Специфика интервью с детьми

Введение

 

 

Актуальность темы

В массовой культуре XX-XXI веков очень распространен образ зомби и сюжеты с его участием. Еще в начале ХХ века зомби считались “живыми мертвецами”, которых можно было бесплатно использовать для работы на плантациях. Постепенно зомби становится злым и агрессивным, и, меняясь и преобразовываясь в зависимости от эпохи и контекста, в которые он попадал, он перешел из традиционного фольклора в массовую культуру. Из произведений массовой культуры образ зомби в свою очередь был перенесен в современные повседневные практики и фольклор.

В современном фольклоре статус образа зомби неясен: неизвестно, в какой степени сохранилась перенесенная из традиционного фольклора и ранней поп-продукции семантика ужасного, связанная с этим образом, и используется ли она в современном фольклоре для аллегорического указания на какие-нибудь глобальные проблемы. Не определена и связь функции образа зомби в современном фольклоре со вспышками эпидемий в 2010-х годах (и в 2020-м).

Сейчас целевой аудиторией массовой продукции о зомби являются дети и подростки. Образ зомби чаще всего фигурирует в комиксах, компьютерных играх и фильмах- боевиках. Из-за того, что из несетевого фольклора о зомби наиболее популярной формой являются подвижные игры, которые больше распространены у детей, чем у взрослых, детская и подростковая среда является наиболее благоприятной для реализации практик, связанных с образом зомби, а также может являться и местом зарождения и циркуляции фольклора о зомби.

 

Исследовательские вопросы

 

Предметом моего исследования во-первых, являются сюжеты массовой культуры, связанные с зомби, во-вторых, их распространение и переработка в детской среде.

В моем исследовании я определю, какие образы и сюжеты, связанные с зомби, усваиваются и распространяются в детской и подростковой среде, а также существуют ли примеры аллегорического использования образа зомби в детском фольклоре, представлениях и практиках, а также в архаическом фольклоре и поп-продукции начала и середины ХХ века. Я надеюсь установить, велик ли страх перед зомби и зомби-апокалипсисом и считают ли дети, что зомби могут появиться, или уже существовать, из-за какого-то заболевания или другой проблемы, которую они считают реальной. Игра в зомби активизировалась во время эпидемии лихорадки Эбола в 2014-2015 годах, но не во время эпидемии COVID-19 в 2020-м, и в этой работе я надеюсь выяснить, с чем могут быть связаны такие изменения.

Методы анализа

В этом исследовании я буду использовать методы структурной фольклористики, сравнительный анализ массовой культуры, а также рассмотрю некоторые методики игрового обучения.

Методы структурной фольклористики необходимы для детального анализа подвижных детских игр в зомби, а также для исследования различий между восприятием образа зомби в поп-культуре и детском фольклоре, представлениях и практиках. Анализ массовой культуры в данном случае требуется для изучения семантики и восприятия образа зомби в поп-продукции.

Также игра в зомби может использоваться в образовательных целях. Такое использование я буду разбирать в контексте методик игрового обучения.

 

Выбор информантов

Мое исследование сделано качественными методами - полуструктурированные интервью, а также блиц-интервью. Больше половины информантов в моем исследовании — дети младшего школьного возраста (7-10 лет), а выборка детей подросткового возраста (11-14 лет) — очень небольшая.

Всего было опрошено 35 человек.

Информанты из России:

- 12 человек, из которых 5 человек — девочки и 7 — мальчики.

Информанты из экспериментальной школы «Виктория»:

- 13 человек, из которых 5 — мальчики и 8 — девочки.

Иностранные информанты:

- 10 человек, из которых 7 — мальчики и 3 — девочки.

В пилотных группах информантов, которые делаются до начала основной части исследования и нужны для более точного определения выборки, дети именно такого возраста дали наиболее продуктивные ответы.

Информантов можно разделить на три группы: московские информанты – разновозрастная выборка детей из разных школ, информанты из экспериментальной школы «Виктория» и иностранные информанты.

Первая группа информантов — ученики московских школ^[1] из центральных районов.

Вторая группа -- дети из Западной Европы (Германия, Швейцария, Италия, Франция) и США (8-17 лет). Разговаривая с ними, я пыталась установить, каковы их представления о зомби и существует ли где-нибудь, кроме России, детский фольклор, связанный с зомби, и чем этот фольклор отличается от российского. Интервью с детьми, владеющими русским языком, я проводила по-русски; с теми, у кого родной язык немецкий или английский, я говорила на их родном языке; ответы мальчика из Франции помогала переводить его мама. В дальнейшем все интервью детей из Западной Европы и США будут приводиться в моем (кроме французского информанта) переводе на русский язык.

Третья группа информантов (13 человек) была представлена учениками начальных классов экспериментальной школы «Виктория». Выбор этой школы был обусловлен тем, что в ней специально организуются и поощряются подвижные игры на переменах и по окончании уроков; там есть даже отдельные уроки (не физкультура), во время которых дети играют в подвижные игры. Моя предварительная гипотеза состояла в том, что если дети в принципе много играют в подвижные игры, то среди этих игр будет и игра в зомби. Интервью и наблюдение в коридорах школы подтвердили эту гипотезу. Восьмилетний мальчик Иммануил из Франции рассказывал про то, что в его школе тоже много игр, поэтому и в игру о зомби там играют много.

 

Специфика интервью с детьми

 

Несмотря на то, что поведение детей, как информантов, очень отличается от поведения взрослых, исследовательских работ о методиках проведения антропологического интервью конкретно с детьми написано очень мало. В своем исследовании я обнаружила важные особенности поведения детей, как информантов, и выработала несколько возможных стратегий проведения интервью с информантами младшего возраста. Таким образом мне удалось найти оптимальный формат интервьюирования для моей работы.

 

У детей до 10 лет не так четко, как у взрослых, сформированы представления о том, что картина мира, основанная на вере в объясняющую силу науки, является социально одобряемой (Архипова, Рычкова, 2015: 139-140). Картина мира, основанная на вере в объясняющую силу науки — это система представлений человека о том, как, по мнению значимых теоретиков, с помощью науки могут быть объективно обоснованы все происходящие в его жизни явления (в дальнейшем для краткости такая картина мира будет называться наукоцентрической). Взрослые информанты, даже если сами не верят в те сведения, которые считают научно обоснованными, часто и даже иногда неосознанно используют эти сведения в своих ответах, потому что считают, что обращение к наукоцентрической картине мира является социально одобряемым. У детей наукоцентрической картины мира либо ещё нет в принципе, либо она еще не очень четко сформирована. Это связано с тем, что у детей, во-первых, меньше общей эрудиции, чем у большинства взрослых, во-вторых, сама информированность в сфере академического знания в детских сообществах не ценится так сильно, как во взрослых.

 

В компаниях детей до 10 лет информированность сфере академического знания чаще всего не считается показателем успеха, а иногда даже наоборот — дети с уровнем образования выше, чем у большинства членов сообщества, в котором они состоят, могут считаться «скучными», «зубрилками» и «занудами».

 

Во время сбора сведений для моего исследования я должна была провести интервью в нескольких московских школах. С некоторыми информантами я разговаривала во время классных прогулок, на которые дети решили не ходить, отдав предпочтение чтению книг или играм (например, настольному футболу или прыжкам на спортивных матах) в здании школы. После окончания прогулок можно было наблюдать, что, хотя дети, читавшие во время прогулки, уже не были ничем заняты, их не приглашали участвовать в общих развлечениях, а дети, пропустившие прогулку ради игр, были сразу включены в забавы своих одноклассников. При этом дети, которые играли в школе во время общей прогулки часто продолжали играть в те же игры со своими вернувшимися с прогулки одноклассниками.

 

В детских сообществах больше ценятся практические навыки и знания, чем теоретические сведения. Дети, которые знают больше игр и других развлечений, в компаниях считаются предпочтительней тех, что хорошо успевают по школьным предметам. Поэтому с детьми, которые во время прогулки читали, позже их сверстники общались меньше, чем с их друзьями, которые предпочли улучшить свои навыки в их общих играх.

 

Во время интервью дети тоже больше обращаются к своим практическим навыкам, чем к научным познаниям. Дети часто предпочитают не объяснять правила игры, а показывать, как они в нее играют. Для того, чтобы впечатлить своего взрослого интервьюера, некоторые дети показывают фокусы и акробатические трюки параллельно со своим рассказом. Так, например, во время интервью со мной семилетняя девочка Кира встала, чтобы изобразить способ осаливания в игре о зомби, после чего решила не садиться обратно и, не отрываясь от своего рассказа, бегала по коридору, прыгала с диванов на маты и даже сделала «колесо». Она несколько раз сопровождала свои действия комментариями, требующими от меня похвалы за её акробатические навыки.

 

Несмотря на то, что информанты старшего дошкольного и младшего школьного возраста в своих интервью меньше ориентируются на наукоцентрическую картину мира, их ответы всё равно часто бывают неточными. В своей работе я постаралась найти психологические особенности поведения детей, которые могут повлиять на информативность интервью.

Многие дети очень быстро устают и теряют интерес, поэтому их ответы могут со временем стать менее подробными. Уставшие дети могут пытаться угадать, что от них хочет услышать интервьюер, чтобы быстрее закончить. Из-за этого результат беседы может оказаться неточным. В пробной группе информантов я настояла на том, чтобы дети говорили мне, когда почувствуют, что устали и хотят закончить интервью. В зависимости от обстоятельств интервью в пробной группе длились от 5 до 20 минут. Таким образом с помощью пробной, а потом и основной группы информантов, подтвердившей мои предварительные результаты, я выяснила, что минимальная длина одной интервью-сессии с ребёнком — около 12 минут. Максимальная продолжительность моих бесед была около получаса, но так долго мне удалось проговорить лишь с тремя информантами.

 

Некоторым информантам нужно разговориться перед началом основной части интервью. Иногда дети сначала говорят с неохотой и не желают ради незнакомого человека прилагать усилия, чтобы что-то формулировать и вспоминать. В таком случае их ответы могут быть односложными. Они могут сильно недоговаривать или даже говорить неправду -- не потому, что хотят соврать или скрыть информацию от интервьюера, а просто потому, что они не хотят вспоминать и уже имеющиеся у них сведения и представлять их в развернутых формулировках.

 

Для того, чтобы выяснить, является ли информант незаинтересованным в ответе на один конкретный вопрос или в принципе не расположен к беседе, нужно задать ему несколько вопросов из заранее составленного для интервью списка. Если информант не расположен на них отвечать, следует узнать сферу интересов ребенка, то есть то, о чем он/а будет всегда рад/а поговорить. Какое-то время нужно поговорить на эту тему, а потом можно вернуться к вопросам из списка. Иногда приходиться продолжать чередовать вопросы из списка и вопросы о сфере интересов информанта, чтобы ребенку не стало скучно разговаривать.

Таким образом, я использую методику гибкого полуструктурированного интервью, т. е. я составляю конкретный список вопросов, на которые мне обязательно надо получить ответ, но формулировки и порядок этих вопросов варьируются, в зависимости от состояния, расположения и предыдущих ответов информанта. Некоторые вопросы могут убираться или добавляться (например, если ребёнок устал, или, наоборот, хочет много разговаривать).

Иногда детей бывает удобнее спрашивать индивидуально, но таким образом, чтобы рядом с ними находились один или несколько друзей-сверстников, не участвующих в интервью. Таким образом, можно увидеть реакцию окружающих на ответы информанта и проследить за динамикой отношений, связанных с вопросом. Даже если тема интервью внутри этой компании ранее обсуждалась мало или не обсуждалась совсем, теперь, увидев реакцию детей на вопросы исследования, можно попробовать предположить, почему эта тема ранее не обсуждалась, и узнать отношение к ней круга общения информанта.

Многие дети очень нервничают, когда отвечают. Они могут считать, что в интервью есть верные и неверные ответы, и бояться ошибиться или просто стесняться. Самостоятельно информантов довольно сложно успокоить, поэтому присутствие их друзей, которые шутят, поначалу помогают им отвечать и подбадривают, помогает смягчить обстановку.

В своей работе о методах проведения интервью с детьми Мелани Мауснер писала, что разговоры в небольших группах подходят исключительно для детей 5-ти — 6-ти лет (Mauthner, 1997: 23). Проведя свое исследование, я получила другие результаты. Дети младшего школьного и подросткового возраста прекрасно реагируют на интервью в группах: они редко перебивают друг друга, дают развернутые ответы и поправляют своих собеседников только после того, как те закончат говорить. Стоит понимать, что и у интервью в группах есть своя специфика: ответы детей могут быть искажены, потому что они пытаются произвести впечатление на своих друзей. Несмотря на то, что интервью в группах является очень полезным инструментом, в исследовании, больше ориентированном на индивидуальные представления и практики детей, этим методом следует пользоваться реже, чтобы получить более точный результат.