Тема 1. Понятие философии

Кого древние греки называли философами?

Почему же древние мыслители свое знание предпочитали называть философией, а не мудростью, а себя – философами, а не мудрецами? Вначале в Древней Греции мудрецами, по-гречески σοφιστης (софистес, софист), называли наиболее авторитетных мыслителей и государственных деятелей. Традиция донесла до нас несколько таких имен – это Фалес из Милета, Солон из Афин, Клеобул из Линда, Хилон Лакедемонский, Питтак с острова Лесбос, Биант из Приены, Периандр из Коринф. Их жизнь и творчество относятся к концу VII – началу VI вв. до н.э. В своих кратких изречениях (гномах) мудрецы сформулировали вполне рациональные по духу этические и политические сентенции, максимы мирской практической мудрости относительно полисной жизни, ее законов и порядков. Многие из них, например, Фалес, Питтак, Солон, сами были активными участниками политических событий, правителями или законодателями. Со второй половины V в. до н.э. софистами стали именовать себя платные учителя красноречия.

Первым, кто придал слову «софист» это специфическое значение, был Протагор, который этим словом обозначил свою профессию воспитателя людей – учителя, обучающего за плату особой мудрости (умению члена полиса управлять частными и общественными делами). По его мнению, прежние мастера красноречия, к которым Протагор относил Орфея, Мусея, Гомера, Гесиода и др., не называли себя софистами только потому, что опасались молвы, зависти и преследований. «Вот я, - замечает Протагор, - и пошел противоположным путем: признаю, что я софист и что воспитываю людей, и думаю, что эта предосторожность лучше той; признаться лучше, чем запираться» (Платон. Протагор // Платон. Сочинения: В 4 т. Т.1. – М.: Мысль, 1990. С.426. (317b)).

Слову «софист» всегда был присущ некоторый критический оттенок: с точки зрения обыденного сознания за этим словом скрывается пустое умничанье и суетное мудрствование. Претензия софиста на сверхзнание, недоступное толпе, уравновешивается подозрительностью толпы к мудрости софиста. Особую уничижительность слово «софист» приобрело из-за присущего подавляющему большинству софистов стремления во что бы то ни стало выиграть спор, прибегая для этого к разного рода словесным ухищрениям и логическим передержкам. Готовность с одинаковым рвением отстаивать прямо противоположные позиции, превращать белое в черное, сильный аргумент в слабый и наоборот была характерной чертой софистики. Известно иронически-критическое отношение к софистам Сократа из Афин (469-399 гг. до н. э.). Последний, хотя и был признан Дельфийским оракулом «самым мудрым из всех эллинов», предпочитал себя называть «философом», то есть «любителем мудрости», а не «мудрецом». И дело не только в том, что со своих учеников Сократ не брал платы. Дело в самой мудрости философа.

В приводимом уже мифе о природе Эрота Диотима говорит Сократу о нем, как о гении. Гений – это нечто среднее между бессмертными богами и смертными людьми. «Он находится также посредине между мудростью и невежеством. Из богов никто не занимается философией и не желает стать мудрым, поскольку боги и так уже мудры; да и вообще тот, кто мудр, к мудрости не стремится. Но не занимаются философией и не желают стать мудрыми опять-таки и невежды. Ведь тем-то и скверно невежество, что человек и не прекрасный, и не совершенный, и не умный вполне доволен собой, А кто не считает, что в чем-то нуждается, тот и не желает того, в чем, по его мнению, не испытывает нужду.

- Так кто же, Диотима, - спросил я (Сократ – С.Г.), - стремится к мудрости, коль скоро ни мудрецы, ни невежды философией не занимаются?

- Ясно и ребенку, - отвечала она, - что занимаются ею те, кто находится посредине между мудрецами и невеждами, а Эрот к ним и принадлежит. Ведь мудрость – это одно из самых прекрасных на свете благ, а Эрот – это любовь к прекрасному, поэтому Эрот не может не быть философом, то есть любителем мудрости, а философ занимает промежуточное положение между мудрецом и невеждой... Такова, дорогой Сократ, природа этого гения» (Платон. Пир // Платон. Сочинения: В 4 т. Т.2. – М.: Мысль, 1993. С.114 (204a-c)).

Вопросы к тексту:

· Кого Диотима называет гением?

· Олицетворением какого человеческого качества выступает гений?

· Почему Диотима считает природу философа гениальной?

Как мы уже знаем, первым, кто назвал себя философом, был Пифагор. Мудрыми он считал только бессмертных богов. Человек же в силу слабости своей природы не может сравняться в мудрости с богами. Но никто ему не мешает стремиться к мудрости. Стремление к мудрости, жажда мудрости – самое благородное человеческое стремление. Лишь оно одно, по мнению греков, способно помочь человеку обрести бессмертие.

Глава 2. Философия как способ упорядочивания мира

Теперь, когда мы имеем некоторое представление о философии, постараемся очертить ее границы более определенно. Философия – это страстное влечение к началам, состояние искания начал, начал, на которых выстраивается мир как космос, то есть как гармонично упорядоченное целое, и без которых был бы хаос. Но является ли искание начал целью одной лишь философии? Конечно, нет. Не только философия, но и наука, и религия, и искусство стараются понять и объяснить начала мира. Человек разными способами пытается понять и объяснить тайну начала бытия мира: философия и наука с помощью знаний, религия – верой, искусство – образными представлениями. В достижении этой цели человеческий разум действует во всех направлениях. В истории человечества самым первым способом упорядочивания мира был миф.

Миф – это самый архаичный (от греч. αρχη, «архэ» – «начало») способ, каким человек упорядочивал свое бытие, наиболее древняя способность человека к осмысленному восприятию окружающего мира и самого себя в этом мире. Именно в недрах мифа, как в некой первобытной способности мышления, зародились и выкристаллизовались остальные способности человека к пониманию. Философия была одной из первых специфических способностей упорядочивания существования человека в мире. В соответствии с поставленной задачей попытаемся получить ответ на два вопроса. Чем было вызвано появление философии на фоне мифа? Чем отличается рационализация философская от мифологической?

Философия и миф

Существует много точек зрения по поводу того, что вызвало появление философии. Одни связывают появление философии с развитием и усложнением общественной жизни, другие с прогрессом культуры, третьи с накоплением фактов наблюдения и потребностями в теории, четвертые с усложнением человеческой психики в условиях развития культуры, пятые с гениальностью отдельных индивидов, шестые с божественной благодатью и т. п. Каждая из этих позиций, несомненно, освещает определенный момент в становлении философии. Однако для верной ориентации в этом вопросе необходимо все время удерживать в рассуждениях то обстоятельство, что философия и миф - это разные способы рационализации мира. Чтобы удовлетворительно объяснить переход от одного способа, мифологического, к другому, философскому, надо хорошо себе представить суть совершившегося поворота. Одна из самых глубоких позиций в этом вопросе принадлежит замечательному философу XX столетия Мерабу Константиновичу Мамардашвили (1930-1990).

В своих лекциях «Введение в философию», прочитанных весной 1979 г. для аспирантов и студентов Всесоюзного государственного института кинематографии, разбирая вопрос о появлении философии на фоне мифа, Мераб Константинович Мамардашвили формулирует этот вопрос следующим образом: каким должен предстать перед нами мир, чтобы о нем надо было философствовать? «Я хочу сказать следующее, - поясняет свою мысль философ, - сама идея о том, что может быть проблема мира или сам мир может стать проблемой, есть исторический акт, историческое событие в том смысле слова, что это не само собой разумеется.

Что не само собой разумеется? Что мир вообще есть проблема... Это не всегда было так. Миф, ритуал и т.д. отличаются от философии и науки тем, что мир мифа и ритуала есть такой мир, в котором нет непонятного, нет проблем. А когда появляются проблемы и непонятное – появляются философия и наука. Значит, философия и наука, как это ни странно, есть способ внесения в мир непонятного. До философии мир понятен, потому что в мифе работают совершенно другие структуры сознания, на основе которых в мире воображаются существующими такие предметы, которые одновременно указывают и на его осмысленность. В мифе мир освоен, причем так, что любое происходящее событие уже может быть вписано в тот сюжет и в те события и приключения мифических существ, о которых в нем рассказывается. Миф есть рассказ, в который умещаются человеком любые конкретные события; тогда они понятны и не представляют собой проблемы.

Миф есть организация такого мира, в котором, что бы ни случилось, как раз все понятно и имело смысл... Смысл, который делает для меня предметы понятными и близкими. Он вписывает их в систему моей жизни или в систему культуры. Миф ритуально близок человеку, потому что в ритуале он общается с незнакомыми, далекими и таинственными существами как близкими и родными, настолько близкими, что на их волю, на проявление их желаний можно подействовать актами ритуала, заклинания, магии. Магический мир, как и мифический мир, есть мир освоенный, осмысленный, понятный» (Мамардашвили М.К. Введение в философию // Мамардашвили М.К. Необходимость себя: Лекции. Статьи. Философские заметки. М.: «Лабиринт», 1996. С. 13-14).

Вопросы к тексту:

· Какими характерными чертами обладает мифологическое представление мира?

· Чем отличается философское представление мира от мифологического?

Итак, что мы можем уяснить себе из этого текста. Мир мифа – это мой мир. Из этого следует, во-первых, что мир мифа есть мой родной мир, то есть у меня и мира мифа одно основание. Это основание позволяет мне быть включенным во взаимосвязь и взаимодействие со всеми остальными обитателями этого мира как естественными, так и сверхъестественными, на поддержку которых я могу опереться в случае необходимости. Во-вторых, мир мифа понятен, потому что я родился и живу в этом мире, впитывая представления о нем, как говорится, «с молоком матери». В этом мире мне все известно, как, например, мне все известно в собственной комнате, в мире мифа нет проблем. И поскольку он мне понятен изначально, то такое его существование не требует доказательств и обоснований. Точнее, у мифа есть основания – это традиция. Но традиция снимает необходимость моего личного усилия доказательства и обоснования мира мифа, почему он такой, а не иной. «Миф – это упакованная в образах и метафорах и мифических существах многотысячелетняя коллективная и безымянная традиция» (М.К.Мамардашвили).

Не так обстоит дело в философии. Мир философии неочевиден. Утверждения о том, что «начало всех вещей вода» (Фалес), «начало всего число» (Пифагор) или «есть только атомы и пустота» (Демокрит) и т.п. неочевидны. А поскольку они неочевидны и являются результатом личного усилия мысли (а не опираются на авторитет традиции), то требуют, в отличие от мифа, логических обоснований и доказательств.

Таким образом, если проводить различие мифа и философии по способам упорядочивания мира, то способами упорядочивания в мифе будут выступать образы, метафоры, сверхъестественные существа, тогда как философия упорядочивает мир с помощью логических средств, в частности, с помощью обоснований и доказательств. Все остальные отличительные свойства мифа, которые хорошо описаны в литературе (См.: Лешкевич Т.Г. Философия: Вводный курс. Изд. 2-е, дополненное. – М.: Контур, 1998. Тема 5. «Особенности мифологического сознания»), производны от специфики мифологического упорядочивания мира.

Философия и наука

Наука, также как и философия, выступает способом упорядочивания мира, в котором главную роль играют эмпирические и логические средства обоснования и доказательства. Философия, как и наука, является систематическим знанием. По этой причине очень часто в обыденном сознании философию отождествляют с наукой, считая ее наукой об умозрительных и абстрактных предметах. В этом есть свой резон. Древние греки способность знания как научного, так и философского, возводили к богам. Первых мудрецов в античной Греции не различали на философов и ученых.

Однако между философией и наукой имеется принципиальное различие. И дело здесь не в том, что наука так или иначе связана с эмпирией, практикой, а философия больше тяготеет к умозрительным предметам. Различие затрагивает само основание философского и научного знания. Именно с этим различием связано чувство неудовлетворенности философией, возникающее в обыденном сознании, когда оно сталкивается с тем, что каждый философ отстаивает свою философию. Возникает иронически-недоуменный вопрос: «Что же это за мудрость такая, в которой нет одной истины, одного ответа на в общем-то простые вещи? Собрались бы вместе и договорились, как это делают настоящие ученые». Но не все так просто даже в науке. Дело в том, что такое состояние разнообразия, многомыслия является совершенно обычным, нормальным для философии. Это состояние философии своим основанием имеет особенность устройства философского знания.

Впервые эта особенность философии и ее отличие от науки была показана Платоном из Афин (427-347 гг. до н. э.) в сочинении «Государство». В шестой книге этого сочинения Сократ рассказывает о различных способах, которыми душа пользуется для получения знания о мире умопостигаемых вещей.

[Сократ]: «Один раздел умопостигаемого душа вынуждена искать на основании предпосылок, пользуясь образами... и устремляясь... не к началу, а к завершению. Между тем другой раздел душа отыскивает, восходя от предпосылки к началу, такой предпосылки не имеющему. Без образов, какие были в первом случае, но при помощи самих идей пролагает она себе путь.

[Главкон]: То, что ты говоришь, я недостаточно понял.

[Сократ]: Тебе легче будет понять, если сперва я скажу вот что: я думаю, ты знаешь, что те, кто занимается геометрией, счетом и тому подобным, предполагают в любом своем исследовании, будто им известно, что такое чет и нечет, фигуры, три вида углов и прочее в том же роде, это они принимают за исходные положения и не считают нужным отдавать в них отчет ни себе, ни другим, словно это всякому и без того ясно. Исходя из этих положений, они разбирают уже все остальное и последовательно доводят до конца то, что было предметом их рассмотрения... Вот об этом виде умопостигаемого я тогда и говорил: душа в своем стремлении к нему бывает вынуждена пользоваться предпосылками и потому не восходит к его началу, так как она не в состоянии выйти за пределы предполагаемого и пользуется лишь образными подобиями, выраженными в низших вещах, особенно в тех, в которых она находит и почитает отчетливое их выражение.

[Главкон]: Я понимаю: ты говоришь о том, чт о изучают при помощи геометрии и родственных ей приемов.

[Сократ]: Пойми также, что вторым разделом умопостигаемого я называю то, чего наш разум достигает с помощью диалектической способности. Свои предположения он не выдает за нечто изначальное, напротив, они для него предположения как таковые, то есть некие подступы и устремления к началу всего, которое уже не предположительно. Достигнув его и придерживаясь всего, с чем оно связано, он приходит затем к заключению, вовсе не пользуясь ничем чувственным, но лишь самими идеями в их взаимном отношении, и его выводы относятся только к ним» (Платон. Сочинения: В 4 т. Т. 3. С. 292-293 (509d-510e)).

Вопросы к тексту:

· Что является началом научного знания?

· Какова цель научного знания?

· Что выступает в качестве начала в философском знании?

· Какова цель философского знания?

· Чем отличаются предпосылки философского знания от предпосылок знания научного?

В этом тексте сочинения устами Сократа вводится методически строгое различие между философией и наукой. Оно касается трактовки оснований и направленности знания в философии и науке. Научное знание (наука) исходит из предпосылок, которые принимаются за исходные и не обосновываются (к такого рода предпосылкам относятся аксиомы, постулаты, принципы, основоположения). Исходя из таких предположений, наука «устремляется к завершению», то есть стремится построить систематическое представление (теорию) о чем-либо, о каком-либо предмете. Философия также исходит из определенных предпосылок, но, в отличие от науки, она «не выдает свои предположения за нечто изначальное». Напротив, философское знание как раз направлено на выявление того начала, которое выступает основанием предпосылок самого знания. Итак, наука исходит из предпосылок, которые принимаются за интуитивно ясные, и стремится на их основе построить теорию какого-либо предмета. В отличие от науки философия исходит из предпосылок, которые она не считает ясными, и стремится найти то начало, на основании которого возникают исходные предпосылки. (См. также: Лешкевич Т.Г. Философия: Вводный курс. Изд. 2-е, дополненное. – М.: Контур, 1998. Тема 7. «Почему философия не может быть наукой всех наук?»).

После проведенного рассмотрения значения термина «философия», сопоставления философии с мифом и наукой, мы уже имеем некоторое представление, о чем спрашивает вопрос: что такое философия? Этот вопрос спрашивает: что собою представляет тот способ упорядочивания мира, который ищет начала? Говоря о внесении порядка в мир, мы связали его с движением мысли. Попробуем теперь выяснить, как должна двигаться мысль, чтобы ей открылась возможность постижения начал?

Глава 3. По-двиг мысли как основание философии

Прежде чем ответить на поставленный вопрос, нам необходимо справиться с одной специфической трудностью философии. Обращаясь к работам философов, мы попадаем в ситуацию своеобразной разноголосицы, когда каждый философ разрабатывает «свою» философию. Положение, как мы уже говорили, для философии обычное. Но оно сбивает с толку обыденное сознание. Поэтому необходим методический прием, с помощью которого мы займем определенную позицию по отношению к любому философскому тексту.

О том, как читать философские тексты

Суть этого приема хорошо описана М.К. Мамардашвили и состоит в следующем. Люди в своих попытках понять себя и мир обращаются к философии потому, что без философии они чего-то понять не могут ни в себе, ни в мире. Философский текст есть результат живого состояния мысли в попытке понять себя и мир. Это живое состояние умерло, а текст остался. Поэтому читать тексты и рассуждать о них имеет смысл только тогда, говорит М.К. Мамардашвили, когда ты не догматической ученостью себя наполняешь, а восстанавливаешь именно живую сторону мысли, из-за которой они создавались. К философскому тексту надо относиться не как к элементу книжной учености, а как к конструкции, проникнув в которую, мы можем оживить те мысленные состояния, которые находятся за текстом и возникают в людях посредством этого текста.

Таким образом, суть методического приема чтения философского текста состоит в том, что, читая чуждый нам словесно, по форме текст, помыслить мыслимое в нем сейчас. Использование этого приема предполагает различение двух вещей: с одной стороны, некое мыслительное содержание учения философа, а с другой – ту языковую, историческую форму, в которой это содержание выражено, и то сознание о себе и смысле своего учения, которое имел философ. Из этого различения следует, что есть некое объективное мыслительное содержание, которое не зависит от того, как оно было понято и изложено философом, который мыслил (Мамардашвили М.К. Лекции по античной философии. – М.: Аграф, 1997. – С. 7-8). Нам необходимо в философском тексте, созданном когда-то философом на языке своего времени, стараться понять именно это «объективное содержание», которое не зависит от создавшего его философа.

Философия как жизнедеятельность разума

Обсуждение вопроса о мысли, пытающейся постичь начала, начнем с парадоксального тезиса М.К. Мамардашвили о природе философии: «Философия не дает никаких знаний, она ничего не сообщает, поэтому запомнить ничего нельзя, хотя и есть толстые книги. Философия может лишь сообщить определенный способ мысли, который постоянно должен воссоздаваться человеком на свой собственный страх и риск» (Мамардашвили М.К. Лекции по античной философии. – М.: Аграф, 1997. – С. 26). Парадоксальность этого высказывания становится еще более заметной на фоне традиционных, ставших классическими, подходов к толкованию природы философии. Великий мыслитель из Кёнигсберга Имманул Кант (1724-1804), определяя природу философского знания в своем знаменитом сочинении «Критика чистого разума» писал: «Метафизика существует... во всяком случае, как природная склонность [человека] (metaphysica naturalis). В самом деле, человеческий разум в силу собственной потребности... неудержимо доходит до таких вопросов, на которые не могут дать ответ никакое опытное применение разума и заимствованные отсюда принципы; поэтому у всех людей, как только разум у них расширяется до спекуляции, действительно всегда была и будет какая-нибудь метафизика» (Кант И. Критика чистого разума. М.: Мысль, 1994. С. 42). Через полторы сотни лет замечательный испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет (1883-1955) дал очень похожее определение философии: «Влечение, которое... отличает философию, есть просто-напросто врожденная и спонтанная жизнедеятельность нашего разума» (Ортега-и-Гассет Х. Что такое философия? // Ортега-и-Гассет Что такое философия? М.: Наука, 1991. С.80).

Не противоречит ли понимание сущности философии М.К.Мамардашви-ли классическому ее (философии) толкованию? Однако прежде чем браться за выяснение этого вопроса, попробуем вначале разобраться с традиционным пониманием философии. Выясним, что означают определения философии, данные Кантом как «природной склонности» и «собственной потребности человеческого разума» и Ортега-и-Гассетом как «врожденной» и «спонтанной жизнедеятельности нашего разума».

Слова Канта о «природной склонности человеческого разума» по отношению к философии означают, что наш разум по самой своей природе склонен к философии, то есть способность к философствованию дана природой самого человеческого разума, врождена ему. Выражение Канта «собственная потребность человеческого разума» говорит о том, что потребность в философии – это потребность самого человеческого разума, то есть потребность, которая возникает исключительно в самом разуме и реализуется только самим разумом и которая не может быть вызвана волевым сознательным усилием. Нельзя захотеть философствовать и начать философствовать, как нельзя захотеть любить и влюбиться. Поэтому-то Ортега-и-Гассет и говорит о философии как о спонтанной (т.е. самопроизвольной, не контролируемой сознанием и волей) жизнедеятельности нашего разума. Что же из этого следует? А следует то, что способностью к философии мы как разумные существа обладаем изначально, но по своему усмотрению ею пользоваться не можем.

Из такого понимания природы философии можно сделать вывод, что должно существовать какое-то условие для того, чтобы реализовать собственную способность человеческого разума к философии. Что это за условие? Для того чтобы ответить на этот вопрос, приведем фрагменты текстов двух выдающихся философов XX столетия Мартина Хайдеггера (1889-1969) и Мераба Мамардашвили, в которых они обсуждают этот вопрос. Первый фрагмент принадлежит М. Хайдеггеру, второй М.К. Мамардашвили.

[Хайдеггер]: «Мы попадаем в то, что называется мышлением, когда мыслим сами. Чтобы нам это удалось, мы должны быть готовы учиться мыслить.

Как только мы принимаемся за это учение, мы сразу понимаем, что мы мыслить не можем. Но все же человек считается, и по праву, таким существом, которое может мыслить. Ибо человек – это существо разумное. Но разум, ratio, развертывается в мышлении. Будучи существом разумным, человек должен уметь мыслить, раз уж он хочет этого. Однако человек хочет мыслить, но не может. Пожалуй, человек своим хотением мыслить хочет слишком много, и поэтому может слишком мало.

Человек может мыслить, поскольку он имеет возможность для этого. Но одна лишь эта возможность еще не гарантирует нам, что мы можем мыслить. Потому что мочь что-то – значить допустить это что-то в его сущность и неотступно охранять открытым этот доступ. Однако мы можем всегда лишь то, что нам желанно, то, к чему мы так расположены, что его допускаем. На самом деле нам желанно лишь то, чему мы сами желанны, желанны в нашей сущности. При этом это что-то склоняется к нашей сущности и таким образом затребывает ее. Эта склонность - обращение. Оно зовет нашу сущность, вызывает нас в нашу склонность и таким образом держит нас в ней. Держать означает собственно охранять. Но то, что держит нас в нашей сущности, держит нас пока мы, с нашей стороны, сами удерживаем держащее нас. А мы удерживаем его, пока мы не выпускаем его из памяти. Память – это собрание мыслей. Мыслей о чем? О том, что держит нас в нашей сущности постольку, поскольку мы его мыслим. В какой мере мы должны мыслить держащее нас? А в той, в какой оно испокон века является тем, что должно осмысляться. Мы отдаем ему воспоминание, потому что оно желанно нам как зов нашей сущности.

Мы можем мыслить только тогда, когда мы желаем того, что должно в себе осмысляться.

Чтобы нам попасть в это мышление, мы, со своей стороны, должны учиться мыслить. Что значит учиться? Человек учится, когда он приводит свой образ действия в соответствие с тем, что обращено к нему в данный момент в своей сущности. Мыслить же мы учимся, когда мы подчиняем свое внимание тому, что нам дается для осмысления» (Хайдеггер М. Что значит мыслить? // Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге: Сборник: Пер. с нем. / Под ред. А.Л. Доброхотова. - М.: Высшая школа, 1991. С. 134-135).

Вопросы к тексту:

· О чем говорит Хайдеггер словами «человек хочет мыслить, но не может»?

· О каком условии говорит Хайдеггер как об условии мышления?

· Что необходимо человеку сделать, чтобы «попасть в мышление»?

· Что означают слова Хайдеггера «учиться мыслить»?

[Мамардашвили]: «Когда нам читают лекции по физике, химии, ботанике, социологии или психологии, то мы вправе ожидать, что нам будет сообщена при этом какая-то система знаний и методов, и мы тем самым чему-то научимся, но в данном случае у нас нет такого права, и мы не должны поддаваться соблазну этого ожидания. Философия не может никому сообщить никакой суммы и системы знаний, потому что она просто не содержит ее, не является ею.

Поэтому и учить ей нельзя, обучение философии напоминало бы в таком случае создание «деревянного железа». И только самому (и из собственного источника), мысля и упражняясь в способности независимо спрашивать и различать, человеку удается открыть для себя философию, в том числе и смысл хрестоматийных ее образцов, которые, казалось бы, достаточно прочитать и значит усвоить. Но, увы, это не так. “Прежде – жить, философствовать – потом”, говорили древние...

Следовательно, сначала – только из собственного опыта, до и независимо от каких-либо уже существующих слов, готовых задачек и указывающих стрелок мысли – в нас должны естественным и невербальным образом родиться определенного рода вопросы и состояния. Должно родиться движение души, которое есть поиск человеком ее же – по конкретнейшему и никому заранее не известному поводу. И нужно вслушаться в ее голос и постараться самому (а не понаслышке) различить заданные им вопросы. Тогда это и есть свои вопросы, свои искания, свои цели...» (Мамардашвили М.К. Введение в философию... С. 10-11).

Вопросы к тексту:

· Чем отличается обучение философии от обучения наукам?

· Почему, по мнению Мамардашвили, обучение философии, построенное по образцу обучения наукам, напоминает «деревянное железо»?

· Что выступает необходимым условием обучения философии?

В этих двух фрагментах, очень богатых мыслями, и Хайдеггер, и М.К.Мамардашвили называют основным, базовым условием философии самостоятельность мысли, мышления. Совершенно тривиальное условие, которое уже давно известно философии. «В известном смысле можно изучать философию, – писал Кант, – и не быть способным философствовать. Следовательно, кто хочет стать философом в собственном смысле, тот должен научиться свободному, а не одному лишь подражательному и, так сказать, механическому применению своего разума... Вообще нельзя назвать философом того, кто не может философствовать. Философствовать же можно научиться лишь благодаря упражнениям и самостоятельному применению разума... Кто хочет научиться философствовать, тот все системы философии должен рассматривать лишь как историю применения разума и как объект для упражнения своего философского таланта» (Кант И. Трактаты и письма. - М.: Наука, 1980. С. 330, 333). Но разве мы не мыслим самостоятельно? Если мы не мыслим сами, то кто же тогда мыслит за нас? И вообще, что значит «самостоятельная и несамостоятельная мысль»? Попробуем разобраться в этих вопросах.

Философия как самостоятельная мысль

Для того чтобы легче проникнуть в суть проблемы, возьмем два примера. Первый пример из мировой истории XX века. Как хорошо известно, господствующей идеей фашистской Германии была идея «высшей арийской расы». Эта идея составляла фундамент всей национал-социалистической идеологии, которая, в конце концов, привела ко второй мировой войне с ее неисчислимыми жертвами, страданиями и разрушениями и для самих немцев в том числе. Возникает вопрос: почему такая высококультурная нация восприняла такую абсурдную и довольно примитивную идею? Ответ обескураживает в своей простоте: потому что эта идея позволяла каждому немцу во многих ситуациях ответственного выбора, где требуется совершить работу собственной, самостоятельной мысли, принять собственное решение, сделать собственный выбор, принять уже приготовленное вместо него решение. Немецкому обывателю эта идея говорила: «За тебя уже подумали, приняли решение, а вместе с ним и ответственность за него. Ты только поступай как надо и будет порядок». Известно, что обещал «новый порядок» высшей расы.

Другой пример – чисто бытовой. Это очень распространенное в современной российской истории выражение «лица кавказской национальности». Любой образованный человек знает, что такой национальности не существует. Миф о «лицах кавказской национальности» – это продукт пропаганды, созданный с определенными целями, которые направлены отнюдь не на установление взаимопонимания между народами. И то, что это выражение широко распространено в обыденной речи, часто звучит в СМИ, им пользуются даже политические деятели, говорит об отсутствии самостоятельного отношения к сложному вопросу межнациональных отношений. Несамостоятельность мысли есть проявление интеллектуально-нравственного автоматизма. В ситуациях проявления такого автоматизма человек мыслит несамостоятельно, за него мыслят традиция, идеология, конфессия, СМИ, кто угодно, только не он сам.

Что надо сделать, чтобы мыслить самостоятельно? Прежде всего, надо остановить «автоматизм мысли». Надо критически отнестись ко всему тому, что предлагается в качестве готового решения. Надо ясно себе представить, что принятие собственного решения влечет за собой собственную ответственность за принятое решение. Самостоятельное мышление предполагает также движение мысли по размерности самой мысли, а не по размерности слов, чувств, инстинктов, действий и т.п. Самостоятельное мышление в ситуации обиды запрещает действие по логике «око за око», ибо это логика мщения и имеет своей целью «войну до победного конца». В этой ситуации самостоятельности мысли больше соответствует логика Евангелия: «если тебя ударили по левой щеке, подставь правую», которая показывает, что надо взять на себя ответственность за прекращение бессмыслицы мести. Другим примером самостоятельности мысли может служить тезис Гераклита о том, что «народ должен сражаться за попираемый закон, как за стену [города]». Человек держится законом, но и закон держится человеком, иначе – инстинкт и борьба за выживание.

Самостоятельное мышление представляет собой усилие продвижения себя в мысли, движение в мысли, по-двиг мысли. Философия как самостоятельное мышление и есть по-двиг мысли. Из истории мысли известно, что философская мысль и в прямом смысле подвиг. Судьбы Сократа, Зенона из Милета, Джордано Бруно ярко свидетельствуют, что самостоятельная мысль подчас требует жизни.

Вернемся к мысли М.К. Мамардашвили, с которой начинается этот раздел, о том, что философия не дает никаких знаний. Теперь она не покажется столь парадоксальной, поскольку философия представляет собой не объем знаний, который можно выучить или вызубрить, а есть самостоятельность мысли, которой можно овладеть, если захотеть и постараться. Философия – это способность человека удерживать себя в состоянии самостоятельной мысли, в страстном желании понять свои начала.

После всего сказанного можно философию определитькак способность человека проникнуть к основаниям своего существования в качестве человека.