За занавесками. — Смущенные хозяйки. — Беда с фотоаппаратом. — Княжеский дар

 

 

Не думаю, чтобы Камаль Нури пришел в восторг, когда услышал, что вовремя моего визита к принцессам ему придется играть роль дуэньи. Однакооткрыто он, во всяком случае, не протестовал.

Мы сели в «кадиллак», тот самый «кадиллак», в котором одна из девушекприехала в школу. Занавески в машине были задернуты, и их не отодвигалидо конца поездки. Очевидно, так распорядились мои новые знакомые. Никтоне должен был знать, что чужеземец ехал к ним во дворец в их собственномавтомобиле. На слуг из богатых арабских домов, как правило, можноспокойно положиться, так что с этой стороны юным принцессам никакаяопасность не угрожала.

Когда мы приблизились к большой вилле, где они жили, ворота широкораспахнулись, и шофер, не снижая скорости, въехал в обширный двор.

Во дворе стояло несколько роскошных машин, и я, грешным делом, подумал,что девушки все-таки не решились принимать меня с Камалем Нури наедине имобилизовали для этого целую армию своих друзей и родственников. Однакоя ошибся, как потом оказалось, все машины принадлежали их семейству. Уотца принцесс было три машины, у матери — две (которые она сама,конечно, не водила) и у обеих девушек — по одной. Кроме того, здесьстояла машина, в которой возили в школу и из школы двух маленькихсестричек, пикап для поездок на рынок и большой автомобиль, в которомкое-как могло уместиться все семейство.

Между тем мы поднимаемся по высокой лестнице и входим в зал, где весьпол устлан дорогими коврами.

В большой гостиной, куда нас приглашают войти, на полу от стены и достены лежит огромный персидский ковер, расшитый причудливыми узорамисамых теплых тонов. Вся обстановка состоит из нескольких кресел,нескольких низких табуреток, двух колоссальных установок длякондиционирования воздуха и громадной радиолы. На окнах висят красивыестаринные гобелены, а стены выкрашены в розовый цвет.

Через несколько минут в комнату впорхнули обе принцессы. На этот раз онисовершенно закутаны в покрывала, как и все женщины, которых мы видели наулице. Но я подозреваю, что этот маскарад они устраивают из чистогококетства, ведь я уже видел их без чадры в школе Камаля Нури. Вдруг,словно по команде, они сбрасывают покрывала, и у меня дух захватывает отих красоты… На них арабские вечерние платья, длинные и с довольнонизким вырезом, по европейской моде. Платья отделаны золотым шитьем икрасиво оттеняют их иссиня-черные волосы. На ногах легкие золотые туфлина высоком каблуке, а ногти выкрашены в темно-красный цвет.

Входит рабыня с кофейником и разливает кофе в крошечные, как наперсток,чашки.

Камаль Нури объясняет мне, что обычно в Джидде пьют кофе по-турецки измаленьких чашечек, которые чуть меньше наших обычных чашек для кофе ичуть больше подставок для яиц. Чашка такого кофе содержит пятьдесятпроцентов воды и пятьдесят процентов кофейной гущи, поэтому выпивать еесразу не следует. Это необходимо запомнить раз и навсегда, говоритКамаль Нури и рассказывает мне об одном госте из Европы, который неочень любил кофе и поэтому решил покончить с ним как можно скорее: онзалпом выпил целую чашку кофе, сваренного по-турецки… Прошло немаловремени прежде чем к нему вернулся дар речи. Выслушав эту историю, япочему-то вспомнил о своих визитах к шейхам Мукаллы.

Но арабский кофе, который мы пьем, действительно превосходный напиток.По цвету он довольно светлый и чем-то даже напоминает чай, потому чтокофейные зерна лишь слегка прожариваются на огне. Кроме того, в негодобавляют различные пряности, присутствие которых можно легко определитьна вкус, так что напиток получается очень тонизирующий. Из уважения кхозяину гость ни в коем случае не должен ограничиваться одной толькочашкой, тем более что арабский кофе можно пить без всякого вреда дляздоровья: в носике кофейника находится кокосовое волокно, постояннонапоминающее вам о том, сколько кофе вы уже выпили.

Стоит вам протянуть чашку рабыне, как она снова наполнит ее кофе. Ноесли вы несколько раз качнете чашку пальцами, это означает, что большевыпить не хотите.

Пока мы сидим и болтаем, я набираюсь храбрости и прошу разрешениясфотографировать чудесный кофейник, из которого мы пьем кофе. Дамыразрешают, и, таким образом, наступает долгожданный момент, когда я могунаконец достать свой фотоаппарат.

Я пытаюсь сфокусировать кадр так, чтобы за кофейником оказалисьпринцессы, но они моментально разоблачают мое коварство, встают иубегают в соседнюю комнату. Неужели я зашел слишком далеко и онирассердились на меня?

Тогда начинаю снимать их маленького брата, которого очень заинтересовалмой аппарат, и он ничего не имеет против того, чтобы егофотографировали. Между тем девушки, убедившись, что больше им ничто негрозит, возвращаются в гостиную и с интересом следят за съемкой.

И тут меня постигает то самое несчастье, о котором говорят: не было бысчастья, да несчастье помогло.

Внезапно у меня из рук выскальзывает блиц, и, когда я ловлю его, он даетвспышку прямо перед носом младшей из принцесс. Она издает пронзительныйвизг, а я начинаю всячески успокаивать ее, доказывая, что сам по себеблиц не может фотографировать. Однако, заметив, что девушка испуганаменьше, чем можно было ожидать, быстро меняю тактику. Я делаю вид, чтоочень огорчен случившимся, и обещаю непременно прислать ей фотографию,которую сделал в силу несчастного сцепления обстоятельств.

Когда я вижу, что принцесса совсем не сердится на меня, я начинаюпросить прощения за то, что на снимке она будет не такой красивой, как вжизни. К сожалению, фотоаппарат в момент съемки был наклонен, а потомулицо выйдет немного перекошенным. И не разумнее ли будет отснять ее какследует на остальную часть пленки и сделать хорошие доброкачественныеснимки? В таком случае я пришлю их вместе с неудачным снимком.

Принцесса говорит, что это неплохая мысль, и за несколько минут мнеудается сделать около двадцати снимков. Сначала она очень смущается ивсе время закрывает свое лицо чадрой, но постепенно начинает чувствоватьсебя все более уверенно и вот уже сидит передо мной совершенно прямо ибез покрывала. Она довольно крупного сложения, руки и ноги у нее, бытьможет, немного коротковаты, а фигура чуть полнее, чем любят европейцы.Но обо всех этих недостатках забываешь, когда видишь ее глаза…

Под конец девушки совсем расхрабрились, и я непрерывно щелкаю своейкамерой, словно это не камера, а пулемет.

Когда пленка кончается, черноглазые принцессы просят Камаля Нуриобъяснить мне, что теперь их честь и жизнь в моих руках. Если портретдевушки оказывается опубликован в печати, об этом всегда могут случайноузнать ее родственники, которые путешествуют в том или ином районеземного шара. В этом случае отец бывает вынужден убить дочь, чтобыспасти честь своих сыновей. И уж, во всяком случае, он охотно пожертвуетнесколькими миллионами, чтобы расквитаться с фотографом — расквитатьсякровью. Не менее печальные события могут произойти, если в городеузнают, что принцессы принимали меня в своем доме и к тому же без чадры.

Воцаряется тишина, которая подчеркивает всю серьезность положения.Слова, с которыми обратились ко мне принцессы, были отнюдь не шуткой.

Потом по их знаку в комнату входят одна за другой пять рабынь. Впротянутых руках они осторожно несут какие-то свертки, словно этодрагоценные дары.

Первая рабыня разворачивает длинную голубую княжескую рубашку. У второйв руках куртка такого же цвета. Третья держит великолепную княжескуючалму. Четвертая — серебряный венок. А у пятой рабыни — черный плащ,отороченный широкой золотой каймой, тяжелой золотой бахромой и кистями,в таком плаще король Сауд появляется на официальных приемах.

— Великолепно! Потрясающе красиво, — вырывается у меня. — Как жаль, чтоу меня больше нет пленки, чтобы сфотографировать весь этот костюм.

— Вы сможете фотографировать его сколько угодно, когда вернетесь домой,— говорит Камаль Нури. — Это вам подарок от принцесс.

— Что вы говорите! — отвечаю я, совершенно сбитый с толку и недоверчивосмотрю на Камаля Нури.

Он только кивает.

Тогда я смотрю на обеих девушек. Мне кажется, что я ослышался. Или этошутка?

— Но я не могу принять такой дар, — говорю я заикаясь.

— И не можете не принять его, — отвечает Камаль Нури.

Рабыни помогают мне облачиться в королевские одежды. Происходитнебольшая заминка с венком, который мне чуть-чуть мал. Младшая газельнадвигает мне на лоб венок, и тут мне удается заглянуть ей прямо вглаза, но только на какую-то долю секунды. Взгляд поймать невозможно, ноглаза ее сверкали сейчас совсем по-иному, чем когда я ее фотографировал.

Теперь они были темнее каштана. И в их чернокарем сиянии таиласькакая-то непонятная сила…

 

* * *

 

Потом мы сидели и болтали. Камаль Нури рассказал мне, что обе принцессыочень современные девушки, во всяком случае для Саудовской Аравии. Онипобывали в Париже, но почти ничего не видели, кроме магазинов. Правда,один раз они зашли с кем-то из своих родственников-мужчин в ночной клуби увидели там стриптиз. Девушки были в высшей степени шокированы. Когдаодна из них догадалась, к чему клонится дело, она даже спрятала владонях лицо.

— Это было ужасно, — вспоминают они.

— А ваши кавалеры тоже думают, что это ужасно? — спрашиваю я.

Девушки улыбаются:

— Очевидно, нет. Но ведь они, наверное, привыкли…

— А что вам больше всего понравилось в Европе?

— Парижские магазины. (В Париже они накупили себе платьев, обуви иукрашений на сто тысяч крон.)

Затем я спрашиваю, что они думают о браке вообще и о мужчинах вчастности, которые берут себе по нескольку жен.

Девушки отвечают, что ни за что на свете не выйдут замуж за человека, укоторого несколько жен. У их отца тоже только одна жена.

В Саудовской Аравии решают родители, за кого дочь выйдет замуж. Правда,влюбленные пары иногда обмениваются любовными посланиями, если они умеютчитать и писать, но происходит все это в строжайшей тайне, и если им,несмотря ни на что, все же удастся пожениться, такой брак становитсянастоящей сенсацией. Браков по любви в Саудовской Аравии почти небывает, и их считают чем-то весьма легкомысленным.

— А чадра? — спрашиваю я.

— Мы ненавидим чадру и ненавидим мужчин, которые так долго угнетали наси до сих пор заставляют закрывать лицо. Но пока что мы еще не можемвыходить в город без чадры. Это скомпрометирует нас. Уже одно то, что мыпринимаем без чадры гостей-мужчин, считается слишком большой смелостью.Но никто не может незамеченным войти в наш дом. Если бы ворота не быливсе время на запоре, мы никогда не решились бы снять чадру.

— Вы хоть иногда купаетесь? — продолжаю я свое интервью.

— Да в пятидесяти километрах от города. Это очень ровное место, и тамнас никто не может застать врасплох. У самого берега стоит дворец, и,когда там никого нет, мы купаемся.

— А вы умеете плавать?

— Нет, не умеем.

— Вы подарили мне княжеский костюм. Когда вы приедете в Данию, янепременно подарю вам бикини и научу вас плавать!

Девушки прыскают от смеха, когда узнают, что такое бикини, и немногокраснеют.

— Мы с удовольствием приедем в Данию и научимся плавать, но для этогонам придется надеть такой же закрытый черный купальник, в котором мыкупаемся здесь.

— Я понимаю, — говорю я и думаю о том, что такой купальник произвел бы унас не меньший фурор, чем бикини в Джидде.

Через несколько дней я получил письмо. Оно было написано по-арабски.Сначала я хотел спуститься вниз и попросить портье, чтобы он перевел мнеписьмо. Но, почувствовав знакомый аромат, исходящий от бумаги, я понял,что это послание от юных принцесс.

Естественно, я не мог допустить, чтобы его перевел первый встречный.Поэтому при следующей встрече с Камалем Нури я попросил его рассказатьмне о содержании письма.

Он пробежал его глазами, потом многозначительно посмотрел на меня игромко прочитал:

«Наша жизнь в Ваших руках, и Ваша — тоже. Берегитефотографии».

 

Я встречаю союзника