"Придут дни, и уродятся виноградники с десятью тысячами лоз в каждом, и на всякой лозе будет десять тысяч побегов, на каждом побеге - десять тысяч усиков, на всех них - по десять тысяч гроздей (по десять тысяч виноградин каждая), и каждая даст двадцать пять мер вина.
И когда кто-либо из святых сорвет гроздь, другая закричит: "Я лучше ее, сорви меня и возблагодари мною господа".
Точно так же каждое зерно родит десять тысяч колосьев, всякий колос - десять тысяч зерен, а все зерна дадут по пять двойных фунтов муки. И прочие фрукты, семена, травы будут множиться в соответствии с их пользой.
И все животные, которые кормятся исключительно пищей от плодов земли, будут жить в мире и согласии между собой и будут целиком послушны и покорны человекам".
Таково свидетельство Папия, ученика Иоанна, сотоварища Поликарпа, древнего мужа, в четвертой из его пяти книг. И он добавляет к сказанному: "Все это кажется вполне правдоподобным тому, кто верует". А поскольку Иуда - предатель и не верил и спрашивал, как это подобное плодородие возможно на, деле, господь отвечал: "Увидят это те, кто войдут в царство".
|
|
(Из сочинения Иренея "Против ересей", V, 33).
Этот отрывок свидетельствует о лежащем целиком вне земной реальности видении вещей, которое формировалось постепенно, с периодическими взрывами страстей и активных попыток опровержения на всех решающих этапах истории христианства: во времена средневековых ересей, утопий "спиритуалов" и "братцев"1 в., кровавой эпопеи анабаптистов Мюнцера, апокалиптических английских и американских сект XVIII и XIX вв. и в современных этнических и народных движениях спасения.
1 ("Братнчелли" - так называли в Италии тех членов ордена францисканцев, которые были близки к "спиритуалам" и пытались охранить заветы нестяжательства, нищенства, верили в скорое наступление "тысячелетнего царства", царство духа (откуда наименование "спиритуалы"). Церковь жестоко преследовала это еретическое течение (осуждения в 1317 и 1322 гг.), однако его последователи (эрлиты, целестинцы) еще длительное время пытались культивировать идеологию спиритуалов. - Прим, ред.)
В то время усилия апологетов были направлены на доказательство того, что христианство есть истинная философия: все самое ценное, что можно обнаружить в древней мудрости - у Гераклита, Сократа, Платона и некоторых иных, на деле проистекает из еще более древних библейских писаний.
В одном из самых темных мест второй книги "Государства" (361 Е-362А) Платон восхваляет образ некоего "распятого праведника", который оказался объектом всяких нападок, гонений, жертвой мучений вплоть до казни на кресте из-за попыток практиковать возвышенную жизнь, чуждую всякого соглашательства, хотя ему и в самом деле удалось добиться безмятежного и достойного уважения существования. Не это ли, по мысли апологетов, чудесное предвосхищение страстей и смерти Христовой? Климент Александрийский был в этом глубоко убежден на заре III в. ("Ковры", V, 14).
|
|
Если некоторые из наиболее известных представителей классической культуры достигли высокой степени морального благородства, то этим они обязаны, согласно Юстину, Афинагору, Минуцию Феликсу и раннему Тертуллиану, не только влиянию, которое оказали на них книги патриархов и Моисея, но также "рассеянию" божественного слова в нехристианском мире. Данное представление приводит нас к теории семени логоса, "сперматики", характерной для новых распространителей евангельского послания, весьма далеких от непосредственности понятий первых времен христианства.
Операция, предназначенная показать, что между греческой философской мыслью и христианской доктриной существует преемственность, не была ни общепринятой, ни безболезненной. Татиан, родившийся между 120 и 130 г. в Сирии, в одном из наименее романизированных районов империи, резко выступает против философии, вплоть до разрыва с ее сторонниками. В своем трактате, дерзко названном "Речь к грекам", он бескомпромиссно осуждает всю классическую культуру как плод шарлатанства, подкупа, если не просто как орудие дьявола.
Оба подхода переплетаются и обнаруживают отсутствие согласованных оценок автономности и гегемонии христианского вероучения.
Отношение апологетов к аналогии между языческими культами посвящения и церковным богослужением характеризуется скорее ее скрытым признанием, чем отрицанием, хотя сходство обрядов крещения, помазания и священной трапезы христиан с соответствующими церемониями в культах Исиды, Орфея, Атона или Митры, с их точки зрения, ложно и обманчиво, результат махинаций "лукавого".
Благодаря этой полемике, сопровождавшейся яростными, к счастью зафиксированными в документах, нападками на греческую и римскую мифологию, обогатилось и наше знание классического религиозного наследия, дошедшего до нас лишь в неполных и отрывочных повествованиях и свидетельствах. Противодействие ему и впоследствии будет нарастать с еще большей силой и с еще меньшим благородством в произведениях крупнейших полемистов константинианской эры: Арнобия, Лактанция, Амвросия и самого Августина, автора идеи двух градов - града сатаны и града божия.