– Машенька… жива?… – глухим голосом спросил, наконец, дед. Она отрицательно покачала головой.
– Умерла? – прошептал он.
– Обоих фашисты убили, и папу, и маму. Они партизанами были на Украине. Меня соседи спасли, – неожиданно громко ответила она.
И я вдруг – в первый раз в жизни – увидел, как из глаз деда выкатились две слезы и упали на седую бороду. Я почувствовал, как комок подступает к моему горлу, и, чтобы не разреветься при ней, выскочил из комнаты.
* * *
С тех пор прошло уже четыре года. Маша тогда же переселилась к нам, она поступила в Высшее Художественное училище. Из нее выйдет талантливая художница. Я учусь в десятом классе. Мы с ней большие друзья, хотя она и называет меня «цыпленком». Я не обижаюсь. Я так счастлив, что у меня есть сестра! Она всего на три года старше меня, но ей пришлось столько пережить! Все мои товарищи очень полюбили ее, и они с Глебом иногда смеясь вспоминают встречу в трамвае и косичку. Ребята часто собираются у нас, – и какие споры разгораются иногда! Даже Кирилл начинает говорить с придаточными предложениями.
|
|
И дедушка и нянька в ней души не чают. Деда не узнать: он помолодел, повеселел. А у няньки любовь выражается в том, что ворчит она на Машу еще больше, чем на нас с дедом.
Сегодня воскресенье. Сильный мороз, а мы с Машей собрались с утра на каток. Нянька решительно запротестовала:
– Куда вы, непутевые, в такой холодище? И думать не смейте! Сидите дома, нечего носы морозить. Не пущу – и всё.
Дедушка за ее спиной лукаво подмигнул нам.
– Одевайтесь, я отвлеку ее, – шепнул он, когда нянька ушла.
Мы с Машей оделись, взяли коньки подмышку и стали у двери в кухню. Нянька возилась у плиты. Дедушка подошел к ней, стал рядом и заговорил о чем‑то. Крадучись, на цыпочках, сдерживая смех, пробирались мы за их спинами и слышали, как нянька отчитывала деда.
– Ты‑то сам хорош! Как маленький! Их еще учить надо, а ты потакаешь. Не видишь разве, – оба в яковенскую породу. Своевольщики. Неслухи. Упрямые. Оба – как есть в старика. Одно слово – патреты!
И. Демьянов
Лед почернел…
Лед почернел,
Нева запахла рыбой –
и появились чайки над Невой…
Река, бунтуя, ледяные глыбы
Ударила в гранит береговой.
Ломал их берег, ставя на ребро,
Со звоном рассыпая серебро…
Вновь загорится гладь речная скоро –
Весна себе прокладывает путь,
И чайка, пролетая над «Авророй»,
Тугому ветру подставляет грудь.
Слезится от ветров весенних лед…
Уже каток закрыли – нет морозов.
На пятитонке мокрой из ворот
Куда‑то снег слежавшийся вывозят.
Я по катку шершавому иду,
Вода уже заполнила ложбины.
Лед постарел – следы коньков на льду
|
|
Пестрят вокруг, как мелкие морщины.
И дни растут и солнце горячей,
У МТС бежит в поля ручей,
Бежит, журчащий, вестником тепла,
Свернул к трехтонке, что во двор вошла,
И зайчики не сходят со стекла,
Которое промыл, протер шофер,
Чтоб лучше видеть солнечный простор.
И. Демьянов