Перемены в среде прибалтийских финнов в связи с возникновением Русского государства

Появление культурного восточнославянского государ­ства в соседстве с прибалтийскими финнами не могло не про­извести в их среде громадных перемен. Они не оторвались от связей с германцами: те, в частности варяги, сохранили значение. В самых западных частях территорий, населен­ных прибалтийскими финнами, влияние германцев даже мало ослабело. Но все прибалтийские финны оказались и под влиянием восточных славян, которые распростра­няли на север влияние греческой культуры. Чем даль­ше на восток, тем влияние восточных славян ощущалось сильнее. Оно стало решающим в среде тех прибалтийско-финских племен и групп, которые вошли в состав Русского государства.

Можно отметить много слов, которые в рассматрива­емое время перешли от восточных славян к прибалтий­ским финнам, достигнув даже наиболее отдаленной Суми. Чрезвычайно характерно, что первые христианские тер­мины у всех прибалтийских финнов — восточнославян­ского происхождения: risti — „крест", pakana — „пога­ный, язычник" и др. Следует обратить внимание также на столь же широко распространившиеся слова, относя­щиеся к области торговли: turku —„торг, торговый культ", tavara — "товар", määrä — "мера" и др.; к области тру­довых процессов и орудий всякого рода: sirppi — „серп", taltta — "долото", ahrain (из более раннего astraghin) — "острога" и др.; к области одежды и обуви: viitta — „свита, свитка", saapas — "сапог" (ср. palttina — „полот­но") и др.; к области питания: piiras — „пирог", talkkuna — „толокно" (ср. lusikka — „ложка")— и т. д. В относи­тельно восточных местностях количество восточнославян­ских заимствований громадно.[3] Влияние восточнославян­ской речи в относительно восточных местностях оказа­лось не только широко, но и чрезвычайно глубоко: оно перестроило всю структуру речи от фонетики до синтак­сиса. С глубиной этого влияния можно в некоторой мере сравнить только влияние древней литво-латышской речи в 1 тысячелетии до нашей эры.

Торговое влияние Новгорода, важнейшего восточно­славянского центра на Севере, охватывало всю совокуп­ность прибалтийских финнов. Новгородцы рано стали торговать даже среди Суми. Памятью этой торговли остает­ся название города Турку (Або) на территории этого племени.

Политическое влияние Новгорода в той или иной ме­ре ощущалось тоже среди всех прибалтийских финнов. Слабо оно ощущалось только среди Суми. Но Ямь, хо­тя и сопротивлялась, оказалась в даннических отноше­ниях к Новгороду. Корела постепенно втягивалась в со­юзнические с ним отношения. Весь вошла в политическую систему Новгорода с самого начала. То же надо сказать об одном из юго-западных племен — Води, равно как о части населения, продолжающегося в современных эстон­цах. Другие юго-западные племена оказались в данни­ческих отношениях к Новгороду или (ливы) к Попоцку.

Само собою разумеется, что, оказавшись в связи с Русским государством или войдя в него, прибалтийские финны уже не могли сохранять „чистоты" родо-племен­ного быта. Эта „чистота" сильно поколебалась еще и предшествующее время, в результате внутренних процес­сов и древнегерманского влияния. Теперь родо-племен­ные порядки все больше приобретали характер пережит­ков. Когда прибалтийско-финское население разбрасыва­лось по новым территориям, новые племена уже не сла­гались.

Появились и прибалтийско-финские группы, которые совершенно не подходили под признаки родо-племенной организации. Такова была прежде всего Волховская Чудь. Это было пестрое скопление выходцев из разных прибалтийско-финских племен, привлеченное на нижнее тече­ние Волхова, к Ладоге, движением по „пути из варяг в греки". Эти люди явились сначала в качестве спутников варягов. Но затем много элементов влилось в их среду и „сами по себе". Несомненно, в их среде стали играть значительную роль выходцы из Веси. На это указывают, может быть, названия, вроде Вси на нижнем Волхове вбли­зи Ладоги (Старой). Очевидно, часть Веси оттягивалась к Белому озеру и вообще на восток, а часть — на ниж­нее течение Волхова, до которого было пятнадцать—два­дцать километров.

Волховская Чудь привлекает все большее внимание науки. Это был как бы узел связей между прибалтий­скими финнами, скандинавами - варягами и восточными славянами, русскими. Влияние этого узладолжно было так или иначе ощущаться среди близких и далеких при­балтийских финнов.

 

Чудь

На первых страницах летописи мы постоянно встре­чаем упоминания Чуди. До 882 г., т.е. до года, когда происходит окончательное сплочение восточнославянской государственности вокруг Киева, Чудь упоминается всегда непосредственно после варягов или Руси. Вступительная часть летописи: „В Афетове же части седять Pусь, Чудь и вси языци: Меря, Мурома, Весь, Мордва..." Там же: „А се суть инии языци, иже дань дають Руси: Чудь, Меря, Весь, Мурома, Мещера, Черемиса, Мордва..." 859г.: „Имаху дань варязи на Чуди и на словенех, на Мери и на Всих и на кривичих". 862 г.; Реша Руси Чудь и словене и кривичи и Вси..." 882 г.: „Приде Олег поим вое многи варяги, Чудь, словени, Мерю, Весь, кри­вичи".

Под Чудью тут надо понимать прежде всего Волхов­скую Чудь, которая состояла в значительной мере из прибалтийско-финских спутников варягов. Такие прибалтий­ско-финские спутники известны отчасти по именам (Чудин и т.п.). Вполне естественно, что, говоря о варягах или Руси на первом месте, летопись, связывающая Русь с варя­гами, говорит с их спутниках на втором.

Однако термин Чудь употребляли и шире. В обстановке разрушения родо-племенных порядков племенные границы для новгородцев оказывались малосущественны, и о насе­лении Балтийско-беломорского севера они судили прежде всего по их отношению к Русскому государству. А в пре­делах Русского государства, кроме Волховской Чуди, с самого начала оказались также Водь (вместе с ближай­шей частью населения, впоследствии вошедшего в состав эстонского народа), с одной стороны, и Весь, с другой. И на тех, и на других — на последних, кроме особо поставленной белозерской группы, — оказался рас­пространен термин Чудь. Что к Чуди причисляли Водь (вместе с соседями), в этом никто не сомневается. Чудское озеро — это озеро именно Води (вместе с соседями).

Что к Чуди причисляли и Весь — кроме особо постав­ленной белозерской группы, — в этом, наоборот, принято сомневаться. Дело в том, что в памятниках Весь назы­вается Чудью только с относительно позднего времени. Первый известный нам случай относится к 1251 г.: в этом году белозерский князь Глеб Васильевич был застигнут бурей наозере Кубенском и на острове Каменном нашел группу монахов, которые горько жаловались на обиды, между прочим, со стороны Чуди, т.е., конечно, Веси. Вто­рой известный нам случай относится ко времени около 1350 г.: в это время монах Лазарь, основатель Муромского монастыря на юго-восточном берегу Онежского озера, горько жаловался на обиды, между прочим, со стороны опять-таки Чуди, т.е., конечно, Веси. С XV в. известия этого рода делаются уже чаще. Русское население ныне называет Чудью или чухарями вепсов — потомков Веси. Можно ли, однако, удивляться, что до 1251 г. нет слу­чаев, где бы Весь называлась Чудью? Их и не может быть, так как до 1251 г. наши памятники вообще не говорят о Веси за рамками белозерской группы. Но то обстоятельство, что уже на первых страницах летописи термин Чудь прилагается к местам даже более восточным, чем те, о которых мы пока говорили — имеем в виду Заволоцкую Чудь, — может иметь только одно толко­вание.

Почему белозерская группа Веси была терминологически выделена, вполне понятно. Белозерская группа Веси была волжской группой, и новгородцами, не вникавшими в линг­вистические обстоятельства, ставилась на одну доску с другими волжскими группами. В летописи Весь поэтому упоминается всегда в числе волжских этнических групп, после Мери. См. приведенные в начале настоящего "раз­дела выписки из летописи. Добавим еще одну, под 862 г.:,,А первии насельници в Новгороде словене, в Полотсте кривичи, в Ростове Меря, в Белоозере Весь, в Муроме Мурома".

ПРИМЕЧАНИЕ. Термины системы Чуд ь—V e n ä j а.

Когда древние славяне сидели еще на территории между Кар­патами, Верхним Повислиньем и Средним Поднепровьем, они при­шли в соприкосновение с древними германцами. Обе стороны нашли друг для друга имя.

В древнегерманской речи было слово thiudhoo- — „народ, люди", которое часто употреблялось и в смысле „свой народ, свои люди", приближаясь к самоназванию, ср. производное thiudhija- „свой, свойский, дружественный или понятный" (откуда, между прочим, нем. deuten „пояснять", bedeuten „значить"). Интересно, что в средние века данное слово дало начало самоназванию немец­кого народа (нем. deutsch). Древние славяне были знакомы с ука­занным древнегерманским словом, как и с указанным его произ­водным, но, естественно, воспринимали их по-своему. Древнегерманское thiudhoo- они воспринимали как Tjudь „чужой народ, чужие люди — древние германцы" и соответственно древнегермансков thiudhija- как tjudjь „чужой" (откуда русск. чужой, старослав. штоуждыи и т. д.). С течением времени былое отно­шение между древними славянами и древними германцами сошло со сцены, и термин Tjudь у большинства славян погрузился в туман легенд (ср. старослав. штоудовинъ „великан" и т. п.)

Что касается названия древних славян в устах германцев, то это было Venedha-, позднее Vinidha-, или Venadha- — венеды. С течением времени этот термин у германцев испытал сдвиг, приурочившись в основном к западным славянам. Происхождение данного термина неясно. Во всяком случае он сопоставим с неко­торыми терминами, сохранившимися в среде восточного славян­ства. Имеем в виду, во-первых, древнеславянский оntъ „ант" (так в середине I тысячелетия нашей эры называлось восточное сла­вянство в целом) и, во-вторых, древнеслав. ventitjь „вятич" (так до начала II тысячелетия называлось наиболее восточное восточно­славянское племя). Со звуковой стороны для сопоставления нет пре­пятствий. С отношением между древнеслав. оntъиventitjь cp. отношение между древнесл. оnзlъ „узел" и venзati „вязать" и т. п.

Замечательно, что термины данной системы впоследствии всплы­ли в отношениях уже не между древними славянами и германцами, а между восточными славянами и прибалтийскими финнами. Восточные славяне стали применять термин Tjudь, превра­тившийся в Чудь, к прибалтийским финнам (первоначально к Волховской Чуди), а прибалтийские финны (не вошедшие в состав Русского государства) стали употреблять термин Venädhä- (от­куда финское Venäjä, карельское Ven'ää и т. п.) по отношению к восточным славянам. Что же случилось?

Мы знаем, что еще в первые века нашей эры древнегерманские колонии существовали на восточном побережье Балтийского моря, в частности около современного Турку (Або). Древние германцы тогда что-то делали на Балтийско-беломорском севере, и о них кое-что слышали северные славяне, те самые, которые потом продвинулись к Новгороду. Этих германцев эти славяне называли, есте­ственно, Tjudь. Готский историк Иордан (VI в.), повествуя о собы­тиях IV в., сообщает о северной этнической группе Thiudosили Tzudzos;до него, очевидно, дошла информация славян, проникну­тая славянской точкой зрения. С другой стороны, те древние гер­манцы, которые что-то делали на Балтийско-беломорском севере, тоже кое-что слышали о живших к югу славянах. Этих славян этигерманцы называли, естественно, венедами. Прошло вре­мя, и славяне продвинулись в северном направлении. Германцы здесь были уже не те, и термин Tjudь, превратившийся в Чудь, к ним не пристал. Но он пристал к спутникам новых германцев, Волховской Чуди. С другой стороны, в среде прибалтийских фин­нов сохранялся воспринятый от местных древних германцев тер­мин Venädhä-. Славяне были уже не те, и ближайшие к ним прибалтийские финны уже не называли их Venädhа-. Но в среде более отдаленных и потому менее осведомленных прибалтийских финнов этот термин для названия славян сохранился.

Оба термина, Чудь и Venädhä -, имели дальнейшую судьбу. Мы уже знаем, что термин Чудь был рано распространен на всех прибалтийских финнов, оказавшихся в системе Русского государ­ства, кроме белозерской группы Веси. Дальше мы познакомились и с дальнейшим расширением его употребления. Заметим, что ря­дом существовал еще термин чух... (он отражается в чухны, чухари), образованный с помощью суффикса -х точно так же, как, например, лях, чех. Что касается термина Venädhä-, то он в свое время перешел от Корелы, где успел приобрести вид Ven'ää,и т.п., к Веси, где получил вид Ven'a(если бы данный термин был исстари весским, он звучал бы как Venädс основой Venada-).

 

Деяния Чуди

С именем Чуди связаны весьма важные события на северо-востоке Европы. Дело касается Веси. Вряд ли можно, однако, сомневаться в том, что предприятия последней не обходились без участия Волховской Чуди и новгородцев. На участие новгородцев в предприятиях Веси прямо ука­зывает то, что лопари хранят воспоминание о нападениях Веси как о нападениях чуддэ, — а чуддэ отражает нов­городскую озвуковку термина.

Чтобы правильно понимать дальнейшее, надо с самого начала принять во внимание, что Весь, как и все участ­ники ее предприятий, действовала в системе Новгорода. Это не значит, что все ее предприятия „согласовывались" в Новгороде. В те времена и много позднее в Новгороде процветали предприятия на личный риск и страх отдель­ных групп людей, особенно, когда предприятия носили авантюристический характер. Похождения всяческой „вольницы" — характерная черта новгородской жизни.

Эти похождения не регистрировались в летописях, пока не создавали политических осложнений. Говоря, что Весь, как и все участники ее похождений, действовала в сис­теме Новгорода, мы имеем в виду то, что она имела базу на принадлежавшей Новгороду территории, расширяла сферу новгородского влияния, обогащала новгородский рынок. По существу, она прокладывала пути для рас­пространения русской государственности на северо-восток. Неудивительно, что уже первые страницы летописи счи­тают новгородскими все северо-восточные земли до Урала. Уставная грамота Святослава 1137 г., где точно пере­числяются поступления в новгородскую государственную кассу из самых отдаленных частей северо-востока, не оставляет сомнений в том, что указания летописи — не пустой звук.

Основные местообитания Веси, как мы знаем, были у юго-восточного побережья Ладожского озера, в углу между Волховом и Свирью. Отсюда Весь рано начала колонизаци­онное движение и промыслово-торговые поездки. Замеча­тельные раскопки В. И. Равдоникаса показали раннее рас­пространение Веси на север, на низовья рек Олонки и Видлицы, т.е. на ту территорию, где мы ныне находим приладожских карел-ливвиков. Другие, более старые рас­копки, показали раннее распространение Веси в районе Онежского озера и притом не только к западу от него, в частности по той территории, где мы ныне находим прионежских карел-людиков, но и к востоку от него. К востоку от Онежского озера Весь пользовалась западным входом в Заволочье, путем Онежское озеро — р. Водла с притоками — р. Онега, с которой можно было пере­браться и на Сев. Двину. Это доказывают типично-весские названия мест, типично-весская топонимика (поздней даты: обычно со свистящими, а после i — с шипящими — и т. п.) в этих местах. Самым важным движением Веси было движение на Белое озеро. Здесь основалась цветущая весская колония, установившая торговлю с волжскими булгарами, а через них и с арабами (последние знали Весь, может быть, под именем Вису). К востоку от Белого озера Весь пользовалась юго-западным входом в Заволочье. Весь (Чудь) в этих местах, на оз. Кубенском, зарегистрирована памятниками.

Владея западным и юго-западным входами в Заво­лочье, Весь, конечно, ездила туда с промысловыми и торговыми целями. Правда, там она встречала, по-видимому, некоторую конкуренцию со стороны Мери, прони­кавшей через южный вход в Заволочье, по р. Югу; на это есть указания в топонимических материалах А. И. Попова. Но Меря там отнюдь не преобладала. Вполне понятным делается, почему среди населения Заволочья летопись указывает Чудь — Заволоцкую Чудь. Архео­логические материалы доказывают существование в Заво­лочье островков прибалтийско-финского населения, именно Веси. Это относится особенно к западному притоку Сев. Двины Ваге и восточному ее притоку Пинеге, где, кстати, весское название селения Kekrilä приводится в уставной грамоте Святослава в виде Кегрела и сохраняется по сей день в виде Кевроль.

От Завоноцкой Чуди неотделимы Вjarmaland сканди­навских саг и Beormas англосаксонских известий (Биармия). Заволоцкая Чудь — нечто, созерцаемое со сто­роны западного и юго-западного входов в Заволочье, а Bjarmaland, Beormas — тоже самое, созерцаемое со сто­роны Белого моря. Надо, впрочем, сказать, что в скан­динавских сагах (имеем в виду сагу об Алуборге) термин Bjarmaland может распространяться на всю террито­рию деятельности Веси, вплоть до Ладожского озера. Сообщения скандинавских саг о Bjarmaland'e вообще фантастичны и рисуют его как некое сильное государство. Это совершенно не поддерживают два положительных известия. В семидесятых годах IX в. английский король Альфред, наслышавшись про чудесную страну у Белого моря, направил туда норвежца Отера с наказом доста­вить правильные сведения. Отер честно выполнив пору­чение. Он проехал в Белое море (описание пути совершенно правильно) и вошел в устье большой реки. Здесь уже не было лопарей, — которых Отер как норвежец называл финнами, — и встретились те, к кому он ехал. Он побоялся подняться вверх по реке и ограничился справками и торговыми сдел­ками в устье. Ни о государстве, ни о городе он ничего не слыхал. По его сведениям, выше по реке, на одном берегу, обитало многочисленное население, — но туда он не ездил. Позднее, в 1026 г., на Белое море съездил другой „иссле­дователь", норвежец Торер Собака. Он решил подняться по большой реке, которая называлась Вина (Сев. Двина), и нашел ярмарку с пристанью. Совершив с прибытком торговые дела, Торер задумал ограбить находившееся неподалеку скромное капище. Ограбил — и был таков. Истукан в ограбленном капище назывался Joomali, в каковом названии нетрудно узнать прибалгийско-финское (весское) jumala — „бог" Эго название не значит, что капище было весское. Оно значит только то, что Торер встретился с Весью, которая информировала его о капище, чьим бы оно ни было, в весских терминах.

С некоторых пор положение Веси в Заволочье пошат­нулось. Район Белого озера был рано колонизован рус­скими, а его весское население ассимилировалось (в этом отношении белозерская группа Веси разделила судьбу Мери). Уже в середине XII в. за юго-западным входом в Заволочье был построен русский город Вологда (от весского названия реки Valkedhа или его переработки „Белая"). В начале XIII в. через южный вход в Заволо­чье, по Югу, проникли новые волны русской колонизации, из суздальских краев, и был построен город Вели­кий Устюг. Затем русская колонизация распространилась по всей Сев. Двине. В распоряжении Веси остался лишь западный, онежский, вход в Заволочье. За этим входом она действовала довольно долго (что вполне согласуется с поздним звуковым видом весских следов в местной топо­нимике). Еще в XIV в. в Северном Заволочье происходили покупки земель у явно нерусских „владетелей"' (укажем на покупку новгородцем Василием Матвеевичем Своеземцевым между 1315 и 1322 гг. громадной территории кругом современного Шенкурска) и военные захваты земель у явно нерусских "властителей" (укажем на авантюристи­ческий поход новгородца Луки Варфоломеевича в 1342 г., вызвавший политические трения между Новгородом и Москвой). По мнению акад. А. М. Шегрена, Чудь сохранялась в Северном Заволочье еще в XV в. Воз­можно, что маленькие ее вкрапления сохранялись в рус­ском море и гораздо дольше.

Заволоцкий север полон воспоминаний о Чуди, о ее борьбе с теми, кого она считала захватчиками, о гибели одних ее групп и об обрусении других. В этих воспоми­наниях Чудь в общем погружена в сказочную дымку, обозначает все дорусское. Вместе с русской колонизацией сказания о Чуди проникли и в Сибирь, где стали свя­зываться, например, с могилами совсем не чудского про­исхождения. Это явление шло нога в ногу с общим расплыванием употребления терминов Чудь, чухны и т. п.

Теряя свои позиции в Заволочье, Весь усиливала колонизацию Олонецкого перешейка (между Ладожским и Онежским озерами). Первые ее колонии здесь, как мы знаем, возникли еще в древности. В описываемое время они укрепились, и Весь составила основу населения пере­шейка, основу как современных приладожских карел-ливвиков, так и современных прионежских карел-людиков. На Олонецком перешейке Веси оказалось больше, чем во всех других местах вместе.

С новыми временами оказалось связанным изменение в самоназвании Веси. Термин Vepsä как самоназвание вышел из употребления. Ныне его — как самоназвание — помнят только на крайнем юге заселенной вепсами территории в виде Beps. Пошел в ход русского проис­хождения термин Люди. Он представлен у современных приладожских карел-ливвиков (Веси по своей основе) в виде L'iydi или, чаще, L'iygi, l'ivviköit, у современных прионежских карел-людиков (тоже Веси по происхож­дению) в виде L'uud'i, 1'uud'ikuoit и т.п., у современных непсов в виде L'uud', L'ud' (обычно в выражении pagiшta l'uud'ikш, l'ud'ikш „говорить по-вепсски").

То обстоятельство, что большие группы Веси с тече­нием времени оказались весьма важной составляющей частью карельского народа, делает понятным, почему мы уделили ей так много внимания.

ПРИМЕЧАНИЕ. Термин Bjarmaland — Пермь.

Весь называла Заволочье Perämaa „Задняя земля, земля за рубежом'', т.е.,,Заволочье". Это название получило двоякое от­ражение. С одной стороны, оно отразилось в скандинавском Bja-rma-land. Появление в вместо p в начале этого последнего терми­на не должно смущать; скандинавы нередко передавали прибалтийско-финские начальные глухие согласные через звонкие, ср. хотя бы poika „мальчик" и его скандинавские отражения, дошед­шие до английского языка в виде bоу, или старое прибалтийско-финское название Белого моря Kanta-laksi, Kanta-lahti собствен­но „Опорный залив (залив-держатель вод)" и его скандинавское отражение Gand-viik,,Ганд-залив''.—С другой стороны, то же весское Perämaa отразилось в русском Перемь (раньше), Пермь (позднее). Этот термин не всегда имел ограниченное употребление: еще в XIV в. он выступил даже в сочетании Коло-перемь — Кольская Пермь, земли к северо-западу и северу от Бело­го моря. Однако с течением времени он подчинился точке зрения русских колонистов, проникавших в Заволочье через южный вход (по Югу) из суздальских земель, потом ставших московскими. Когда эти колонисты основали г. Великий Устюг, ход для Веси в южное Заволочье был закрыт, и Веси здесь не стало. Навстре­чу русской колонизации шло переселение коми, которые в XIV в. достигли современного Котласа на небольшом расстоянии от Ве­ликого Устюга. Термин Перемь, Пермь был перенесен на коми и притом на коми в целом, т. е. не только на вычегодских коми (Вымская Пермь), но и на верхнекамских коми (Великая Пермь).