Аудиенция у императрицы, разрешение, прощальные подарки

 

28 мая того года Кирилл получил от генерал‑аншефа графа Александра Романовича Воронцова приказ прибыть во дворец вместе с потерпевшим кораблекрушение Кодаю. Безбородко, которому вначале было подано прошение, доложил о нем императрице. А Воронцов – человек, который ведает делами, касающимися купцов из пятидесяти двух стран (названия стран даны отдельно), а также людьми, занесенными морем из чужих стран. Поэтому сообщение Кириллу и пришло от него. От радости Кодаю готов был прыгать до неба и тотчас отправился в сопровождении Кирилла. В этот день он был в суконном костюме светло‑серого цвета французского покроя. Но Кирилл сказал ему:

– Надо приготовить японскую одежду и вакидзаси, кто знает, а вдруг императрица захочет взглянуть.

Поэтому Кодаю взял с собой даже косодэ, хаори и хакама.

Летний дворец имеет пять этажей, пол в нем устлан отшлифованным камнем, который называется мурамура. В нижнем этаже находится помещение для министра двора и для лейб‑медиков, на втором этаже – столовый зал, на третьем помещается тронный зал. Кодаю встретили на нижнем этаже Безбородко и Воронцов и сказали, чтобы шел за ними к императрице и повели его на третий этаж. Кирилл тоже пошел за ними. Зал был размером 20 кэнов, отделан мрамором с красными и зелеными разводами. Справа и слева императрицу, как цветы, окружали пятьдесят или шестьдесят фрейлин. Среди них были две негритянки. А по эту сторону, разделившись на две группы, торжественно и величественно стояли рядами свыше четырехсот человек придворных во главе с канцлером, так что у Кодаю даже замерло сердце и от робости не мог двинуться вперед. Но Воронцов сказал, чтобы приблизился к императрице. Кодаю взял подмышку под левую руку шляпу и хотел оттуда почтительно поклониться, но ему сказали, что здесь кланяться не нужно, а надо идти вперед. Тогда он положил шляпу и трость на пол и осторожно двинулся к императрице. Потом, как его научили заранее, он опустился на левое колено, а правое выставил и, положив одна на другую руки, протянул их вперед. Императрица вытянула правую руку и кончики пальцев положила на ладонь Кодаю, и он трижды как бы лизнул ее. Таков церемониал при первой аудиенции иностранцев у императрицы. После этого он вернулся на свое место. Императрица приказала подать прошение Кодаю и, просмотрев его, спросила: "Кто писал проект этого письма, наверное, Кирилл?" Тогда Кирилл почтительно ответил, что написал в нем все так, как просил Кодаю. Она снова спросила, все ли, что в письме, правильно. Кирилл ответил, что нет ни малейшей неточности. При этом Кодаю услышал, как императрица громким голосом произнесла: "бэнъясйко". Это значит: "Достоин жалости". Затем императрица через жену канцлера Турчанинова Софью Ивановну подробно расспросила Кодаю о бедствиях на море, а также об умерших, и, когда подробно ответил на вопросы, промолвила: "Охо, дэяуко". Этими словами она выразила сожаление по поводу погибших. В это время на лице императрицы можно было увидеть сильную скорбь. Потом она, по‑видимому, спросила, почему так долго ей не докладывали его первые прошения о возвращении на родину. Как потом сказали, сановник, называемый сэнатэ, задержал первые прошения, и не было доложено императрице. Императрица разгневалась и запретила тому сановнику в течение семи дней появляться при дворе с утренним визитом. В тот день праздновалось рождение августейшего внука императрицы цесаревича Александра Павловича, и на полдень был назначен парадный обед по этому случаю, но на часах уже прошел полдень, подошел уже час овцы, а императрица все еще не встала с трона. Наконец она спросила:

– Значит, просишь о возвращении на родину?

На это Кодаю жалобно ответил:

– Да, покорнейше прошу, – и в тот день удалился.

В дальнейшем его нередко вызывали к императрице. Был он и у цесаревича и у августейших внуков. Его расспрашивали о нашей стране и показывали японские книги, а также книги, написанные там о нас. Он говорит, что из наших книг там было больше всего эдзоси и импон (иллюстрированные рассказы и пьесы для кукольного театра). Однажды, когда Кодаю был приглашен цесаревичем, человек, который должен был его проводить, задержался и решил отвезти Кодаю обратно в карете цесаревича. Кодаю стал упорно отказываться, считая, что это было бы святотатством. Но его убеждали согласиться, говоря, что для иностранца делается исключение и потому пусть это его не смущает, он обязательно должен ехать. Он повторил это несколько раз, окружающие также настаивали, чтобы он сел в карету, потому что, наоборот, отказываться неприлично. И Кодаю был вынужден поехать в карете цесаревича.

Когда они подъезжали к дому Буша, тот воскликнул: "Ох, кажется сюда жалует сам цесаревич", и сам он, его жена и дети выбежали в сад, чтобы встретить гостя. И вдруг оказалось, что это Кодаю. Все были перепуганы и спрашивали его, как это он позволил себе совершить такое святотатство? Кодаю подробно рассказал. Кирилл тоже невероятно напугался и строго предупредил Кодаю: "Будь хоть какой иностранец, но больше таких вещей не делай!" Верно, позже над этим часто смеялись, но в ту ночь Кодаю не спал, был, как в жару, сердце прыгало в груди, и не мог заснуть до утра. Если на минуту он и впадал в дремоту, то тут же просыпался, как одолеваемый кошмаром. И он решил, что это от того, что он, простолюдин, осмелился сесть в царскую карету, пусть даже и в чужой стране. Когда рассвело, он рассказал об этом людям и ему сказали, что так и должно быть, потому что он отважился на такой возмутительный поступок. Карета эта небольшая, на четыре человека, вся позолоченная. Она сделана в Англии. Карета великолепная и везут ее восемь лошадей.

После того как императрица соизволила вернуться в Петербург, 29 сентября в доме Безбородко Воронцов сообщил повеление императрицы, которым разрешалось вернуться на родину. Оказывается, 28 мая, когда в Царском Селе императрица дала аудиенцию, то приказала препроводить его в Охотск, и там уже готов корабль для этой цели. 20 октября Кодаю вызвали во дворец, и императрица собственноручно пожаловала табакерку. 8 ноября был вызван к Воронцову в сопровождении Кирилла. Воронцов вручил ему прощальные подарки, жалуемые императрицей: золотую медаль, часы и 150 золотых монет (эти золотые – голландские деньги, одна монета равна 325 сэнам). Золотая медаль называется мэндари. Она имеет в диаметре 1 сун 8 бу, весит 25 моммэ и отлита из чистого золота. На лицевой стороне – изображение ныне царствующей императрицы, на оборотной стороне – изображение возродившего державу мудрого государя Петра, верхом на коне попирающего большую змею на большой скале. Изображение сделано выпуклым. Эту медаль вешают на шею на тесьме, которая называется рэнта. Она плетеная, темно‑голубого цвета, шириной 1 сун 15 бу. В той стране ею жалуют людей из простонародья за особые заслуги. Их получили там только двое. Один – человек, отличающийся редкостным искусством делать фейерверк, за что и пожалован этой медалью. Еще один – Иван Григорьевич Шелехов, бывший приказчик крупного купца Демидова. Он родился в Малороссии, девять лет плавал по морям в подчинении у Демидова, обошел вокруг материка Америки, пожалован за заслуги. Кроме них награжден только Кодаю. Куда бы ни поехал человек, имеющий ее, не только в самой России, но и в принадлежащих ей странах, с ним обращаются почтительно.

Для изготовления часов приглашали искусного мастера фуранцусу. Предмет очень тонкой работы. Коити и Исокити были пожалованы серебряными медалями. Формой такие же, что и золотая медаль, но лента бледно‑голубого цвета. Прикрепляется она с правой стороны к третьей петле сверху. Серебряными медалями жалуют вождей племен якутов, коряков, камчадалов, тунгусов, бурят и чукчей. еще Кодаю дали 200 золотых рублей в четырех пачках, сказав, что из них по 50 рублей жалуется Синдзо и Сёдзо. Кодаю дал расписку в получении, написал на ней имя и поставил привезенную с собой из Японии печать и отдал Воронцову. Текст составил Кирилл, а имя написал нашими иероглифами. Кириллу был вручен документ, где было указано, что с этого дня на расходы во время пребывания в той земле будут выдаваться деньги поденно из расчета 900 серебром в год Кодаю и по 300 серебром Коити, Исокити, Синдзо и Сёдзо. Для оплаты четырех почтовых лошадей и двух кибиток было выдано 300 серебром. На питание в дороге пожаловали 200 рублей. Кириллу было выдано в оплату шести почтовых лошадей и покрытия прочих дорожных расходов пять тысяч серебром, а сверх того он был награжден за хорошее обращение с иностранцами кольцом и деньгами десять тысяч серебром. Кольцо сделано из камня бириян (по‑голландски: дэяман). Стоит 800 серебром. Ему вручен документ, по которому получать деньги по мере надобности из банка (учреждение, которое производит прием и выдачу денег). На разные расходы на корабле выдано золота один бочонок и серебра два бочонка. Каждый бочонок вмещает около 7‑8 сё.

 

Дорога домой

 

26‑го числа того месяца Кирилл стал готовиться в путь в доме младшего брата своей жены Ивана Кристиановича Строманова. Этот Строманов был каретным мастером и очень богатым человеком. В путь отправились в тот же день ночью, в час Крысы. Группа путешественников состояла из Кирилла, Кодаю, Синдзо, капитана Команоина Густавовича Старакомана. Он был немец, человек обширных познаний, из‑за небольшой оплошности был вынужден покинуть свою страну, а так как они с Кириллом земляки и школьные друзья, то поехал с ним до Иркутска. У Кирилла было двое слуг, одна кибитка и две подводы с грузом, у Кодаю – одна кибитка и одна подвода с грузом. Все это везли двенадцать лошадей. И так они радостно и бодро выступили в путь.

Все, кто сердечно относился к Кодаю, сделали ему прощальные подарки. От Турчанинова он получил шапку из лисьего меха, отрез белого английского полотна в один дзё, от его жены – пять индеек, присоленные сверху и тушеные, лучшая пища в пути. От Воронцова – лисью шубу, от Безбородко – десять гравюр на меди, две головы сахара, от Коха – 4 кана 500 моммэ вяленой говядины, это тоже прекрасный продукт для дороги. Дочери Коха подарили жареную дикую утку и три пачки чая, Демидов – три стеклянные чашечки с крышками, десять бокалов для вина. Мусин‑Пушкин – две головы сахара, пять гравюр на меди и микроскоп. Этот человек большой любитель редких вещей, с Кириллом дружны, как родные братья. Он очень хотел получить от Кодаю разные здешние вещи, вплоть до золота, серебра и денег, и, когда Кодаю уезжал, он настойчиво просил дать ему что‑нибудь. Кодаю сначала упорно отказывался и не давал, Но после того как Кирилл несколько раз сказал ему, что надо подарить, подарил ему кобан в один рё, коцубу на один рё, нанрё – десять кинов, симондзэни четыре‑пять штук, хагаки провинции Исэ пять штук (монеты, в т.ч. золотые, и бумажные деньги) и одну серебряную трубку. От Струговщикова получил 4 кана 500 моммэ риса, от его жены – один мешок пирожков (свинина, курятина, завернутое в комуги и зажаренное), от их дочери – нижнюю рубашку, от ученого Ивана Симоновича Палласа прислали пять пачек чая, от его жены – голову сахара, от дочери – шарф на шею. Все эти вещи были погружены на подводу.

В ту же ночь, в час тигра, заехали в Царское Село к Бушу. Буш подарил Кириллу рассаду нескольких видов растений. Их завернули в сукно, в четыре свертка. Два свертка положили в кибитку Кирилла, два – в кибитку Кодаю. Когда ложились спать, свертки клали рядом, и, накрывшись с ними, спали. Иначе они могли померзнуть. Буш подарил Кодаю две пачки чая, а его дочь – нижнюю рубашку. На следующий день, 27‑го, в час змеи выехали из дома Буша. 29‑го в средине часа змеи приехали в Москву, в дом Жигарева. Путь туда составил около 100 ри. На следующий день пошли во дворец к московскому наместнику Разумовскому, сообщить о прибытии. Он очень богатый человек. Дворец по красоте внутреннего убранства превосходит даже дворцы императрицы. Дворец одноэтажный, все стены в комнатах оклеены тонкими листками золота. После этого ходили осматривать большой женский монастырь, который называется монасйтэра.

В этом монастыре есть большая пушка и большой колокол. Ходили также смотреть театр, сиропитательный дом и в другие места (подробнее о большой пушке, большом колоколе, театре и сиропитательном доме – ниже). 3 декабря ездили на дачу к сыну Жигарева, в предместье Москвы, в 26 верстах от Московского замка и смотрели, как производят сахар. 5‑го числа вернулись к Жигареву. Наложница наместника подарила лимоны в меду и засахаренный виноград в стеклянных сосудах. Братья Жигаревы подарили три головы сахара.

11 декабря выехали из Москвы. 14‑го числа в час змеи прибыли в Нижний Новгород. Там очень много богачей, и это самый процветающий из городов. Многие из высших сановников, когда удаляются от дел, живут здесь; повсюду театры, игорные заведения и прочее. Здешнее белое полотно очень высокого качества, поэтому нижние рубашки всегда делают из него. Нижегородский начальник – генерал‑поручик Иван Михайлович Ребиндер. В этом году ему 91 год, но он еще в полном расцвете сил. Там есть еще архиерей (подробнее в разделе о чинах священников) по имени вени Димитрий. Он из немцев, земляк Кирилла и очень дружен с ним. Поэтому, когда пришли к нему, он сильно обрадовался и угостил их свежим виноградом. Для его выращивания поддерживается соответствующая температура, которую измеряют при помощи градусника. В Царском Селе Буш тоже выращивает его, чтобы в течение круглого года иметь свежий виноград. В этом месте прожили семь дней и отправились дальше. Местный начальник подарил Кодаю кувшин лимонного вина, мешок сладостей, а его племянник – три пачки табаку.

Из Нижнего Новгорода выехали 20 декабря в час зайца. Проехали через Казань. Своими улицами этот город походит на Петербург. В нем около 2400‑2500 домов. 5 января года крысы (1792) прибыли в Екатеринбург. Там остановились в доме купца по. фамилии Иван Ритэ – дяди жены Кирилла. У него есть магазины в Москве и Петербурге, он крупный купец, ведущий торговлю костями, рогом, кожей, сукном. В Екатеринбурге есть медные рудники, там отливают деньги. На следующий день, 16‑го, в час птицы отправились в путь. Отсюда дорога очень плохая, и приходилось в одну кибитку впрягать 6 лошадей. 10‑го числа того же месяца в полночь приехали в Тобольск. Там было больше трех тысяч домов, но недавно был пожар, после чего дома стоят далеко. Путешественники остановились у архиерея вени Михаила. 13‑го выехали оттуда и 23‑го приехали в Иркутск в дом Кирилла. На следующий день пошли в резиденцию губернатора генерал‑поручика Ивана Алферьевича Пиля и доложили о прибытии. Принявший их Пиль сказал, что корабль должен быть готов в мае и чтобы они спокойно готовились в дорогу. Он угостил их пищей и вином, и они вернулись домой. Кодаю раздал Исокити, Синдзо, Сёдзо и Коити подарки императрицы, а сам поселился у Кирилла. По распоряжению губернатора Кодаю была предоставлена гостиница в другом месте, но одному было тоскливо, он пригласил к себе Коити и они жили вместе. Когда наступил март, Кирилл собрался вместе с семьей поехать на свой стекольный завод, который находится в горах, в двадцати шести верстах от его дома, и пригласил с собой Кодаю. Вместе с ними поехали также Тимофей Осипович, два майора с женами. 14‑го утром они выехали, пробыли там три дня и 16‑го вернулись обратно, кроме Кирилла с семьей и Кодаю, которые остались до 22‑го.

Наступил май. Наконец пришло сообщение, что снаряжение корабля закончено, и 20‑го числа в час змеи они выехали из Иркутска.

Незадолго до этого Сёдзо вышел из больницы и поселился на квартире Исокити. От него тщательно скрывали отъезд, и когда перед самым отъездом с ним стали прощаться, он был так поражен, что не мог вымолвить ни слова и только растерянно смотрел на них. Кодаю подошел к нему, взял за руку и с чувством сказал прощальные слова:

– Сейчас мы расстаемся, и не думаю, что нам удастся встретиться вновь. Разлука все равно как перед смертью, поэтому посмотрим внимательно друг другу в лицо!

"Как ни тяжело, а надо расставаться, нельзя давать волю своему слабому сердцу!" – с этой мыслью он по обычаю той страны поцеловал друга и решительно выбежал из комнаты. Сёдзо вскочил было, забыв о больной ноге, но тут же упал, громко вскрикнул и расплакался от душевных страданий. И еще долго в пути в ушах продолжал звучать его голос, разрывая болью сердце. Ведь когда расстаешься в своей стране, даже ненадолго, и то плачешь в такой печали, будто разлучаешься на всю жизнь, а он, став калекой, оставался навсегда в чужой стране, так что можно понять его горе, когда он прощался со своими спутниками, которые в течение многих лет и месяцев переносили вместе с ним общие трудности и несчастья и поклялись быть вместе на жизнь и на смерть.

Кодаю отправился в путь с Кириллом и его третьим сыном Мартыном. Провожать путешественников собрались толпы народа. Они ехали до станции Букин, в двадцати двух верстах от Иркутска. Здесь находится гостиница для чиновных людей, построенная казной. Это очень большое помещение, где провожающие расположились отдохнуть. Остальные пять человек: Исокити, Коити, Иван Филиппович Трапезников, переводчик Егор Иванович Туголуков и сержант, состоящий в подчинении Кирилла, и с ними один слуга, выехали в тот же день к вечеру. Багажом и всеми расходами в пути ведал Трапезников. Трапезников – сын капитана корабля Кюсукэ, который в прежние годы был унесен морем из Намбу.

Из Букина Кирилл, Мартын, Кодаю и сержант выехали 21‑го в час зайца. Провожать их приехали Синдзо, Тимофей и вся семья Кирилла. При расставании все плакали и целовались. Кодаю, прощаясь с женой Кирилла, трижды поклонился ей в ноги, ибо много добра она сделала для него. В той стране принято так прощаться только с отцом и матерью. Он поступил по этому обычаю, потому что она сделала для него милостей больше, чем родная мать. Остальные провожающие, мужчины и женщины, приехали в двенадцати каретах и каждый говорил о чувствах при разлуке. Обычно Кодаю, когда люди обращались к нему, сердечно отвечал. Тут же было совершенно невозможно слушать всех, так как всякий хотел сказать что‑то свое, излить свои чувства.

Исокити и Коити отправились позже. Карета, в которой Кодаю приехал из столицы, была очень велика, поэтому позаимствовал у губернатора небольшую карету, а прежнюю подарил Кириллу. Карету Кирилла везли десять лошадей, карету Кодаю – шесть, а для Исокити, Коити и Трапезникова на каждой станции меняли повозку. Их повозка не крытая, везли четыре лошади.

В Иркутске Кодаю получил прощальные подарки: вещи и продукты. Тимофей подарил ему два каммэ пшеничных булок, его жена – вязаный головной платок, генерал от инфантерии Осип Иванович Новецкой – две пачки чая, сотню куриных яиц, его жена – образ св. Николая, при этом сказала, что это будда, охраняющий плавающих на морях. Их дочь подарила пару вязаных чулок, секунд‑майор по фамилии Грузинский – пару индеек, а его жена – три курицы. Дочь Кирилла Мария тоже преподнесла три индейки, а Кодаю отдал Марии всю японскую одежду, которую до сих пор хранил, вплоть до косодэ, хаори и хакама. Все прощальные подарки были погружены на подводу и отправлены в путь.

В час овцы 23‑го Кодаю и прочие прибыли в Качугу. Это пристань на пути в Якутск в 220 верстах от Иркутска. Утром 24‑го прибыли Исокити и Коити.

На следующий день, 25‑го, в час овцы Кирилл, Мартын, Кодаю, купец Иван Григорьевич Шелимахо, Влас Никифорович Бабиков, Михайло Матвеевич Бутаков и семь человек приказчиков, всего тринадцать человек, сели на речное судно и снялись с якоря. Судно было длиной в семь саженей, шириной две с лишним сажени, от одного борта до другого была сделана крыша из коры лиственницы. На корме одно весло, на носу – два. Гребли пять гребцов, которые сменялись на пристанях. На другом судне, отплывшем позже, было шесть человек: Исокити, Коити, Трапезников, переводчик, сержант и лакей Кирилла. Водным путем шли 2 265 верст. По дороге были селения в четыреста‑пятьсот дворов, называются они Киринги и Олёкма и заселены якутами. Судно подходило к поселку, но на берег не сходили. Воду черпали из реки. В рыбачьих лодках подвозили и продавали рыбу. Когда были нужны дрова, отправляли лодку, в удобном месте рубили сколько хотели. Так что недостатка ни в чем не испытывали.

В одном месте с правой стороны реки вода была пресная, а с левой – соленая. Эта река называется Лена. Она самая большая в той стране, и в некоторых местах с середины реки не видно берегов. По берегам живут якуты. Они плавают на лодках, сделанных из коры сосны, ловят стерлядь длиной до двух сяку и продают пассажирам с судов.

Кирилл очень вежливый и скромный человек. Он обычно никогда не говорит плохо о других, не любит хвастаться и превозносить себя. Но когда плыли по этой реке, он, обращаясь к Кодаю, подшучивал, говоря: "В Японии, наверное, много прославленных гор и больших рек, но едва ли найдется такая большая. Эта река – гордость нашей страны".

15 июня около полудня прибыли в Якутск. Местный начальник ‑ Григорий Козлов‑Угреин, полковник. 17‑го прибыли Коити и Исокити. Здесь запаслись провиантом, и 2 июля Кирилл, Кодаго, переводчик, Мартын и Бабиков, всего пять человек, отправились дальше верхом на лошадях. Дальше местность совершенно безлюдна. На протяжении четырех‑пяти дней пути от Якутска лишь изредка встречается человеческое жилье, но в стороне от пути и с дороги даже не видно. Дорога так мало различима, что приходится искать среди якутов проводников и нанимать ямщиками. Ночевали все время под открытым небом. Там нет даже деревьев, под которыми можно было бы укрыться для ночлега; все кругом так заросло колючим кустарником, что трудно идти, а в некоторых местах невозможно даже натянуть на ночь палатки, которые используют для ночлега. Помимо этого днем и ночью обилие комаров; они так облепляют ездовых лошадей, что кожи почти не видно, кровь капает из носа и губ. Для защиты от комаров путники надевают войлочные шляпы, кожаные рукавицы, а поверх шляп надевают сделанное из тонкой материи, вроде газа, подобие мешка, которое называется сэйтика. Якуты делают из конских хвостов длинные метелки, их выменивали на табак и не покладая рук обметали себя и лошадей. Пожалуй, труднее всего приходилось, когда надо было справить нужду. Ночью натягивали полотняные палатки, собирали засохший лошадиный помет и жгли его, чтобы отгонять комаров. В тех краях много медведей, поэтому приходилось рубить деревья и всю ночь дежурить. Продовольствие везли на лошадях во вьюках, взяли много чая и сахара. Сахар носили в мешочках на поясе: когда пересыхало горло, клали его в рот, и жажда проходила. Главным продуктом питания были пшеничные булки, а пили воду.

Со второй половины пути между сопок лежал снег и лед. В таких местах было опасно идти, поэтому вперед пускали порожних лошадей и шли за ними следом. Зимой сообщения там не бывает. Когда по казенной надобности надо ехать, есть особая дорога, где ездят на санях, запряженных животным, называемым орэн (по‑айнски называется цунакай, – походит на оленя, но размерами как лошадь, подробнее см. в разделе "Животные"). В проводники берут якутов и едут. Особенно высоких гор и больших рек по пути нет, но, несмотря на это, дорога здесь самая трудная в мире, и поэтому проехать по тамошней дороге больше восьми‑девяти верст за сутки не удается. Кирилл, не взирая на трудное путешествие, то и дело спешивался и собирал растения и минералы; казалось, будто другой заботы у него нет. Ямщиков наняли до Охотска, и работали они как домашние рабы. Лошади сильно устали, но обменяли их на здоровых, нанятых у якутов, живущих в горах, лишь недалеко от Охотска. Багаж к этому времени состоял только из вещей Кодаю и его спутников и продовольствия.

После мучительного путешествия, длившегося и днем и ночью, 3 августа в час змеи прибыли в Охотск, а через пять дней сюда приехали также Коити, Исокити, лакей Кирилла и прочие. Во время пребывания там ничего не произошло, только Кирилл ежедневно уходил собирать лекарственные травы.

Сопровождать японцев на родину был назначен второй сын Кирилла, Адам Кириллович Лаксман. Он поручик, налоговый чиновник в Ижиге. Он еще в мае приехал сюда и ожидал Кодаю и его спутников. Капитаном корабля был местный житель Василий Федорович Ловцов в чине прапорщика. Чтобы отвезти Кодаю и его спутников, было приказано построить новый корабль, но с этим не согласился капитан, и поэтому из имевшихся на месте торговых судов выбрали одно, построенное три года назад. Это и есть та самая бригантина "Екатерина", на которой теперь привезли в Нэмуро, на Восточном Эдзо, Кодаю и его спутников. Ее длина 15½ саженей, ширина 2½ сажени (одна сажень соответствует 7 сяку и 8 бу по канэдзаси).

Во время пребывания там Кирилл, Адам и Кодаю жили отдельно. 21 августа Кирилл сказал, что должен ехать обратно, и уехал вместе с сержантом, приехавшим с ним, и с одним капралом, которого послал начальник Охотска. Местный начальник, Адам и Кодаю провожали его на речном судне две с лишним версты. При прощании Адам поклонился отцу в ноги. Кодаю точно так же поклонился ему в ноги и высказал благодарность за все милости, потому что получил больше благодеяний, чем от родного отца. Кирилл при этом повторял: "Удивительная судьба!", а под конец сердечно пожелал благополучного пути, и расстались, проливая слезы. Прощаясь с отцом, Адам так рыдал, что даже со стороны было тяжело смотреть.

После этого стали спешно готовиться к путешествию, и 13 сентября в час лошади (12 часов дня) корабль вышел из Охотска. Местный начальник на прощание подарил пару диких козлов и два мешка муки. Кодаю, Исокити, Коити, Адам, Ловцов и члены экипажа – всего сорок два человека, пересели с лодок на корабль, стоявший на реке, а на берегу собралось провожающих мужчин и женщин, как туман и тучи. С корабля все смотрели на берег, и после трех пушечных выстрелов подняли якорь. Так поздравляют судно с отплытием. Когда выходили из устья реки, убрали паруса, и все находившиеся на корабле выстроились и вознесли молитвы богу, охраняющему плавающих по морям. Затем те, кто был на корабле, и те, кто остался на суше, подняли ружья и, выкрикивая прощальные пожелания, после каждого выкрика давали залп. Провожающие стояли на берегу, как частокол, и пальба стояла неописуемая.

Но вот корабль вышел из реки в море и, проделав по бурным волнам 1980 верст пути, пришел в Нэмуро, в бухту Киитаппу на северо‑восточном Эдзо. Это было 7 октября 1792 г. по русскому календарю, или в 3‑й день девятого месяца в год крысы, старшего брата воды, т.е. в 4‑м году нашей империи. Во время плавания по морю они видели только остров Сахалин, который остался справа от них, никакой другой земли не заметили. Что касается расстояния, то точно сказать невозможно, ибо шли они кружным путем.

 

В Японии

 

В 5‑й день того месяца (20 октября) правительственный чиновник, находившийся на службе в Нэмуро, послал с гонцом донесение в Мацумаэ о прибытии чужеземного корабля. В 19‑й день в Нэмуро прибыли вассалы дома Мацумаэ Судзуки Кумадзо, Маэда Умонсйти и лекарь Като Кэнго. К этому дню было закончено строительство временного помещения, и находившиеся на корабле люди сошли на сушу. В последний день месяца прибыли: инспектор надзора в чине кобито‑мэцучэ Такусагава Дэндзи, чиновник строительного управления Танабэ Ясудзо и лекарь Имаи Гэнъан. На следующий год, в год быка, в 29‑й день второго месяца (9 апреля 1793) Дэндзи, Ясудзо и Гэнъан вернулись в Мацумаэ, а в 1‑й день четвертого месяца (13 мая) приехали чиновники надзора Мурата Хёдзаэмон в чине окати‑мэцукэ и Ота Хикобэй в чине кобито‑мэцукэ, Иноуэ Тацуносукэ и вассалы дома Мацумаэ Кондо Китидзаэмон, Кудо Хэйэмон и Мураока Юсай. 2‑го дня от болезни умер Коити. В 8‑й день ацуносукэ и Умонсити уехали в Мацумаэ.

В 3‑й день пятого месяца (11 июня) прибыл корабль князя Мацумаэ "Тэйсё‑мару". 5‑го дня русские осматривали корабль "Тэйсё‑мару". Имаи Гэнъан снова приехал в Нэмуро. Утром 7‑го корабли вышли из Нэмуро. На "Тэйсё‑мару" были Хёдзаэмон, Хикобэй, Гэнъан, Китидзаэмон, Хэйэмон, Хэйкаку, а на русском корабле осталось сорок человек, так как умер от болезни один матрос и Коити. В пути прибавилось еще два человека по имени Кюхати и Ивамацу. 28‑го вошли в гавань Аккэси. 2‑го дня шестого месяца в час зайца (6 часов утра 9 июля) корабли оставили Аккэси и 4‑го числа стали на якорь в море против Сирия во владениях Намбу. 6‑го снялись с якоря и 7‑го остановились в Кобуй, в Эсаси. 8‑го вошли в гавань Хакодатэ. 10‑го Адам попросил разрешения помыться в ванне. Это было передано Тацуносукэ, он сказал, что это не сложно, и на следующий же день, 11‑го числа, в доме у богатого купца Сиратори Синдзабуро была устроена ванна. Адам, Ловцов, Кох, Алексей и Кодаю сошли на берег и помылись. В доме у Синдзабуро все, начиная от отделки кабинета и до стульев и подушек для сидения, такое красивое, что Адам очень хвалил. После ванны предложили угощение. Кушанья также очень понравились, они были так старательно и вкусно приготовлены, особенно шанхайские диковинные блюда.

17‑го из Хакодатэ выехали в конных паланкинах Адам, Ловцов, Егор, Алексей, Кох, Трапезников, Бабиков, Полномочный, а также два русских матроса, два солдата, Кодаю, Исокити, Мурата Хёдзаэмон, Тояма Гэндзюро, Иноуэ Тацуносукэ, Имаи Гэнъан, Мацумаэ, Хэйкаку, Кудо Хэйэмон, Доя Накаэмон, повар Ота Сэнсиро, Тамура Такуэмон. 20‑го прибыли в Мацумаэ. Русские были поражены, с какой красотой украшены и отделаны покои в Мацумаэ. 21‑го были приняты двумя чиновниками надзора. 24‑го (31 июля) унесенные морем Кодаю и Исокити были окончательно переданы чиновникам надзора.