно сказать, это предельная форма присутствия в настоящем, умения быть здесь и сейчас. Умение отыскать икигай в заданных условиях можно считать своего рода биологической адаптацией. Вы можете найти свое икигай в самых разных обстоятельствах, и ключом к устойчивости для вас будет чувственное удовольствие.
В современной науке о сознании сенсорные характеристики, сопровождающие действия человека, в том числе опыт, связанный с употреблением пищи, называются «квалиа» (от лат. qualia), или первичные ощущения. Этот термин относится к феноменологическим свойствам чувственного опыта: краснота красного цвета, аромат розы или свежесть воды – все это примеры первичных ощущений. Каким образом в результате деятельности нейронов мозга возникают первичные ощущения – величайшая загадка нейробиологии и науки в целом. Ничто так не воодушевляет нас, как таинственные загадки. Если вы положите в рот клубнику (просто клубнику, совсем необязательно идеальный и невероятно дорогой образец из «Сембикия»), у вас возникнет определенный спектр первичных ощущений, которые предположительно доставят вам удовольствие. А удовольствие равносильно тайне жизни.
Ранее мы заметили, что в японском языке существует множество звукоподражаний (примеров звуковой символики). Но звукоподражания – это всего лишь способ передачи разнообразных первичных ощущений, которые встречаются в жизни.
Здесь есть глубокая связь. Таинственным образом освобождение себя связано с открытием чувственных удовольствий. Японская культура с ее множеством звукоподражаний культивирует эту связь, попутно взращивая крайне прочную систему икигай. Освободив себя от бремени самих себя, мы можем открыть бесконечную вселенную чувственных удовольствий.
